– Моли-ись! – крикнул Вожников.
Несколько мгновений, и из клубов дыма послышалось ответное:
– Моли-и-ись!!!
Дважды жахнули выстрелы – дважды отозвались эхом разрывы, раскидывающие приготовленные завалы вместе с людьми.
Егор засунул пальцы в рот и залихватски просвистел приказ к атаке.
Московские полки дружно ринулись вперед, сотня за сотней исчезли в проломе, защищать который теперь оказалось некому. Разумеется, где-то там, внутри, еще найдутся храбрые воины, готовые сразиться во славу султана или из ненависти к христианам; возможно, отдельные дома или башни попытаются оказать сопротивление, но участь всей крепости теперь была однозначно решена.
– Да смилуются Небеса над твоими врагами, князь Егорий Заозерский, – в изумлении пробормотал боярин Михаил, подойдя ближе к союзнику своего господаря. – Всего один день!
– Повезло, – задумчиво почесал в затылке Вожников. – Сам удивляюсь. Пошли посмотрим?
В сопровождении Федьки и еще нескольких ватажников князь и валахский боярин перебрались через полузасыпанный ров на руины башни. Егор огляделся по сторонам и в изумлении присвистнул:
– Вот это халтура! Теперь понятно, отчего так быстро все грохнулось.
Как оказалось, гранитными блоками османы обложили башни и стены только снаружи. Изнутри крепость была выстроена из ракушечника. После того как гранит потрескался и выкрошился, снаряды стали протыкать стены насквозь, словно деревянные. Стены же, пусть и двухсаженной ширины, снаружи имели гранитную кладку где-то с локоть толщиной, изнутри – чуть толще кладку из ракушечника. А между этими стенками был насыпан бутовый камень пополам с землей.
– Строителям руки повыдергивать надо, – посоветовал Вожников. – Похоже, они во всех веках одинаковы.
– Почему повыдергивать? – удивился боярин. – У нас испокон веков так строят. Никогда ничего не обваливалось.
– Правда? – Егор злорадно ухмыльнулся. – Тогда я жду не дождусь встречи с городом Эдирне.
Крепость была зачищена за два дня, и князь Заозерский, оставив в ней новый гарнизон из литовцев, двинулся вперед вдоль побережья – чтобы не уходить далеко от ладей с припасами. Выглядела местность весьма уныло: почти все дома разрушены, поля паханы одно через пять, деревни пусты. Хотя, конечно, жители могли и просто попрятаться от очередной армии с глаз подальше. Терять им было нечего: жилища уничтожены, а собранный урожай наверняка хорошенько припрятан. Однако запустение на полях наглядно доказывало, что слухи о резне христианского населения османами пустым звуком не были.
Через три дня пути петляющая меж холмов дорога вывела походную колонну в широкую долину Бургас, разлапистой десятиверстной пятерней пролегшую от моря в глубину континента и продавившую среди окрестных гор множество долинок поменьше. От каждой из долинок к бухте текла речушка, в нескольких местах виднелись небольшие озера.
Но главным были, конечно же, не озера и мелкие, по колено, речки. Самым важным открытием для русско-татарской рати стал обширный военный лагерь, что раскинулся в западной стороне долины.
– Долину Айтос султан Муса перекрыл, – с ходу определил боярин Михаил. – Дорога на Эдирне по ней пролегает. Иначе не пройти, горы.
– А я так думаю, он шел на помощь Варне, да только не успел, – сказал Егор. – Хотя, конечно, какая разница? Федька, скачи вдоль колонны. Сегодня отдыхаем, завтра двигаемся дальше.
* * *Что больше всего понравилось князю Заозерскому в долине Бургас, так это ее холмистость. Равниной здешняя местность была только по сравнению с окружающими горами. А так на ней тут и там вздымались пологие возвышенности высотой в десять-пятнадцать саженей. Один из таких пригорков и облюбовал для своей ставки султан Муса. Там, на удалении трех верст, у османского повелителя стоял просторный полотняный шатер, украшенный во многих местах на крыше и стенах яркими цветными полотнищами. Возле входного полога развевалось на ветру несколько бунчуков, охраняемых воинами в сверкающих золоченых доспехах. Сам султан восседал в кресле, за накрытым столом, собираясь наблюдать за битвой во время трапезы.
Каков был собой его враг, Егор на таком расстоянии рассмотреть, увы, не смог.
Перед холмом, в трех сотнях саженей, стояли два полка. Один – пехоты, другой – конницы. В каждом никак не менее пяти тысяч бойцов. Видимо, вторая линия, резерв. Еще в нескольких сотнях саженей растянулись в широкую и толстую линию основные силы: в центре примерно десять тысяч пехотинцев, из-за поднятых копий и цветастых одежд похожих издалека на одну громадную пушистую гусеницу. Справа и слева копейщиков прикрывали отряды конницы примерно по пять тысяч в каждом.
А охраняла вся эта могучая рать безымянный узенький ручеек, текущий от близких гор в мелководное Атанасовское озеро.
В одном перестреле от врага, в пятистах саженях, замерли русские полки: со стороны озера пятнадцать тысяч всадников кованой рати – москвичи и литовцы, во исполнение данной присяги примкнувшие к полкам в походе. Со стороны гор – примерно шесть тысяч ватажников и ополченцев, продолжающих честно нести тяготы священного похода в защиту православия. За пехотинцами, как и в прошлый раз, Егор поставил десятитысячную татарскую конницу – всех, кто уцелел после прошлой сечи и не повернул домой вслед за царицей.
Сам князь, как обычно, колдовал возле пушек, в этот раз установленных на холме: вымерял углы возвышения, размечал клинышки для разных дистанций, наводил стволы в нужном направлении, тщательно закрепляя, подпирая казенники тяжелыми валунами… Не сам, конечно – с помощью полутора сотен набравшихся опыта ватажников.
– Мы когда-нибудь начнем или нет? – потеряв терпение, поторопил Вожникова Гафур-мирза, который дожидался приказов возле князя Заозерского. – Уже второй час попусту на солнце жаримся. Султан сам вперед не пойдет, ждать будет. Это нам вперед надобно, а не ему. Да и неудобно пешцами атаковать, строй рассыплется.
– На войне проигрывает тот, кто отдает инициативу противнику, – нравоучительно ответил Егор. – Мне же спешить нельзя, снаряды наперечет. Должен попасть с первой попытки.
У князя имелись в избытке и порох, и взрывные заряды, и оперенные «сардельки». Плохо было только с поддонами – их Кривобок с самого начала прислал маловато, и после сражения под Путивлем пакетов со стрелами оставалось всего на два залпа. А Вожников очень на них рассчитывал.
– А они до ручья-то добьют? – выразил сомнение и боярин Михаил, снисходительно попинав стволы ногой. – Это же даже не арбалеты!
– Давай проверим, – наконец-то закончил приготовления Вожников и быстрым шагом перебежал на соседний взгорок. Вскинул руку: – Ну, с Богом… Пали!
Крупнокалиберные пушки жахнули дружным залпом, выплюнув первые полтысячи стрел.
– Эх, сейчас бы бинокль, – прикрыл глаза от яркого солнца Егор.
– Ну что? Куда-нибудь попали? – в нетерпении спросил боярин Михаил.
– Промазали… – с сожалением выдохнул Гафур-мирза.
Слишком завороженные многотысячными массами войск, они не обратили внимания, что далеко-далеко на взгорке возле шатра упали бунчуки вместе с держащими их телохранителями, султан Муса обмяк в кресле, а его слуги, придворные и ближние воины распластались возле стола.
– Вторая засечка!!! – крикнул Егор пушкарям. – Опускаем прицел! Не спешите, бить только залпом.
Вожников выждал, давая ватажникам время перезарядить пушки, и резко приказал:
– Пали!!!
Упруго ударила по ушам воздушная волна, и спустя несколько мгновений в дальних османских полках второй линии пролегли широкие просеки. Не понимая, откуда на них обрушилась смерть, пехотинцы и всадники зашевелились, потеряли строй. Егор выждал, пока они хорошенько перемешаются, и крикнул:
– Малыми стволами пали по готовности!
Снова, пусть и чуть тише, заговорили пушки. Одиночные снаряды не наносили многотысячным полкам такого же страшного ущерба, как пакеты из стрел, но ни доспехи, ни тела их тоже не останавливали, и каждое попадание прорезало смертоносную линию от края и до края человеческой толпы. Столь безжалостное истребление сломало дух османских воинов, и те побежали прочь, желая только одного: оказаться в безопасном месте. Останавливать беглецов было некому, и резервные полки султана Мусы, потеряв несколько тысяч воинов, вскоре скрылись за холмом со ставкой.
– Кончай стрелять!!! – крикнул князь Заозерский. – Правь все клинья на третью засечку!
Над полем битвы повисла зловещая тишина. Как ни странно, но передовая линия османской армии, не потерявшая до сих пор ни единого человека, пока что даже не подозревала о происходящем за ее спиной кошмаре. Разве только из задних рядов кто-то оглянулся на странный шум, но и эти бойцы еще не успели впасть в панику, лишь проявили некоторое беспокойство. Однако враг стоит на месте и сражение вроде пока и не началось. Чего бояться?
Егор Вожников никогда не сомневался в стойкости воинов, защищающих свою Родину. Для них неважно, жив их командир или нет, есть ли поблизости союзники, или они остались в одиночестве. Защитники отчизны будут драться до конца даже в одиночку. Он верил в храбрость воюющих за добычу ушкуйников. Для них тоже есть смысл рисковать, даже потеряв друзей и начальство. Но османские воины находились на чужой земле, жертвовали собой за пустую дорогу и служили не чести, не идее, а просто султану Мусе. Если Мусы больше нет – что за смысл для них умирать или просто сражаться?
«Посмотрим, сколько выдержат под обстрелом люди, потерявшие своих командиров», – подумал Вожников и скомандовал:
– С третьей засечки – пали по готовности!
Пушки загрохотали, расчерчивая смертью самый правый полк султанской конницы, стоявший у горных склонов. Вскоре всадники забеспокоились, закрутились, нарушая строй. Потом начали пятиться, уходя с опасного места. Никто им ничего не приказывал, никто не пытался остановить, и обычное поначалу отступление стремительно превратилось в беспорядочное бегство.
– Кончай стрелять! Четвертую засечку готовь! Гафур-мирза, – повернулся к татарину Егор, – я не хочу громить эти османские полки еще раз! Сделай так, чтобы никто из беглецов не смог добраться до Эдирне!
– Слушаю, княже!
Степняк, повеселев, добежал до лошади, удерживаемой под уздцы сразу двумя слугами, поднялся в седло.
Вскоре залихватский посвист заставил новгородское ополчение сомкнуться, и татарская конница, промчавшись через открытые проходы, вынеслась вперед.
Османская пехота, готовясь отразить натиск, опустила копья и подняла щиты, но Гафур-мирза своих воинов на смерть, конечно же, не повел, пронесшись мимо османов через открывшийся вдоль гор проход.
Егор представил себе, что должны чувствовать пехотинцы, наблюдающие, как многотысячные полки врагов уходят им за спину, и невольно поежился. А потом снова вскинул руку:
– С четвертой засечки… Пали по готовности!
Теперь часто жахающие стволы начали разить центральный полк султана и стоявшую над берегом конницу. Близкая смерть товарищей, отсутствие приказов и осознание того, что многие тысячи врагов замыкают окружение где-то позади, сломали дисциплину уже после первой же перезарядки. Пехотинцы начали пятиться, конница на рысях отвернула в тыл.
– Федька, – подозвал юного боярина князь. – Беги к горнистам. Пусть трубят для кованой рати атаку.
Услышав долгожданный приказ, московские и литовские полки дружно опустили рогатины и пустили застоявшихся скакунов в рысь, разгоняя для сплоченного смертоносного удара. Но пришелся этот удар уже не в плотный копейный строй, а в рыхлую толпу драпающих в ужасе людей, и без того бросающих оружие и щиты…
– Боярин Михаил, – окликнул оцепеневшего валаха Егор, – сколько нам еще отсюда до султанской столицы?
– Триста верст, – сглотнув, ответил паренек.
– Прекрасно, – кивнул Вожников. – Так далеко османы не добегут. Или под саблями полягут, или по кустам попрячутся. А мы через десять дней будем там.
* * *Эдирне стоял в просторной долине сразу на выходе из ущелья Тунджа и был удивительно похож на крепость Варна, только увеличенную в двадцать раз. Те же башни, те же стены, тот же ров. Несмотря на полуторакилометровую длину укреплений и три десятка башен, пушек в городе также не имелось ни одной.
Князь Заозерский выстроил батарею там, где ров показался ему помельче и поуже. Пушки с расстояния в триста саженей открыли частую стрельбу, разбивая гранитное основание сразу трех башен. Жечь порох пришлось полных два дня, истратив большую часть из оставшихся снарядов, но зато, когда укрепления посыпались, у горожан просто не нашлось сил, чтобы оборонить сразу все проломы.
Через четыре дня, когда воины отвели наконец дух в покоренном османском городе, Егор отдал приказ готовиться к последнему переходу и призвал к себе Гафур-мирзу.
– Наш поход закончен, друг мой, – сказал он татарину. – И я прошу тебя принять награду. Хочу отдать тебе в кормление все земли на запад отсюда. Албанию, Грецию, деспотат Морею и Македонию, родину знаменитого полководца Александра Великого. Думаю, эта земля по совести должна принадлежать именно такому честному и храброму воину, как ты. Уделы для служивого люда раздели по жребию между своими и литовскими воинами. Восточную часть бывшей Османии отдам москвичам. Ныне эти места заметно обезлюдели, однако они весьма плодородны. Вона, сколько воинов у Мусы прокормили. Теперь же, когда сюда пришел вечный мир, в десять раз больше дохода приносить смогут. Ты только к советам литовских подданных своих прислушивайся. Они в возделывании земли более умелы будут.
– Ты удивляешь меня, княже. Ты вел своих людей в поход во имя православия, освободил от завоевателей исконно православные земли и теперь хочешь отдать половину захваченного мне, мусульманину?
– Это говорит человек, родившийся и выросший в самой большой и богатой Сарайской епархии? – вскинул брови князь.
– Но… – начал было Гафур-мирза и запнулся, осмысливая услышанное.
– Я хорошо помню прошлое, мой храбрый друг, – положил руку ему на плечо Егор Вожников. – И я знаю, что самый стремительный рост православия, его расцвет на русской и татарской земле совпал со временем величия татарской Великой Орды. Поэтому именно тебе, татарину и мусульманину, я поручаю позаботиться о процветании христианства в доверенном тебе уделе. Ты честен и справедлив, ты сможешь это сделать, не перегнув палку и не наломав дров.
– Ты мудр и дальновиден, княже, – после небольшой заминки сказал Гафур-мирза. – Служить такому правителю честь для воина. Можешь быть уверен, я оправдаю твое доверие и буду тебе столь же преданным слугой, каким остаюсь нашей царевне мудрой Айгиль. – Он с силой ударил себя кулаком в грудь, поклонился и побежал к лагерю татарской конницы.
Егор не хотел вести татарские тысячи к главной православной столице. У мусульман есть Мекка, а горожан явно не обрадует сарацинская конница на родных улицах. От Эдирне к Царьграду путь продолжили только православные воины, в воодушевлении своем прошедшие двести с небольшим верст не за десять, а всего лишь за семь переходов.
* * *Константинополь, Византия, Царьград… Последнее название города нравилось Егору больше всего. А еще больше нравилось то, что теперь он уже никогда не станет именоваться Стамбулом. Царьград! Многовековая мечта всех славянских правителей, символ могущества, богатства, христианства, главный герой множества сказаний.
Укрепления города открылись русским ратям еще издалека. Двойные каменные стены – передние высотой около четырех саженей и десяти-одиннадцати задние; могучие квадратные башни через каждую сотню шагов, ров тридцати шагов в ширину. И вся эта неприступная монументальная мощь уходила вправо и влево куда-то в бесконечность, измеряемая не саженями, а многими верстами!
Даже Егору, повидавшему в своей жизни немало городов-миллионников, стало не по себе от осознания размеров Царьграда. А уж его воины, которые двадцати-тридцатитысячные поселения уже почитали за города-гиганты, и вовсе притихли, подавленные увиденным величием.
– Стены-то потрепанные! – громко сказал князь Заозерский, чтобы хоть немного их приободрить. – Сразу видно, что долгую осаду выдержали, а ремонтировать теперь не на что. И стражники вон через две башни на третьей. Видать, вовсе войск у императора не осталось. Думаю, дня за четыре без труда раздолбим в любом месте.
– Мы же сюда не воевать приехали, сын мой? – забеспокоился от таких речей архиепископ новгородский, тоже созерцавший открывшуюся впереди священную твердыню.
– Нет, отче. Ведь мы принесли сюда мир и свободу от иноземного ига, а не кровь и разорение. Прошу тебя, отец Симеон, ступай к воротам и сообщи, что люди русские, завершая свой поход, затеянный во имя спасения православия, и освободив от латинской деспотии многие сотни городов на своем пути и несколько стран, желают войти в Золотые ворота и проследовать к храму Святой Софии. Ибо тот поход, который совершен нами, закончиться может только на ступенях главного христианского храма, и нигде более.
– Хорошо, сын мой, – степенно кивнул архиепископ. – Я передам твои слова.
– Пушки пока не снимайте! – так же громко распорядился князь Заозерский. – В этом городе, я полагаю, ворота перед нами откроются и без них.
Архиепископ вел переговоры около часа, быстрым шагом вернулся назад и провозгласил:
– Готовьтесь к крестному ходу, братья мои во Христе! Сердце православия ждет нас и молится за наше мужество. Князь Егорий, спешивайся немедля! Тебе, как достойнейшему из достойных, доверим мы нести священный крест Иерусалимский[39] из храма Новгородского в храм Царьградский!
Егор послушно спешился, пока еще не очень понимая, что именно происходит. Однако очень скоро монах из свиты архиепископа вручил ему большущее деревянное распятие на длинном копейном ратовище. Другие священники торопливо занимались переоблачением, разжигали лампады, требовали от ратников отвести лошадей назад, в самый конец походной колонны.