Я не ответил. Я просто стоял и молча смотрел на него, так как его вид изменил направление моих мыслей.
Кого мы видим перед собой? Дживса, — думал я. Правда, последнее время, как мне казалось, хватка у него стала уже не та, и он частично утратил былое могущество, но ведь возможно, что я ошибался, разве нет? — спрашивал я себя. Что если подтолкнуть его на поиски ходов и выходов, а вдруг он нащупает путь, по которому я смогу выбраться на свободу, и всем привет? Я сам же себе ответил, что да, это вполне возможно.
Ведь вон как у него затылок сзади выпирает, ничуть не меньше, чем прежде. И глаза так осмысленно поблескивают.
Конечно, после всего, что произошло между нами из-за белого клубного пиджака с золотыми пуговицами, я не расположен был так уж безоглядно на него полагаться. Но можно ведь просто выслушать его мнение. Вспоминая его былые триумфы — дело Сипперли, эпизод с тетей Агатой и собачкой Макинтошем, и блестяще проведенная операция с дядей Джорджем и племянницей барменши среди прочих первыми встают в памяти, — я решил, что будет, пожалуй, только справедливо, если я дам ему шанс прийти на помощь молодому хозяину в час смертельной опасности.
Но прежде всего надо, чтобы между нами была полная ясность, и никаких недомолвок.
— Дживс, — вымолвил я. — Мне надо вам кое-что сказать.
— Сэр?
— Тут у меня возникли некоторые сложности.
— Мне грустно это слышать, сэр. Могу ли я быть полезен?
— Не исключено. Если только вы не утратили хватку. Признайтесь честно, Дживс, вы сейчас в хорошей форме, умственно?
— Вполне, сэр.
— По-прежнему заправляетесь рыбой?
— Да, сэр.
— Тогда возможно, что все еще устроится. Но сначала я должен обговорить с вами одну деталь. В прошлом, когда вы выручали из затруднений меня самого или кого-нибудь из нашей компании, вы нередко норовили воспользоваться моим чувством благодарности в своих личных целях. Вспомните, например, фиолетовые носки. Или итонские гамаши. Хитрейшим образом выбрав момент, когда я размяк от облегчения, вы вынудили меня от них отказаться. Так вот, я предупреждаю: если вы и теперь добьетесь успеха, то чтобы никаких разговоров насчет моего белого клубного пиджака.
— Очень хорошо, сэр.
— Вы не явитесь ко мне после всего с просьбой, чтобы я его выбросил вон?
— Ни в коем случае, сэр.
— Ну, тогда, при этом условии, продолжим разговор. Дживс, я обручен.
— Желаю вам большого счастья, сэр.
— Не придуривайтесь. Я обручен с мисс Бассет.
— Вот как, сэр? Мне не было известно, что…
— И мне тоже. Это оказалось для меня полной неожиданностью. Но как бы то ни было, что есть, то есть. Официальное уведомление содержалось в той записке, которую вы мне передали.
— Это странно, сэр.
— Что именно?
— Странно, если содержание записки было таково, как вы говорите. У меня сложилось впечатление, что мисс Бассет, отдавая мне ее, была далеко не в радостном настроении.
— Она так и есть, далеко не в радостном настроении. Думаете, она в самом деле хочет выйти за меня? Да вы что, Дживс?! Она просто притворяется. В Бринкли-Корте вообще от бесконечного притворства уже нет житья ни зверю, ни человеку. Долой притворство, вот мое глубокое убеждение.
— Да, сэр.
— Ну, так что же делать?
— Вы полагаете, сэр, что мисс Бассет, несмотря на последние события, все еще питает сердечную склонность к мистеру Финк-Ноттлу?
— Да она только о нем и думает.
— В таком случае, сэр, по-видимому, самое лучшее — это чтобы они помирились.
— Но как? Как это сделать? Вот видите, Дживс. Вы молчите и только крутите пальцами. У вас нет ответа.
— Напротив, сэр. Я крутил пальцами просто потому, что это стимулирует мысль.
— Тогда крутите дальше.
— В этом нет необходимости, сэр.
— То есть рыбка уже на крючке?
— Да, сэр.
— Я потрясен, Дживс. Выкладывайте скорее.
— Напомню, что о способе, который я имею в виду, я вам уже говорил, сэр.
— Когда это вы мне говорили о каких-то способах?
— Если вы обратитесь мыслью к вечеру нашего приезда сюда, сэр, то вспомните, что вы тогда поинтересовались, как я собираюсь помирить мисс Анджелу с мистером Глоссопом, и я позволил себе выдвинуть предложение…
— Господи! Вы снова про пожарный колокол?
— Именно так, сэр.
— Вы все еще не отказались от этой мысли?
— Нет, сэр.
Можете себе представить, как меня оглоушил перенесенный удар: вместо того, чтобы просто отмахнуться, сказать: «Тьфу!» или что-то в этом роде, я всерьез задумался, а вдруг тут все же что-то есть.
Когда он в первый раз выдвинул свой план пожарной тревоги, я, если помните, сразу же его пресек, решительно и бесповоротно. «Чепуха!» — так я сформулировал свое мнение и с прискорбием усмотрел тут признак деградации некогда великого ума. Но вот теперь мне показалось, что, может быть, не так уж это и бессмысленно. Дело в том, что я уже дошел до такой крайности, когда человек готов испробовать любую идею, даже самую бредовую.
— Ну-ка, еще раз напомните мне, Дживс, что именно вы тогда предложили, — призадумавшись, попросил я. — Помнится, я тогда счел, что это вздор, но, возможно, какой-то нюанс от меня ускользнул.
— Вы тогда раскритиковали мой план, сэр, как слишком замысловатый, но я полагаю, что на самом деле это не так. Как я себе представляю, сэр, обитатели дома, услышав колокол, решат, что где-то горит.
Я кивнул. Это показалось мне убедительным.
— Да, пожалуй.
— И тогда мистер Глоссоп бросится спасать мисс Анджелу, а мистер Финк-Ноттл с тем же намерением поспешит к мисс Бассет.
— Это все основано на психологии, Дживс?
— Да, сэр. Быть может, вы припомните, что, согласно аксиоме Шерлока Холмса, вымышленного героя книг покойного сэра Артура Конан Дойла, при пожарной тревоге каждый человек инстинктивно бросается спасать то, что ему всего дороже.
— А не может получиться, что Таппи вынесет из горящего дома большой кус пирога с телятиной и почками? Однако продолжайте, Дживс. Вы думаете, что таким образом все разрешится?
— После такого происшествия взаимоотношения внутри двух пар едва ли могут остаться холодными, сэр.
— Возможно, вы и правы. Но черт подери, если мы поднимем трезвон среди ночи, мы ведь можем до родимчиков перепугать домашний персонал. Тут есть одна горничная — кажется, ее зовут Джейн, — она и так уже подпрыгивает до потолка, когда столкнешься с ней в коридоре.
— Нервная девушка, сэр, ваша правда. Я тоже заметил. Но если приступить к делу не откладывая, такой неприятности удастся избежать. Сегодня весь штат, исключая месье Анато-ля, будет до полуночи на балу в Кингем-Мэноре.
— Ну, конечно! Видите, до чего меня довели все эти переживания. Хорошо еще своего имени не забыл. Ну, ладно, давайте представим себе, как это все будет. Звонит колокол: бумм, бумм! Гасси бежит и хватает в охапку Бассет… Одну минуточку. Почему бы ей просто не сойти вниз по лестнице?
— Вы упускаете из виду воздействие внезапной тревоги на женский темперамент, сэр.
— Да, верно.
— Первым порывом мисс Бассет, вероятно, будет выброситься в окно.
— Нет, это уж никуда не годится. Нельзя допустить, чтобы она разбилась в лепешку на газоне. Недостаток вашего плана, Дживс, состоит в том, что так мы весь парк усеем искалеченными трупами.
— Нет, сэр. Вы забываете, что мистер Траверс из страха перед грабителями все окна забрал толстыми решетками.
— Ах, да, верно. Что ж, тогда у меня вопросов больше нет, — сказал я не совсем уверенным голосом. — Может быть даже, все и получится. Но у меня такое предчувствие, что где-нибудь что-нибудь да сорвется. Впрочем, в моем положении не приходится пренебрегать хотя бы одним шансом из ста. Я принимаю ваш план, Дживс, пусть, как я уже сказал, и не без некоторых сомнений. В котором часу будем звонить?
— После полуночи, сэр.
— То есть в начале первого ночи, вы хотите сказать?
— Да, сэр.
— Заметано. Ровно в двенадцать тридцать я ударю в колокол.
— Прекрасно, сэр.
22Не знаю, в чем тут дело, но в загородных домах после наступления темноты мне становится как-то не по себе. В Лондоне я могу, не дрогнув, провести вне дома хоть всю ночь напролет и явиться под утро вслед за молоком; но в сельской местности оставьте меня одного в саду, когда основной состав гостей уже расселся по насестам и все двери на запоре, и у меня расползаются мурашки по коже. Ночной ветер раскачивает верхушки деревьев, сучья потрескивают, в кустах шуршит, оглянуться не успел, как уже всякое присутствие духа у тебя испарилось, того и жди, сзади подкрадется, рыдая, фамильное привидение.
Чертовски неприятное чувство. А от сознания, что тебе вскоре предстоит ударить в самый голосистый пожарный колокол, какой есть в Англии, и поднять в этом тихом, затененном доме панику и военную тревогу, легче на душе не становится, можете мне поверить.
Что собой представляет пожарный колокол в Бринкли-Корте, я знал. Трезвон он поднимает такой, что не дай Бог. Дядя Том мало того что недолюбливает грабителей, но еще решительно не согласен испечься заживо в своей постели, поэтому, купив дом, он позаботился, чтобы у здешнего пожарного колокола был голос, от какого человека может хватить инфаркт, уж во всяком случае не подумаешь, что это чирикает сонная пташка в плюще.
Когда я в детстве приезжал погостить в Бринкли, нам нередко устраивали после отбоя учебную пожарную тревогу, и я, бывало, вскакивал очумелый ото сна словно при звуке трубы архангела.
Признаюсь, при воспоминании о том, на что способен этот колокол, если возьмется за дело всерьез, я замедлил шаги у будки, в которой он помещался. При взгляде на веревку на фоне белой стены я представил себе, какой зверский рев сейчас разорвет мирную тишину ночи, и меня с новой силой охватило вышеописанное неприятное чувство.
Более того, поразмыслив на досуге, я вовсе разуверился в удачном осуществлении Дживсова замысла. Он-то был убежден, что перед лицом страшной опасности у Гасси и Таппи будет только одно на уме: спасти Бассет и Анджелу. Я не мог разделить его оптимизма, как ни старался.
Я ведь знаю, как поступают мужчины, когда им в лицо' смотрит страшная опасность. Помню, мне рассказывал Фредди Уиджен, один из самых галантных наших «трутней», как в одном приморском отеле, где он отдыхал, случился пожар, так он не то что не бегал по этажам, спасая женщин, а за десять секунд съехал по пожарной лестнице на землю, и на уме у него было только одно: личное благополучие Ф. Уиджена.
А что до заботы о представительницах нежного пола, то, о его словам, он был согласен стоять под окнами и ловить их в растянутое одеяло, но не более того.
Почему же, в таком случае, от Огастуса Финк-Ноттла и 1ильдебранда Глоссопа следует ждать иного?
Так я размышлял, теребя конец веревки, и, наверное, отменил бы всю эту затею, если бы мне вдруг не пришло в голову, что ведь чертова Бассет никогда еще не слышала нашего колокола, может быть, он как взревет, так она струсит и сразу на попятный? И до того мне это показалось соблазнительно, что я не стерпел, ухватился, не откладывая, за веревку, поустойчивее расставил ноги и рванул изо всех сил.
Я, естественно, не ждал, что после удара колокола воцарятся тишина и спокойствие. И ни спокойствие, ни тишина не воцарились. Последний раз, когда этот колокол звонил на моей памяти, я спал в дальнем флигеле; но даже и там я вылетел из постели, словно пушечное ядро. Теперь же, стоя с ним нос к носу, я получил полный заряд, и могу вас уверить, что в жизни не слышал ничего оглушительнее.
Вообще-то я люблю громкие звуки. Как-то раз Китекэт Поттер-Перебрайт принес в клуб полицейский свисток и заверещал в него прямо у меня над ухом — а я лежу себе в кресле с блаженной улыбкой, откинулся на спинку, глаза прикрыл, как в оперной ложе. И то же самое, когда сынок моей тети Агаты, юный Тос, поджег в гостиной связку цветных ракет, посмотреть, что получится.
Но пожарный колокол в Бринкли-Корте — это уж слишком, даже для меня. Я дернул веревку всего несколько раз и, решив, что все хорошо в меру, пошел к парадному крыльцу лично наблюдать зримые плоды своих дел.
Бринкли-Корт меня не подвел. Я с одного взгляда удостоверился, что народу собралось полно. Смотрю, там виднеется дядя Том в лиловом шлафроке, сям — тетя Далия все в том же желто-голубом. А вон Анатоль, Таппи, Гасси, Анджела, Бассет и Дживс в порядке перечисления. Все на месте как миленькие.
Однако — и это сразу же внушило беспокойство — никаких признаков начала спасательных работ не наблюдалось.
Я-то надеялся увидеть, как в одном углу Таппи заботливо склонился над Анджелой, а в противоположном Гасси обмахивает полотенцем свою Бассет. Вместо этого смотрю: Бассет вместе с тетей Далией и дядей Томом толпятся вокруг Анатоля и стараются указать ему на светлую изнанку, а что до Анджелы и Гасси, то они сидят одна с надменным видом на ограде солнечных часов, другой на траве, потирая ушибленное колено. Таппи же прохаживается взад-вперед по дорожке, один-одинешенек.
Тревожная картина, согласитесь. Я довольно властным жестом подозвал Дживса.
— Ну, Дживс?
— Сэр?
Я строго смерил его взглядом с головы до ног. Вот тебе и «сэр».
— Бесполезно говорить «Сэр?», Дживс. Посмотрите вокруг. Видите? Ваш план провалился.
— Действительно, может показаться, что все сложилось не совсем так, как мы предполагали, сэр.
— Мы?
— Как я предполагал, сэр.
— То-то. Говорил я вам, что ничего из этого не получится?
— Помнится, вы действительно выразили некоторое сомнение, сэр.
— Сомнение тут ни при чем, Дживс. Я с самого начала ни на грош не верил в этот ваш план. Когда вы только выдвинули его, я вам сразу же сказал: «Чепуха», — и оказался прав. Я вас не упрекаю, Дживс, не ваша вина, что вы надорвали мозги. Но в дальнейшем — простите, если это прозвучит для вас обидно, — в дальнейшем я буду знать, что на вас можно полагаться только в самых примитивных вопросах. Будем откровенны, так лучше всего, вы согласны? Искренность и прямота — вот истинное милосердие, не правда ли?
— Совершенная правда, сэр.
— Нож хирурга, и все такое прочее.
— Вот именно, сэр.
— Я считаю…
— Простите, сэр, что перебиваю, но, по-моему, миссис Траверс делает вам знаки.
В этот же самый миг в подтверждение его слов раздалось звонкое «Э-гей! Аттила!», которое могло исторгнуться только из глотки упомянутой родственницы.
— Подойди-ка сюда на минутку, чудовище! — прогудел такой знакомый и — при некоторых условиях — такой горячо любимый голос.
Я подошел. На душе у меня не сказать чтобы было совсем уж спокойно. Я только сейчас спохватился, что не придумал никакого убедительного оправдания своему странному поступку: ни с того ни с сего среди ночи поднять такой трезвон. А тетя Далия на моей памяти, бывало, не стеснялась в выражениях по менее значительным поводам.
Однако на этот раз она не выказала склонность к насилию. Ледяное спокойствие — вот что выразилось на ее лице. Сразу понятно, что перед вами женщина, которая много выстрадала на своем веку.
— Ну, дорогой Берти, — промолвила она. — Как видишь, мы все собрались.
— Вижу, — осторожно кивнул я.
— Отсутствующих нет?
— Кажется, нет.
— Замечательно. Чем киснуть в постели, куда как здоровее дышать свежим ночным воздухом. Я только-только задремала, и тут ты ударил в колокол. Ведь это ты звонил, милое дитя, верно?
— Да, это я звонил.
— С какой-то целью или просто так?
— Я подумал, что пожар.
— Почему же ты так подумал, дорогой?
— Мне показалось, что я вижу огонь.
— Где огонь, миленький? Покажи тете Далии.
— В одном окне, вон там.
— Понятно. Значит, нас всех подняли с постели и напугали до полусмерти просто потому, что у тебя галлюцинации.
На этом месте дядя Том издал восклицание, как будто из горлышка бутылки выдернули пробку, а Анатоль, чьи усы достигли рекордно низкого положения, пробормотал что-то такое насчет макак и еще прибавил одно слово, вроде «рогомье»,[44] уж не знаю, в каком смысле.
— Признаю свою ошибку. Извините.
— Не извиняйся, крошка. Ты что, не видишь, как мы все рады-радехоньки? А что, собственно, ты тут делал?
— Да так, прогуливался.
— Ясно. И собираешься продолжить прогулку?
— Нет, теперь я, пожалуй, пойду спать.
— Чудесно. Потому что я тоже хочу спать, но не смогла бы глаз сомкнуть, зная, что ты бродишь под окнами и можешь в любую минуту снова дать волю своей буйной фантазии. Что если тебе теперь примерещится розовый слон в гостиной на подоконнике и ты примешься швырять в него камнями?.. Ну, ладно, пошли, Том. Спектакль окончен… Хотя погодите, король тритонов хочет нам что-то сказать… Да, мистер Финк-Ноттл?
Подошел Гасси. Вид у него был встревоженный.
— Послушайте.
— Мы вас слушаем, Огастус.
— Послушайте, что вы намерены делать?
— Лично я намерена снова лечь в постель.
— Но дверь закрыта.
— Которая дверь?
— Парадная. Кто-то ее захлопнул.
— Я ее открою.
— Не открывается.
— Войду через другую дверь.
— Закрыты все двери.
— Как? Кто их закрыл?
— Не знаю.
— Наверное, ветер, — выдвинул предположение я. Тетя Далия посмотрела мне в глаза.
— Не испытывай так безжалостно мое терпение, — умоляюще попросила она. — Хотя бы сейчас.
Действительно, я вдруг заметил, что вокруг царит странная тишина.
Дядя Том сказал, что надо пролезть в окно. Тетя Далия со вздохом спросила:
— Каким образом? Теперь это не под силу ни Ллойд Джорджу, ни Уинстону, ни Болдуину, ведь ты забрал все окна железными решетками.
— М-да. Верно. Вот проклятие. В таком случае надо позвонить.