- Пойдем, Петя, домой. Пойдем, сыночек...
Петька нехотя подымается. Отойдя немного, женщина обхватывает его рукой за плечи и что-то говорит, заглядывая в глаза. Петька, дернув плечом, сбрасывает ее руку и вразвалку идет дальше.
- Еще обнимает, такого индюка! - возмущается Зинка.
- Он же ей сын, - говорю я.
- Я бы такого сына и знать не захотела, - ворчит Зинка.
- А что, разве она... не кулачка? - спрашиваю я.
- Ничего у нее своего нет. Век на Лещиху работает. Та на ней верхом ездит, - говорит Зинка.
Я задумчиво гляжу вслед матери с сыном. Мне не совсем понятно, как это Лещиха "ездит верхом", но я чувствую, что в словах Зинки есть какая-то правда. У Петькиной матери большие грустные глаза, и я часто вижу, как она, стоя на крыльце Лещихиного дома, с тоской провожает взглядом женщин, идущих на работу в колхоз.
"Ушла бы от этой Лещихи и все!" - думаю я. Однако я уже знаю, что не все в жизни так просто, как кажется. Вот, например, тетя Маша: живет совсем одна и почему-то не выходит замуж за Алексея Ивановича. Тогда, весной, когда мы с Зинкой пришли к ней на ферму, мне показалось, что она была согласна с нами. Правда, она ничего не обещала, но мне почему-то думалось, что все скоро решится. Однако прошло вот уже больше двух месяцев, а она живет себе как и жила. При встречах с нами она улыбается по-прежнему, а мы с Зинкой отводим в сторону глаза и, быстро поздоровавшись, спешим уйти. Ни я, ни Зинка не возвращаемся к тому разговору.
Танька все бродит беспризорная, хотя Заречье уже давно присоединили к нашему колхозу. Алексей Иванович теперь не председатель, а бригадир. Почти каждый вечер он босиком спешит по залитому водой лугу в правление колхоза, и вид у него оживленный и бодрый.
А в деревне цветут сады. От самого центра до конца деревни тянется колхозный сад. Прислушиваясь к гудению пчел, стоят молочно-белые яблони. Изо всех палисадников выглядывают кудрявые вишенки, которых и не видно было раньше, когда они стояли без своего убора.
Даже унылое Заречье принарядилось - там ведь тоже весна! У нас с ними теперь одна весна, общая. Наш старенький, поминутно чихающий трактор вспахивает зареченское поле. Ровными рядами ложатся темные пласты земли, которые скоро начнут зеленеть. Хорошо им! Уберутся в зеленый наряд, потом сменят его на желтый. Осенью жнивье ощетинится колючей шубой, а к зиме снова поле укроется стегаными пластами вспаханной земли. И нет у него никаких забот о нарядах, не то, что у тетки Поли, которая целыми днями дежурит возле сельпо.
- Вот ситчику Фене на платье набрала, - говорит она, показывая маме синенький в белые цветочки материал. - Как, ничего? - спрашивает она.
- Красивый. Фене пойдет, - говорит мама.
- Очередь там огромадная. Да вы бы пошли, вам без очереди отпустят, говорит тетя Поля.
Я выжидательно смотрю на маму.
- Нам, собственно говоря, ситец... не очень нужен, - смущенно отвечает мама, взглянув на меня. Я опускаю глаза. Я понимаю, почему она так говорит: у нас нет денег. Тетке Поле как-то удается кое-что скопить, а нам нет.
Однажды тетка Поля принесла отрез голубого шелка на платье.
- Девчата лен полют, а тут шелк привезли. Фене платье будет, довольная, рассказывала она.
Взглянув на материал, моя мама тоже всполошилась.
- Поля, есть у вас еще деньги? - спросила она.
- Вот, все что осталось, - ответила тетка Поля, протягивая на ладони несколько бумажек. - На отрез мало...
- Спасибо. Вечером отдам, - сказала мама, пересчитывая деньги.
- Тоже еще молодая, нарядиться охота, - глядя ей вслед, сочувственно вздохнула тетка Поля.
Я обрадовалась, что у мамы будет новое платье. Тогда она, пожалуй, отдаст мне то самое, с серыми "яблоками", о котором я мечтала.
Мама пришла домой часа через два.
- Полдеревни обегала, пока денег достала, - сказала она весело. - Ну, зато Устенька рада будет...
- Так это ей?! - воскликнула тетка Поля.
- Ей, конечно, - сказала мама. - Вы вот своей Фене купили, а дед Сашка не догадается. Мужчина, что с него взять!
- Стоило так ради кого-то стараться! - удивлялась тетка Поля.
Я бросилась к маме и крепко поцеловала ее. Потом помчалась к Зинке, чтобы поделиться радостью: у Устеньки будет нарядное платье.
К НАМ ЕДУТ ГОСТИ
Окончились занятия в школе, и мы уже несколько дней носились по деревне вольные, как птицы.
Белыми мотыльками разлетелись цветы яблонь, и на их месте появилась первая завязь. Яблочки были еще такие маленькие и незавидные, что их даже не караулили. Мы попробовали было на зуб, но потом долго отплевывались горькие.
А у Петьки в огороде наливался соком прозрачный крыжовник. Петька ходил важный и даже близко никого не подпускал к своему огороду.
- Лопнешь от жадности, буржуй несчастный, - говорила Зинка, и мы, задрав носы, проходили мимо.
- Грачи голодные, - шипела нам вслед Лещиха. Мы не обращали на нее внимания. Крыжовника, конечно, хотелось, но у нас были дела и поважнее.
Возле нашего дома на фанерках стояли изделия из глины. У нас там был целый завод. Глину мы брали в овраге и месили в старом жестяном тазу. Каждый лепил, что умел: Ленька по большей части зверей, а мы с Зинкой посуду.
Из-под Зинкиных пальцев выходили горшки, кувшины и миски, я лепила сервизы и вазы. Крошечные чашечки с ручками были как настоящие. Сначала мы держали свои изделия в тени, чтобы не потрескались, а потом сушили на солнце. Когда это занятие надоедало, мы бежали играть в "Казаков-разбойников". И так каждый день с раннего утра до самой темноты. Волосы у меня выгорели, лицо было обветрено так, что я, к своему удовольствию, почти не отличалась от Зинки. И вот однажды моей привольной жизни наступил конец. Забежав как-то днем на минутку домой, я увидела в руках у мамы письмо.
- Вот, Оленька, к нам едут гости, - сказала она, - твоя двоюродная сестра и тетя...
- А сестра большая? - спросила я.
- Пожалуй, такая, как ты, - прикидывая в уме, сказала мама.
Я обрадовалась и побежала разыскивать Зинку, чтобы сообщить ей неожиданную новость. Вечером мама сказала отцу:
- Письмо получила из Витебска - твоя сестра Ульяна с Алей собираются к нам...
- Да ну?! - удивился отец и, взглянув на меня, как-то неопределенно улыбнулся. Я не понимала, почему он как будто нисколько не обрадовался. Ведь он, наверно, соскучился по своей сестре, потому что, сколько я помнила, он никогда не ездил к ней в гости и она не приезжала к нам.
Несколько дней у нас в доме шли приготовления к приему гостей. Мама с бабушкой все стирали и убирали, я срочно лепила новый сервиз в подарок своей сестре. Глядя на всю эту возню, отец посмеивался:
- Леньке бантик на рубашку не забудьте нацепить, а Ольга чтоб умела делать реверанс...
Мама сердито отмахивалась, но, когда отец уходил, она тревожно спрашивала меня:
- Оленька, я надеюсь, ты не разучилась вести себя прилично?
Я молчала, потому что никак не могла припомнить, чтобы вообще когда-нибудь проходила эту науку. Отец и сама мама всегда учили меня быть правдивой. Я привыкла говорить в глаза все, что думала, а потом вдруг как-то так обычно получалось, что я, оказывается, плохо себя вела.
Мама до сих пор не могла простить мне тот рубль, который мы с Зинкой с таким трудом отвоевали. Она говорила, что я ее просто опозорила, хотя мне и сейчас казалось, что не отдавать долг гораздо хуже, чем просить.
Тетю Ульяну я никогда не видела, она ничего нам не была должна, и мне казалось, что у мамы нет никаких оснований волноваться. Ну, а с сестрой мы уж, наверно, поладим, независимо от того, умею я себя прилично вести или нет.
Я с нетерпением ожидала ее приезда и мечтала о том, как буду ходить с нею вместе на речку, играть и, может быть, даже спасу от какой-нибудь опасности, как когда-то Зинка спасла меня от волка, хотя и не настоящего. Зинка, разумеется, тоже будет с нами, и мы будем дружить втроем. Только бы поскорее она приехала!
И вот однажды, влетев в дом с полными карманами ранеток, которыми меня угостила Зинка, я замерла. Посреди комнаты стояла незнакомая худощавая женщина в белой блузке и черной юбке, подпоясанной кожаным поясом, и смотрела на меня строгими темными глазами. Я растерянно улыбнулась.
- Ну, подойди сюда, - сказала она, поманив меня пальцем.
Я подошла.
- Почему же ты не здороваешься? - сказала женщина.
- Здравствуйте, - сказала я с опозданием и покраснела.
- А ты знаешь, кто я? - спросила она.
- Знаю, - улыбнулась я.
- Кто же?
- Папина сестра, тетя Ульяна! - обрадованно выпалила я.
Темные брови гостьи полезли вверх, и она, бросив укоризненный взгляд на маму, снова уставилась на меня. Мне вдруг стало не по себе.
- Меня зовут тетя Люся, - чеканя слова, сказала женщина. - Запомнила? Тетя Люся. Повтори!
- Тетя Люся, - сказала я покорно.
Тетя Люся, взглянув на мой облупившийся на солнце нос, поцарапанные ноги и непослушные, вихрастые волосы, сказала:
- Пойди умойся, переоденься и можешь погулять со своей сестрой Алей.
- Пойди умойся, переоденься и можешь погулять со своей сестрой Алей.
Только сейчас я заметила у окна тоненькую рыжую девочку в коротеньком нарядном платье, тихую и бледную, похожую на перышко зеленого лука, который прорастал у бабушки в мешке, за печкой. Я попробовала было ей улыбнуться, но девочка, приоткрыв рот, смотрела на меня без улыбки, и я, повернувшись, пошла выполнять приказание тети Люси.
- Яблоки выбрось, - сказала она мне вслед, - они еще зеленые.
Выйдя на крыльцо, я не без сожаления зашвырнула совсем спелые и сладкие ранетки в огород и с ожесточением принялась скрести ноги, которые оказались недостаточно чистыми для знакомства с моими новыми родственниками. Спустя несколько минут я предстала перед тетей Люсей в своем самом лучшем, уже порядком выгоревшем голубом платье, в белых растянутых носках и сандалиях, которые были старательно зашиты мамой. Критически оглядев меня, как бы прикидывая, можно ли мне доверить мою сестру, тетя Люся сказала:
- Хорошо. Можете идти. Только не уходите далеко, не бегайте быстро и не подходите к собакам и коровам... Возьми Алю за руку, - приказала она мне.
Потеряв всякую волю, я покорно исполнила ее приказание, и мы, как два деревянных болванчика, сошли с крыльца. Увидев вдали ребят, с любопытством глядящих в нашу сторону, я потянула Алю за руку:
- Побежим!
- Нет, - сказала она, боязливо оглядываясь назад.
- Ну и стой тут одна, как столб, а я побегу. Мне мама бегать не запрещает, - раздраженно сказала я.
Она вытаращила на меня свои голубые глаза, в которых уже стояли слезы. Потом повернулась и молча пошла назад.
СТО НЕПРИЯТНОСТЕЙ
С этого дня неприятности посыпались на меня, как горох из дырявого мешка. За все, что бы ни случилось с Алькой, я должна была отвечать. Мне поминутно ставили ее в пример, и я даже шагу не могла ступить, чтобы мне не дали почувствовать, какая я плохая и невоспитанная девочка. Тетя Люся взялась за меня не на шутку и не теряла надежды на мое исправление. Она всеми силами стремилась переделать меня по образу и подобию своей дорогой Али, а я меньше всего хотела быть похожей на нее. Я терпеть ее не могла, и мне даже было стыдно перед ребятами, что она моя сестра. Играть ни в "Казаков-разбойников", ни в лапту она не умела, и стоило кому-нибудь ее задеть, сразу начинала плакать или бежала жаловаться. Один раз, когда Аля мне вконец надоела, я просто-напросто удрала от нее. Она нажаловалась дома, что я ее бросила и она чуть не заблудилась. Тетя Люся меня за это так долго отчитывала, что я устала стоять. Сначала я слушала молча, а потом стала оправдываться и сказала, что оставила ее почти у самого дома и что она никак не могла заблудиться.
- Ты совершенно невоспитанная девчонка. Старшим не возражают, сказала мне тетя Люся. После этого я еще добрый час выслушивала, какая я плохая и что мне нужно делать, чтобы исправиться.
Чем дальше я слушала, тем яснее понимала, что толку из меня не будет. Ни один ребенок, разумеется, кроме Али, не мог выполнить всего, что требовалось, чтобы заслужить звание "воспитанного". Поэтому я с видом полной безнадежности смотрела в потолок и придумывала для Альки кару за все муки, которые мне из-за нее приходилось терпеть. Я мечтала о том, чтобы она когда-нибудь и в самом деле заблудилась и не пришла домой или чтобы ее хорошенько потрепал Павликов Волк.
Но, к моему огорчению, ничего такого с Алькой не случалось, а неприятности сыпались на меня одна за другой. Однажды, когда мы вышли с ней во двор, я увидела Зинку. Она издали делала мне какие-то знаки, а я стояла возле Альки, как пришитая, и даже носа не смела высунуть за калитку, чтобы узнать, в чем дело. Тогда, оглянувшись по сторонам, я подбежала к забору, подтянулась на руках и выглянула на улицу. Но Зинки уже и след простыл. И вдруг рядом со мной послышалось кряхтенье, потом над забором появилась Алькина рыжая голова.
- Что там, а? - наваливаясь всей грудью на планку, спросила она.
- Ничего. Слезай долой! - заорала я в страхе, что она сорвется и мне снова придется отвечать.
Однако Алька и не думала слезать. Осмелев, она болтала в воздухе свободной ногой, и ветер пузырил ее широкое розовое платье.
- Кому говорю, слезай! - кричала я, но Алька в ответ только щурилась и улыбалась.
Я дернула ее за ногу. Раздался треск... Когда я опомнилась, Алька уже лежала на земле, а в нашем заборе, как у Таньки в передних зубах, зияла дыра. Подол Алькиного нарядного платья украсился треугольным клином, который болтался, как собачье ухо.
На крыльце появилась тетя Люся.
- А ну-ка, поди сюда, - кивнула она мне.
Зная, чем все это кончится, я, не раздумывая, юркнула в выломанную Алькой дыру и пустилась наутек.
- Куд-кудах, тах-тах! - вытянув шею, тревожно закричала мне вслед курица. Я, не оборачиваясь, неслась прочь. Возле оврага остановилась и, переводя дух, оглянулась назад. Погони не было, и я немного успокоилась. Постояла, подумала и решила идти разыскивать Зинку. Не успела я дойти до сарая, где жила наша Буренка, как наткнулась на тетю Люсю. Она схватила меня за руку и молча поволокла в дом.
- Вот, полюбуйтесь! - торжественно объявила она, подталкивая меня к маме.
- Что ты натворила? - сердито спросила мама.
- Ничего, - сказала я.
- А почему через забор удирала?
Я молчала. Подошла Лиля и, засунув в рот палец, молча уставилась на меня.
- Вынь изо рта палец! - строго сказала ей тетя Люся.
Лиля перевела глаза на маму, как бы спрашивая: вынимать или нет? Мама, занятая мною, не обратила на нее внимания, и она, успокоившись, засунула палец еще глубже. Я улыбнулась.
- Еще и улыбается! - возмутилась тетя Люся. - Как вам нравится? Из-за нее ребенок чуть не убился, а она улыбается!
- Это она ребенок? - кивнула я на заплаканную Альку.
Та исподтишка показала мне язык.
- Ябеда она, а не ребенок! - выкрикнула я. - Ее никто не звал на забор. И вообще... вы мне надоели!
- Что?! - остолбенела тетя Люся.
В ту же секунду мама хлопнула меня по щеке. Слезы брызнули у меня из глаз, и я бросилась вон. Ничего не видя вокруг, я мчалась прочь от дома и остановилась только возле реки. Наша небольшая тихая речка как бы в дреме лежала на пестром лугу. Вода в ней казалась неподвижной и зеленой. В нее, как в зеркало, смотрелись склонившиеся лозы. Я помочила обкрапивленные по дороге ноги и, подставив их солнышку, села в густую траву. Ноги горели, как в огне, но еще больнее обида жгла сердце. Я всхлипывала, роняя слезы в подол. Монотонно жужжали пчелы, и меня начало клонить в сон. Я закинула руки за голову, легла на траву и не заметила, как уснула. Проснулась, когда вода в речке стала розовой от вечернего заката. Вскочила на ноги и вдруг увидела на лугу Леньку. Его светлая голова, едва возвышаясь над рослой травой, плыла в мою сторону. Я обрадованно замахала рукой.
- Оля, тебя мама ищет. Сказала, чтобы ты шла домой, - закричал он, заметив меня.
- Не пойду, - отрезала я, стараясь не подать и вида, что очень обрадовалась.
- А... что же ты тут будешь делать... одна? - спросил он растерянно. Скоро уже ночь...
Я молчала.
- А знаешь, - сказал он вдруг, - мне Алю жалко.
- Вот как! Тогда иди и жалей ее, и нечего было сюда приходить, сердито буркнула я.
- Нет, правда, Оля, она какая-то бедненькая... Ну, в общем, не такая, как все... - пытался он мне объяснить.
Я не стала его слушать и, быстро скинув платье, бросилась в воду.
Розовая гладь дрогнула и разошлась кругами. Я погрузилась в воду по самую шею и замерла. Вода казалась теплой, как будто подогретой.
- Вылезай, пойдем! - настойчиво сказал Ленька, но я плеснула на него водой, и он обиженно отошел. Спустя минуту его светлая макушка с задорно торчащим хохолком была уже далеко. Мне тут же расхотелось купаться, и я вылезла на берег. Сразу стало холодно. Щелкая зубами, я натянула платье. Оно неприятно липло к мокрому телу. Я села на траву и, обхватив колени руками, пыталась согреться. Холодные капли, скатываясь с мокрых волос, падали за шиворот. Обида подступала к сердцу. "Альку ему жалко, а меня нет, - думала я. - Она в нарядных платьях ходит и - бедненькая. А меня по щекам... из-за нее..." В носу защекотало, и я тряхнула головой, чтобы отогнать подступившие слезы.
Темная кромка леса вдали на светлом фоне неба стала похожа на зубчатую крепостную стену. Подтянув колени к подбородку, я смотрела туда, и мне казалось, что я и в самом деле вижу перед собой старую волшебную крепость. Может быть, в этой крепости живут сильные и справедливые люди, и они не обижают своих детей понапрасну. А может, там даже живет храбрый Орлик. Если идти в ту сторону долго-долго, то, должно быть, можно дойти до этой крепости...
Вдруг впереди я увидела какую-то фигурку, скачками приближающуюся ко мне.
- Ж-ж-их, ж-ж-их, - послышался свист рассекаемой на бегу травы, и рядом со мной оказался... Ленька.
- Все! Я убил Альку! - сказал он, тяжело дыша.
- Что?! - вскочила я. - Как это ты ее... убил?