Кажется, я закричала. И зажмурилась. И стала молотить руками и ногами по воздуху, словно по воде… Хотя успела подумать, что надо бы сгруппироваться – как учили на уроках физкультуры. Кажется. Я ничего не помню.
Я даже не помню, как уцепилась за какую-то балку. Мне показалось, что она сама прыгнула ко мне в руки, а я только схватилась крепко-крепко. И висела, пока снизу не услышала крик Василича, что он меня поймает.
Открыв глаза, я поняла, что вишу метрах в пяти над ним, стоящим на груде битого камня. Поймает? А если нет?.. Я подняла глаза и, оценив, сколько уже пролетела, отпустила руки. Как-нибудь не расшибусь.
Не расшиблась. Поймал Василич. Сам кувыркнулся, конечно, костеря на чем свет стоит больную ногу. Я, запоздало вспомнив о ней, вскочила и стала извиняться. Но он только отмахивался, мол, главное, я жива, извинялся за бранные слова и тут же снова сыпал ими.
Прибежала Галина. Тоже принялась ругаться, что я, безглазая, полезла не туда, куда она указывала мне. Перед ней я оправдываться не стала, только поинтересовалась, не нашла ли она там кого – на чердаке.
– Людей там нет, – хмуро ответила она. – А кошки, если и были, разбежались после такого грохота. Идем-ка и мы в больницу, надо бы вас с Василичем осмотреть на всякий случай. Вот ведь потянуло нас сегодня на приключения…
Потянуло. Да только не нас. Галину. Она же настояла и на том, чтобы я сегодня с ними пошла, и про «ребенка или кошку» она «узнала». И на чердаке вполне четко указала мне направление… Теперь вот идет быстро и спину держит прямо, как аршин проглотила, в мою сторону не смотрит. Что ж я ей сделала? Поговорить бы с ней… Но подходящие слова так и не шли на ум. А те, что шли, казались донельзя глупыми. Засмеет она меня, не дослушав. И толку-то…
У самых дверей больницы меня уже осенило: надо с Дмитрием Ивановичем поговорить. Может, он и не догадывается, что у его помощницы на душе творится? Пусть бы лучше он с ней поговорил обо всем… Он же умный. У него должно получиться.
И я, узнав, что он уже освободился и отправился к себе в кабинет, пошла к нему.
Дмитрий Иванович сидел за столом, упершись лбом в сцепленные перед собой руки. Я даже подумала, что он спит, и решила уйти, но он поднял голову.
– Приду попозже, – сказала я, не в силах смотреть в его измученные глаза.
– Нет, – возразил он жестким, как обычно, тоном. – Ты не из тех, кто приходит поболтать. У тебя должно быть важное дело. Говори.
– Дмитрий Иванович, я лучше потом…
– Никак не забудешь мирную жизнь? Это там еще могло быть «потом». И то – не всегда. А сейчас, здесь «потом» не бывает. Говори, Таня. Слушаю.
И я, чувствуя себя почему-то глупой школьницей, запинаясь через слово, рассказала ему обо всем. Про сплетни девушек, про странное отношение Галины ко мне… Только про сегодняшнее происшествие язык не повернулся рассказать. Не смогла я обвинить человека в попытке меня убить. Конечно, Дмитрий Иванович и сам бы догадался о том, чего я не сказала, если бы знал о произошедшем. Но, кажется, он еще не знал.
Поэтому он просто недоверчиво покачал головой:
– Ты считаешь, что Галя из глупой бабской мести пакостит тебе?
Рассказать? Не рассказать?
– Я хорошо знаю ее, уже не первый год, – продолжил он. – И знаю как человека, который выше всех подобных дел. И еще я знаю, что подозревать ее в ревности – совершенно беспочвенно.
Я поджала губы: знаем мы, как мужчины наблюдательны в том, что касается женских чувств. И, кажется, он прочитал мои мысли.
– Так же как тебя невозможно подозревать во влюбленности в меня, – он блекло улыбнулся и потрепал меня по плечу. – Я врач, Танечка. Старый врач. Я знаю людей несколько лучше, чем прочие… И к тому же… Это ведь именно она настояла, чтобы я взял тебя сюда. Каюсь, я пожалел тебя, когда мы вытащили тебя из-под развалин, но мало ли таких… А она подсказала мне, что можно устроить тебя к нам, дать и жилье, и работу понадежнее. И я сделал как она попросила.
– Зачем?
– Я уже тебе говорил, я…
– Нет, зачем она попросила?
– Вот тут ничего ответить не могу, – развел он руками.
– Зачем же она тогда… – пробормотала я ошарашенно. И замолчала, чтобы не сболтнуть лишнего. – Простите, что отвлекла вас, – быстро попрощалась я и выскочила за дверь, пока проницательный Дмитрий Иванович не задал какой-нибудь вопрос.
Надо бы найти Галину. Надо бы все-таки поговорить с ней. Надо бы узнать… Все лучше, чем маяться от неизвестности.
Но не вышло. До самого позднего вечера то она была занята, то я. Наконец сестричка Леночка мне сказала, что видела ее заходящей в свой кабинет.
Я пошла туда. К добру ли, к худу ли… Я увидела полоску света из-под неплотно прикрытой двери (а плотно она не закрывалась – дерево рассохлось, до войны еще надо было менять, но руки ни у кого не дошли, а теперь и не дойдут). А потом я услышала голоса. Но вместо того, чтобы уйти, подошла ближе. Говорил Дмитрий Иванович, и говорил непривычно горячо и сердито:
– Ты понимаешь, что это подсудное дело? Сейчас, когда каждая пара рук на счету, ты затеваешь какие-то глупые игры, которых я не понимаю – и не хочу понимать! Я тебя просто предупреждаю…
– Дмитрий Иванович, давайте я вам объясню, – тихо и спокойно предложила Галина.
– Что? – Казалось, он не поверил, что может услышать что-то, стоящее внимания. Я тоже. Но все же прислушалась. Как и он.
– Я должна была проверить одну свою догадку, – тем же тихим голосом сказала Галина.
– Догадку?
– Насчет Тани.
– И что же с ней не так?
– С ней все в порядке. Более чем в порядке. Она не болеет. Не страдает от истощения, хотя ест мало, как и все, спит тоже мало, работает много, но от усталости в обмороки не падает. И холод ей как будто нипочем. А еще она чудом остается жива, когда остаться в живых невозможно.
– Скрытый маг? – удивленно спросил Дмитрий Иванович. Поверить в то, что в наше время остались люди с невыявленными способностями к магии, было сложно. В начале войны всех обязали еще раз пройти проверку, и тех, у кого обнаружилась хоть малейшая склонность, передали в распоряжение магического ведомства – там всегда была нехватка кадров, а в последние годы, с внедрением новейших машин, – особенно.
– Нет, – сказала Галина. – У нее нет способностей. Есть у ее жениха.
– Но его же нет в Ленинграде?
– Он где-то на фронте. Но перед отъездом оставил ей один подарок. Косынку, которую она ни разу не снимала с тех пор, потому что пообещала ему.
– Оберег… – догадался Дмитрий Иванович. – Но разве это возможно? Я плохо разбираюсь в магических тонкостях, но помню из общего курса, что обереги такой силы воздействия, как ты предполагаешь, – одна из высших ступеней магии. Простым смертным она недоступна.
– Он не простой смертный. Он из НКВД.
Дмитрий Иванович помолчал, обдумывая ее слова.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Пусть жених Татьяны служит в НКВД, пусть у него есть доступ к высшей магии… Пусть он сделал своей невесте такой… царский подарок. Тебе-то с этого что? И мне – коль уж я твой начальник и поневоле оказался втянут…
– Вы не понимаете? – изумилась Галина. – Ах да, вы же не знаете тонкостей магии… Магия не зависит от личности человека – ни того, кто ее творит, ни того, на кого она направлена, только от свойств предметов, которыми при этом пользуются. Неважно, кто создал оберег, кто его носит. Эта косынка будет защищать любого, на ком она завязана. Даже не целая, даже если ее разорвать на полоски и каждую из них завязать кому-то вокруг шеи или руки, они будут оберегать – не так сильно, как целая вещь, но сейчас – и этого будет достаточно! Сколько людей можно спасти! Одной косынкой!
– А что же Таня? – тихо спросил Дмитрий Иванович.
– Ей тоже кусочек оставим.
– Ты затем и зазвала ее сюда?
Галина не ответила – наверное, кивнула, я не видела. Услышала только тяжелый вздох Дмитрия Ивановича.
– Неужели вы не понимаете!.. – почти простонала Галина.
– Понимаю. Только я никогда ей такого не скажу.
– Я скажу сама.
– Галя…
– Я не буду ей приказывать. Я объясню. И попрошу. Если она порядочный человек, сама согласится.
– Это подарок, Галя, – возразил Дмитрий Иванович. – Подарок жениха своей невесте. Это то, что касается только двоих.
– Так было до войны, – заметила Галина. – Так будет после победы. Но чтобы победа настала, всем надо чем-то жертвовать. Он не имел права, – Галина понизила голос, – распоряжаться такой силой ради одной обычной девушки. Такие обереги делаются только для высших членов правительства. И ему может грозить трибунал. Но мы же не будем подставлять под трибунал хорошего человека из НКВД? Мы просто немножко исправим то, что он в пылу влюбленности забыл сделать.
– Скажи ей это сама… То есть не это, а то, что ты говорила мне в начале… А последнее – я сделаю вид, что даже не слышал этих слов.
– Думаю, она поймет. И осознает, как правильно поступить. Она же хорошая девушка. И она не виновата, что ее очаровал…
– Галина! – Дмитрий Иванович одернул ее так резко и громко, что даже я вздрогнула – и внезапно сообразила, что стою и подслушиваю то, чего мне вообще слушать не следует, и надо поскорее уйти, пока никто не заметил.
И побежала прочь.
– Я буду очень скучать.
– Я тоже. Но я вернусь. Обязательно вернусь к тебе.
– Обещаешь?
– Да. И ты мне пообещай кое-что…
– Обещаю, я буду тебя ждать!
– В этом я и не сомневался. Пообещай мне другое: вот эта косынка… Ты будешь носить ее, пока я не вернусь. И никогда не снимать.
– А…
– Никогда – значит никогда. Пусть истреплется, испачкается… мокнет… что угодно. Только не снимай. И тогда я обязательно вернусь.
– А если… так получится, что…
– Ну… тогда я не смогу ничего обещать наверняка.
– Игорь. Ты смеешься надо мной?!
– Ничуть. Я серьезно прошу тебя не снимать ее. И я сделаю все, чтобы вернуться.
– Это какая-то магия?
– Магия. Да. Я просто люблю тебя.
Игорь улыбался тогда, но почему-то я все же поверила: надо сделать, как он сказал, и тогда он действительно вернется. Я много думала поначалу, что же значит на самом деле его подарок. Может быть, он сделал меня хранителем своего собственного оберега? Надежнее рук ему было бы не сыскать… Вот только простым офицерам личные обереги положены не были, и Игорь вряд ли стал бы делать его тайно. Это не в его характере. Скорее просто подарок… Предмет, который бы постоянно напоминал мне о нем.
А выходит, это действительно мощный оберег, который защищал меня от всего. И ведь не скажешь, что Галина ошиблась. Она сама еще могла подумать, что ошибается: два раза на ее глазах я чудом оказалась жива, только два случая – это еще не закономерность. Но я-то знала, что таких случаев было больше. Я каждый раз невольно дотрагивалась до узелка и думала, что бережет меня любовь. А теперь поняла. Магия. Которую он мне подарил. Но все же…
Зачем он это сделал? Зачем подверг себя такому риску? Ведь, чтобы изготовить подобный оберег, ему пришлось воспользоваться магическими установками, доступ к которым простым смертным заказан. Получается, он нарушил правила только ради меня? Почему же не поделился с другими людьми, с более достойными, чем я? Да, я его невеста, но я ведь самая обычная, ничем не выдающаяся девушка. Почему все мне?!
Я чуть было не развязала платок, чтобы порвать его на лоскутки и отнести Галине, пусть она распределит… Но пальцы замерли.
А что, если есть и вправду еще одно заклятье? Что, если я развяжу узел – нарушу свое обещание – и никогда больше не увижу Игоря? Что, если его жизнь действительно здесь, у меня в руках?
Я сжала уголки косынки в кулаки, прижалась к ним лицом и заплакала.
Что мне делать? Кто подскажет?
Наверное, при встрече я как-то необычно смотрела на Галину, и она все поняла.
– Таня, нам нужен твой платок, – сказала она, заглядывая мне в глаза.
– А если я не соглашусь?
Галина посмотрела на меня удивленно. Словно не понимала, как можно не согласиться.
– Игорь сказал мне, что вернется, если я не буду снимать его.
– Это неправда, – возразила она почти ласково, как мать, открывающая повзрослевшему ребенку, что Деда Мороза не существует. – Нет такого колдовства.
– А ты откуда знаешь? – спросила я, чувствуя поднимающуюся во мне волну упрямства.
– Я училась на факультете магии. Нам преподавали…
– А ты уверена, что вас учили всему-всему? Ты уверена, что знаешь все о магии, больше чем тот, кого отобрали для службы в Главке в Москве?
– Не знаю, – медленно ответила она. – Я думаю, что знаю далеко не все, что знают высшие маги из НКВД. Но знаю достаточно не только о магии, но и вообще о жизни. Он не себя хотел защитить этим подарком. А тебя. Понимаешь? Тебя. Он же тебя любит. Он же не какой-то там эгоист. Ты бы ведь не полюбила эгоиста, который думает только о себе.
– Он не эгоист… – подтвердила я и еще крепче сжала пальцы на узле косынки.
– Вот видишь. Он хотел просто позаботиться о тебе. Чтобы ты ждала его. Чтобы ты жила. Чтобы он был уверен, что ты будешь жива, когда он вернется. Кто знает, какими способами он сам собирался выживать, но тебя он обезопасил.
Я вскинула на нее глаза. «Какими способами?» Я уже готова была признать правоту Галины, но эти слова словно ледяной водой окатили меня. Неужто она считает, что если человек служит в НКВД, то для него нет такого понятия, как честь?!
А Галина словно не заметила моей реакции.
– Таня, отдай платок! – говорила она со все больше возраставшим воодушевлением. – Он же может спасти многих! Хоть немного согреть в холод. Помочь не так сильно чувствовать голод, выстоять на работе после бессонной ночи. Надоумить перебежать на другую сторону улицы при обстреле… Я же не себе прошу – обещаю, я не возьму себе ни клочка. А вот Дмитрию Ивановичу дам обязательно – он и так на одном упрямстве, кажется, держится. А если с ним что-то случится… Я не знаю, как мы все тут будем. Василич тоже – с его ногой… Марья Пална… Лидочка с Людочкой… Если б я могла, я б сама каждому по оберегу сделала! Но я же не могу! Хоть убейся – не могу! А у тебя такое сокровище… А ты…
– Я нарушу свое слово…
– Не будь дурехой! Я же объяснила тебе, что там нет никакой магии, чтобы он вернулся! А все эти обещания – это все предрассудки, верить в которые для комсомолки – глупо!
Я взялась за узел.
Галя права – предрассудки. Глупо верить. Но почему же сердце верит, что стоит мне развязать узелок, нарушить обещание, и я больше никогда не увижу его. А если не увижу, то как мне жить?
Я подняла глаза на Галину и чуть не отшатнулась. Та смотрела на меня, как голодающий смотрит на тарелку наваристого супа. Так, наверное, раньше нищие смотрели на золотые кресты. С вожделением и ненавистью.
Она не верит. Она не верит мне, не верит в мою любовь, в любовь Игоря. Она видит только инструмент, такой же как скальпель или анальгин, необходимый в военном госпитале, расходный материал. Когда-нибудь он кончится и придется искать замену. Но какую замену найти мне? Мое тело – я чувствовала – было достаточно сильным, чтобы вынести еще многое, даже и без магической поддержки. А вот то, что внутри, то, что называют душой, то, что замирает и болит при мысли, что я больше никогда не увижу его, как выживет оно?
Я подняла глаза на Галину, ожидавшую с нетерпением моего решения.
Поняла: не могу – сейчас не могу – отдать ей то, что мне единственно дорого.
– Я подумаю, – ответила я и пошла прочь.
– Транспорта нет, – как-то днем сказал мне Дмитрий Иванович. – Только санки. Сходишь со мной на склад? Если удастся получить что-то из лекарств, лишние санки будут кстати.
– Да!
Идти не хотелось – температура за ночь упала еще на несколько градусов, и сейчас даже в больнице было очень холодно. А на улице еще и ветер. Но я постаралась вложить в голос больше энтузиазма – приказы не обсуждаются.
Наверное, я переборщила. И Дмитрий Иванович решил уточнить:
– Это не приказ. Просьба. Сейчас не время для приказов.
– Разве? – От удивления вопрос вырвался у меня раньше, чем я подумала, что лучше бы промолчать. – Война же, – пояснила я.
– Война, – согласился Дмитрий Иванович. – Каждый выживает как может. Сам. За себя. За тех, кого любит. Нельзя приказать человеку полюбить всех. Вообще всех. И идти на жертву ради них. Поэтому я не приказываю. Только прошу.
– Я пойду с вами, – ответила я. И рука сама потянулась к косынке.
– Не трогай ее, – Дмитрий Иванович опустил мою руку и пошел к выходу.
Прошло почти две недели с того разговора, а я так и не сняла ее. Хотя каждый день думала, что надо. Что не имею права из-за своих бредней лишать других возможности почувствовать себя чуть лучше. Что раз Игорь, создавая этот оберег, думал не о себе, то и мне стоит взять пример и не трястись над своей жизнью. Что я смогу его дождаться и просто так – без всякой магии… Но не получалось. Никак. Я называла себя эгоисткой и трусихой. Корила за то, что думаю только о себе и живу только ради Игоря, а правильнее было бы жить ради всех… И руки тянулись к узлу. Но развязать его я так и не решилась.
Галина со мной больше не разговаривала с тех пор. Ни об ее просьбе, ни вообще – только если коротко и по делу. Но смотрела каждый раз при встрече очень красноречиво, и я всегда избегала ее взгляда. Дмитрий же Иванович до сегодняшнего дня вообще никак не показывал, что что-то знает. Впрочем, с ним я виделась еще реже и все больше в рабочие моменты, когда он не отвлекался ни на что.