Армия союзников, соединенные рати трех могучих славянских государств, выступивших в защиту татарского союзника, к этому времени тоже уверенно и быстро наступала по высохшим степям Дикого поля, алым от горизонта до горизонта от цветущих диких тюльпанов. Теперь скот больше не нуждался в подвозе фуража, охотно поедая сочную молодую зелень, да и люди в жаркие весенние дни были согласны есть холодную солонину и хлеб, запивая вином пополам с водой. Все же не зима, никто не мерзнет.
К середине мая рати подошли наконец-то к Волго-Донскому волоку, повернули вдоль него, за три дня добрались до древнего Итиля и расположились на отдых на берегу широкой полноводной реки. На много верст вверх и вниз по течению раскинулись сотни шатров, палаток и навесов. А по другую сторону, словно в зеркальном отражении, бояре и холопы могли видеть такие же бесчисленные костры, палатки и юрты.
Великий князь Витовт повелел отправить на ту сторону кого-нибудь из идущих по волоку купцов. Законные власти редко когда трогают торговцев, везущих доход любому правителю, независимо от их веры и подданства. И один из купцов вернулся, привезя совершенно неожиданное известие: за Волгой стоит знаменитый галицкий князь Юрий Дмитриевич, который привел свою немалую дружину в поддержку самозваной ордынской царицы Айгиль.
* * *Из пут сладкого сна Егора вырвал близкий залихватский переливчатый посвист. В полудреме Вожников повернулся на бок, обнял жену, начал было целовать ее плечи, но второй посвист окончательно привел его в себя – князь Заозерский рывком сдернул одеяло, вскочил, начал торопливо одеваться:
– Лена, вставай! Тревога!
– Что, милый? – зевнула супруга.
– Не слышишь? Дозорные свистят!
С трудом поворачиваясь в тесноте княжеского возка, он спешно натянул штаны, поддоспешник, влез в колонтарь, застегнув крючки на боку, опоясался, толкнул дверь и скорее вывалился, чем выскочил наружу.
– Геть, геть!!! – Какой-то ненормальный с гусиными крыльями за спиной уже летел на князя, погоняя коня и опустив пику.
Вожников, выдернув индийский нож и саблю, скрестил их, одновременно и приседая, и вскидывая оружие над головой, ловя наконечник. Отведя его в сторону-вверх, рубанул вдоль древка. Псих, спасая пальцы, отпустил оружие. Егор же, когда тот проносился мимо, на всю длину вогнал кханджарли врагу в бедро, перехватил саблю в зубы, подцепил пику, с разворота вогнал «гусенку» в спину, выдернул. Услышав дробный топот за спиной, тут же присел – даже упал, разворачиваясь сам и отворачивая пику, упирая ее комлем в землю.
Очередной всадник, как шел на рысях – так и налетел на копье. Наконечник пробил скакуну грудь, вышел из спины перед седлом и впился наезднику глубоко в живот. Этот, кстати, тоже носил за спиной крылышки, и Егор застучал кулаком в стенку возка:
– Лена, выходи! В психушке день открытых дверей!
Долгой передышки не получилось – на этот раз к нему повернули сразу двое сумасшедших, дали шпоры скакунам, опустив пики. Вожников, ругнувшись, вновь сунул саблю в зубы, поднял пику, метясь в грудь правого врага, а когда до всадников оставалось всего пара шагов, бросил копье и метнулся влево, прячась от правого психа за левым, перехватывая саблю в руку. С ходу рубанул пролетающего мимо всадника по ноге, снизу вверх под латную юбку, кинулся на прежнее место, подобрал пику и метнул во второго, который уже осаживал скакуна, чтобы развернуться. Во всадника Егор не попал, пика вонзилась в круп его коня. Тот, недовольно заржав, рванул вперед, запрыгал – и сумасшедший кувыркнулся назад, аккурат между своими дебильными крылышками. Вожников подскочил и, пока враг не успел подняться, вогнал нож ему в горло.
Выпрямился, оглядываясь.
Схватки шли по всему лугу, на котором остановились на ночлег полки князя Заозерского. К счастью, дозорные успели вовремя предупредить отдыхавших воинов о появлении врага, и ватажники с боярами встречали ненормальных с крылышками уже в доспехах и с оружием в руках. Однако противников было больше, много больше, и поединки один на один неизбежно должны были привести к тому, что новгородцы в череде этих схваток рано или поздно кончатся.
– Лена-а!!! – опять закричал Вожников.
Дверца кузова наконец-то отворилась, княгиня выскочила в сопровождении своей любимой индийской служанки. И, к счастью, догадалась одеться по-татарски, в шаровары, так что в юбках не путалась. Егор махнул жене рукой:
– Назад беги, к дороге!
Ему же опять пришлось встретить ножом и саблей очередной наскок всадников. Эта троица была хотя бы без пик – где-то в ком-то уже оставили. Егор попытался уйти к возку, всадникам под левый бок, чтобы его не так удобно было зарубить, задний из всадников повернул навстречу, левый стал заезжать за спину, ближний попытался убить на месте, нацелив укол в горло.
Меч Вожников отбил саблей, ножом резанул понизу, распарывая подпруги и бок скакуна. Конь от боли шарахнулся, взбрыкнул, седло стало проворачиваться, лишая всадника опоры… Увы, добить врага не удалось, времени не хватило – Егор метнулся назад, рубанул саблей по морде лошади. Повернулся к третьему врагу, поймал падающий на голову клинок в скрещенные саблю и нож, нырнул вперед, нанося укол под латную юбку, тут же крутанулся, отмахнул меч, ударил ножом сбоку под мышку, побежал к жене, махнув рукой на последнего из психов, который пытался справиться с обезумевшей от боли лошадью.
– Не жди меня, уходи!!! – крикнул он, на несколько мгновений замедлил шаг, оглядывая столь жестоко разбуженный лагерь.
Ватажники, где успешно, где не очень, отбивались от всадников с крыльями и оттягивались к ольховому перелеску, рассеченному надвое пыльным трактом. Княгиня спешила туда же. Не самое удобное место для обороны, но нападавшие не оставляли другого выбора.
Егор приготовился встретить новую атаку, но в шее у скакуна летящего на него всадника внезапно появились сразу две стрелы. Лошадь сбилась с шага, кувыркнулась, и слетевший прямо к ногам князя крылатый псих получил от Вожникова размашистый удар ножом в загривок. Атаман попятился еще на несколько шагов, выставив саблю и кханджарли, однако дождь стрел, разящий лошадей то тут, то там, вынудил врага отступить и отъехать на безопасное расстояние. Остатки разгромленных сотен спас кубенский княжич – собрав вокруг себя детей боярских, Семен приказал им оставить рогатины и щиты и взяться за луки.
Пользуясь передышкой, все уцелевшие ватажники добежали до края лагеря, в котором вечером расположились на отдых бояре. Младшие отпрыски служивых родов особой знатностью похвастаться не могли, однако все равно держались обособленно от безродной вольницы.
– Ты молодец, княже! – похвалил Семена Вожников. – Почитай, всех нас вытащил.
– Боюсь, ненадолго, – покачал головой княжич. – Ляхов на вид тысячи полторы, нас же ныне и семи сотен не наберется. Прорваться к лошадям не дадут, а пешими не уйти.
– Нас мало, но мы зубастые, так просто не возьмешь. Копья есть, щиты есть. До темноты простоим, а там видно будет. – Егор оглядел соратников, громко провозгласил: – С нам Бог и сила русская! Нет на земле такой силы, что с русским духом справиться способна!
В этот раз приветственных криков он не дождался. Повидавшие всякого ушкуйники были воинами опытными, тертыми и хорошо понимали, в какую беду попали. Однако паники и страха не было. Они мрачно разбирали копья и щиты, собирались в строй плечом к плечу, готовясь дать достойный отпор польской королевской коннице. Кто боится смерти, тот мечом и кровью себе на хлеб не зарабатывает.
Егор обнял жену, поцеловал, шепнул:
– Все будет нормально, я знаю точно. Жди и ничего не бойся, – и отправился выбирать себе место в общем ратном строю.
Елена перекрестила его в спину и с досадой пнула невольницу:
– Хватит скулить. Без тебя тошно. Скажи спасибо, жива осталась. Остальная дворня вон пропала куда-то вовсе. Ни слуху ни духу.
Но Манджуша вовсе не боялась. Она оплакивала свою жизнь, она оплакивала безумие, которое обрушилось на ее голову. В этом безумии она видела царицу, танцующую танец рабынь перед любовником из касты ремесленников, видела кшатриев, таскающих в грязи грузы, словно мерзкие неприкасаемые, видела князей, склоняющих головы перед слугами. А теперь она увидела, как ремесленник рубит и колет кшатриев, хвалит правителя и открыто целует брахманку. Такое не может быть сном, такое не может быть реальностью. Такое может причудиться только безумцу. Боги покарали ее за карму прошлого воплощения, не дав перевоплотиться снова. Они оставили ее в проклятом теле, отняв остатки разума, и теперь она обречена страдать среди крови, грязи и ужаса…
Польская конница сомкнула ряды в безопасном от луков удалении, выставив вперед ратников, одетых в самую прочную броню, а в задние ряды собрав воинов бездоспешных или просто хуже вооруженных. Холопы принесли хозяевам копья взамен сломанных или потерянных, прыснули в стороны, заиграл горн – и всадники начали разбег. Триста шагов – неспешной рысью, двести – быстрой…
Затренькали тетивы луков, обрушивая на ворога дождь стрел, слетели на всем ходу с падающих скакунов несколько латников – на чем припас стрел в колчанах, уже изрядно попользованный с утра, и кончился.
Сто шагов – ляхи перешли в галоп и с залихватским посвистом врезались в ряды ватажников, напарываясь на рогатины, разя врагов пиками, кувыркаясь из седел под смертельные удары сабель, стаптывая людей и сминая их ряды своими мертвыми телами. В считаные мгновения строй был опрокинут до задних рядов, но большая часть упавших воинов остались живы и тут же принялись резать друг друга в страшной тесноте.
Егору сзади удалось поразить копьем одного за другим троих ляхов, слишком занятых близкими противниками, но четвертый подбил копье вверх, поднырнул под него, напоролся животом на кривой кханджарли – и Вожников опять оказался в самой гуще схватки, которая под напором сотен ляхов медленно смещалась к деревьям. Он уклонился от укола в лицо, подрезал ножом слишком вытянутую руку, близкого врага ударил кулаком в лицо, дальнего – ткнул кончиком сабли под мышку. Тут вдруг масса польской конницы качнулась, стала заваливаться куда-то вправо, оседать вниз, как прихлопнутое тесто, а по ним, топча, насаживая на лэнсы, рубя длинными мечами, неудержимым стальным катком пошла одетая в белые плащи с крестами рыцарская конница.
Дело закончилось в считаные минуты. И без того расстроенный после удара в пехоту, строй польской кавалерии рассыпался, ляхи стали отворачивать, устремились в бегство, бросая оружие, шлемы и доспехи, за ними мчались крестоносцы, а новгородцы, добив последних, увязших в тесной схватке врагов, наконец-то смогли перевести дух.
– Эти-то откуда? – скинув шлем, тяжело поинтересовался Угрюм. – Они за нас или против?
– Так вроде погнали схизматиков-то? – весело ответил ему кто-то из боярских детей.
– Сперва их погнали, потом и за нами могут вернуться, – не разделил его восторга опытный ватажник. – Коли они супротив ляхов, то еще не значит, что они за нас.
– Сейчас узнаем, – вышел вперед, за пределы кровавого месива Егор.
К нему медленно подъехал крестоносец в подбитой соболями мантии, снял шлем, кивнул:
– Я сдержал свою клятву, князь Георгий. Полторы тысячи братьев из моего ордена пройдут твой ратный путь вместе с твоими полками.
– Рад видеть, барон!
– У вас плохая дозорная служба, князь, – не удержался от поучения русским союзникам Михаэль фон Штернберг. – Мы идем за вами по пятам третий день, и нас никто так и не заметил.
– Зато меня никогда не подводит мое предчувствие, барон. Я знал, что твой полк появится в самый нужный момент.
– Да, неожиданно ударить во фланг всегда полезнее, чем встречать конницу в строю, – польщенно кивнул крестоносец. – Полагаю, у несчастного Ягайло никаких сил больше не осталось. Чтобы оборонить Краков, ему придется выставить на стены портных и кухарок.
– Посмотрим, – сказал Егор. – До Кракова осталось полдня пути, сегодня будем там.
– Тогда нагоняйте нас, князь. – Барон фон Штернберг пустил своего коня шагом. – Не стоит отпускать польских трусишек слишком далеко. Как бы они чего напоследок не затеяли.
Увы, ворваться в город на плечах отступающих ляхов крестоносцам не удалось, хотя слободское население они все-таки застали врасплох и успели от души пограбить, прежде чем к Кракову подтянулись первые боярские сотни во главе с княжичем Семеном Кубенским.
Ватажники простояли на месте кровавой схватки три дня, хороня убитых, поминая их и разбираясь с припасами в изрядно разоренном обозе. Взять в нем поляки ничего не смогли, не успели. Но попортили сильно, изрубив княжеский возок, изгадив одежду в повозках, порезав часть мешков с зерном и крупой. Хорошо хоть порох уцелел да пушки им не по зубам оказались. Чтобы испортить кованый стальной ствол, хоть немного в артиллерии соображать нужно.
К польской столице обоз подошел уже с ополченцами, подтянувшимися из окрестных деревень, которыми отныне владели новые боярские дети, а в храмах служили новые священники. А за те три дня, что князь Заозерский простоял у города, новгородцев собралось уже никак не менее пяти тысяч.
Краков Егору решительно не понравился. Был он городом очень большим и богатым, никак не меньше Пскова. Однако стены его окружали кирпичные и довольно толстые. Причем со стороны реки укрепления возвышались прямо от земли. В других местах вал, если таковой и был, тоже скрывала кирпичная кладка, каждые из пяти ворот представляли собой отдельную крепость с внутренним двором и гарнизоном, а склоны холма монументального Вавельского замка ступень за ступенью были одеты камнем, больше всего напоминая бастионы, а не обычные земляные террасы. Мало того, стены укреплений отстояли от края каменных террас шагов на тридцать. Запаришься подкапываться.
– Едрит-мадрит, – только и смог сказать князь Егорий Заозерский, объехав с супругой город в сопровождении барона-крестоносца, княжича Кубенского, Угрюма и Никиты Кривоноса.
– Это название тактики, княже? – вежливо поинтересовался Михаэль фон Штернберг.
Вожников прикусил губу, привстал на стременах, еще раз, насколько хватал глаз, оглядывая длинные стены Кракова. То, что взрывные снаряды о каменную кладку или расплющатся, или расколются, он не сомневался. Как ни крути, слепленные Кривоносом железные колбаски с фугасами двадцать первого века не сравнить. Да и фугасами такую стену так просто не раздолбишь – средневековые замки даже во Вторую мировую неплохо себя показали. Можно расковырять укрепления ядрами, а когда кладка раскрошится – бить в появившуюся брешь снарядами. И так – с каждым поясом укреплений и с каждым ярусом холма. Даже с его новенькими, особо мощными пушками менее чем за полгода не управиться. А учитывая жалкие запасы пороха – так и вовсе никогда.
– В переводе на обыденный язык это называется осадой, – принял, наконец, решение Егор. – Княжич Семен, я нашел владения, которые будут достойны твоего высокого звания. Королевский город Краков отныне твой, равно как и прилегающие к нему земли. Ты его понапрасну не порть, садись в осаду. Оставлю тебе бояр ярославских, ситских и прозоровских, можешь взять литовцев присягнувших, каковые согласятся, и двадцать сотен ополченцев новгородских, дабы горожане иллюзий никаких не питали. Больше пяти сотен ратников в городе быть не может, слишком много войск королю и князю литовскому в других местах понадобилось. Думаю, месяца через три сами сдадутся – чего понапрасну кровь проливать? К тебе припасы и пополнения по реке подходить будут, слово Тевтонского ордена и Ганзейского союза тому порука. Ну а чтобы к Кракову тем же путем ничего не поступало, я тебе тюфяки оставлю и припасы к ним. Поставь на берегу, пусть топят каждую лодку, что посмеет проплыть по Висле без твоего разрешения.
– Я справлюсь, княже, – склонил голову кубенский отпрыск.
Родовитый княжич всячески стремился показать, что не нуждается в поучениях безродного выскочки, и потому Егор нажал:
– Так я могу на тебя положиться, Семен Дмитриевич? Ты возьмешь для меня этот город и приведешь его к присяге? Ты останешься повелевать в нем моим именем?
Княжич помялся, но честолюбие и жадность одолели спесивость Рюриковича. Прояви норов – и атаман ватажников посадит в Кракове другого боярина, желающих-то в достатке. Сила на стороне вожского выскочки. Деревней в итоге за службу наградит – и в своей воле будет.
Княжич Семен приложил ладонь к груди и склонил голову:
– Можешь быть уверен, князь. Коли Витовт с ратями в помощь осажденным не придет, город до зимы покорю и росписи с горожанами присягнувшими тебе направлю.
«Коли Витовт не придет!» – не удержался-таки Рюрикович. Хоть по-малому, но кольнул. Однако Вожникова его смирение, пусть и показное, вполне устроило. Коли он великого князя Литовского и Русского побьет, никуда Семен Дмитриевич не денется, служить будет как миленький. А коли Витовт одолеет – кубенскому отпрыску изменять окажется просто некому.
– Прекрасно, – кивнул Егор. – Тогда бери осаду в свои руки, мы же продолжим свой поход. Угрюм, барон, Никита: отдайте приказ готовиться к выступлению. Завтра двигаемся на Перемышль. Оттуда до сих пор нет известий о принятии присяги.
Егор отвернул коня и поскакал по улице к своему временному пристанищу. Ватажники отстали – поехали к своим сотням отдавать приказ о выступлении. Крестоносец же нагнал Вожникова, спешился вместе с ним возле ворот постоялого двора:
– Ты уверен, княже?
– Он справится, барон. Уверен, еще до вечера Семен отошлет домой гонца с письмом. Похвастается приобретением, попросит помощи и совета. Бояре, если княжич сумеет их правильно заинтересовать, поступят точно так же. Реки давно открылись, струги по воде бегают ходко… Через месяц его войско удвоится, причем пополнится умелыми, опытными воинами. Ко многим боярским детям приедут папочки.