И там, на Серой Дороге, в ледяном тумане слабо мерцали серебристые огоньки – души, уходящие от земли в неведомые дали, уходящие для того, чтобы много позже вернуться обновленными, измененными, полными силы. Малые частицы в вечном круговороте жизни.
Призрачный ветер, дувший в открытую щель между пространствами, вымораживал изнутри, однако Порошин терпеливо держал проход, разведя в стороны ладони. Сейчас, как ему помнилось, призванная душа должна сама явиться из посмертия обратно в мир.
И действительно, один из бледных огоньков дрогнул и приблизился. Тонкое тело, сложная информационно-эфирная субстанция, но маги-практики по сей день предпочитали безусловно правильным научным терминам старорежимную «душу»… И сейчас Порошин глядел, как приближается к нему эта самая душа – смутная, едва оконтуренная, мерцающая фигура. Когда она вырвалась из прохода и стремительно втянулась в мертвое тело, магу почудился крик боли и леденящий удар.
Сейчас предстояло самое сложное: удерживая проход, допросить мертвеца и проследить, чтобы душа вновь вернулась на Серую Дорогу. Нужно было поторопиться, открытый проход высасывал последние силы. На лбу выступил холодный пот, руки заледенели, голова кружилась, однако ему нужно было любой ценой довести дело до конца.
Он чувствовал сопротивление – даже мертвый, фриц не хотел отвечать, однако маг держал его крепко. И мертвец, лежавший в круге из мерцающих в плошках магических огней, неохотно открыл рот. Вначале из горла вырвалось сипение, потом маг услыхал хриплый, невнятный ответ:
– Ефрейтор… Артур Бергауэр… Первая горная дивизия… Горный разведывательный… батальон…
Порошин снова судорожно вздохнул и поморгал – в глазах, слезившихся от неощутимого ветра с Серой Дороги, замерцали странные огоньки. Ох, как бы в обморок не хлопнуться… Нельзя, сейчас никак нельзя! Он поморгал еще раз, сгоняя слезы и надеясь, что злое мерцание исчезнет… и вдруг понял, что мерцание ему не чудится. На Серой Дороге творилось что-то невообразимое. Бледные огоньки душ, одинокие, потерянно бредущие в ледяном тумане посмертия, возвращались.
И было их много, очень много.
Такого ужаса Порошин не испытывал никогда в жизни, даже под самой первой бомбежкой.
Когда схлынула первая волна страха, от которой руки затряслись и живот скрутило судорогой, он расслышал далекий голос, кричащий где-то в голове, на пределе внутренней слышимости. Какой-то маг пробился к нему через мыслеречь:
«Закрывай! Немедленно закрывай окно! Они же сейчас прорвутся! Закрывай, чучело глухое!»
«Второй наш маг, – сообразил Порошин. – Тот самый, раненый, про которого говорил подполковник. Наверняка более опытный, чем он сам».
«Сейчас!» – ответил он этому паническому воплю, и ощутил ответный короткий выдох. Его услышали.
«Быстрей. Чем могу, помогу». – И сразу же через ночь, через стылый морок Серой Дороги к нему пробился ручеек силы – живой, огненной, скрученной в тугой шнур.
Заплетающимся от страха языком Порошин начал произносить формулы отрицания и замыкания, попытался сдвинуть ладони, финальным жестом захлопывая окно – и понял, что проход не закрывается. Он еще мог держать его, не давая распахнуться совсем и выпустить наружу сотни мертвецов, – но не мог и закрыть, даже с помощью второго мага.
Кто-то неизмеримо сильнее их обоих скрыто вмешался в его неумелый обряд и теперь давил, давил, одолевая сопротивление Порошина и заставляя его по сантиметру разводить руки все шире.
«Закрывай же, дурень! Ну!»
«Я… не могу…»
В немом ужасе Порошин глядел, как несутся на него из серой мглы бледные звезды возвращаемых на землю душ. Глядел – и ничего не мог поделать.
Второй маг несколько мгновений молчал – видимо, анализировал обстановку. Порошин, из последних сил державший проход, не мог на это отвлечься.
«Ясно все, – наконец услышал он, и в голосе незнакомого коллеги прозвучала смертельная усталость. – Поймали нас на твоего покойника, как карася на хлеб. За Донцом, похоже, спецы из «Аненербе» сидят, сильные посмертники. Так канал силы упрятали – за неделю не отыщешь. Я только сейчас увидела…»
Маг оказался женщиной, и это почему-то Порошина особенно задело. «Уходи немедленно!» – хотел крикнуть он и не успел. Полянку, где он работал, накрыло залпом вражеской артиллерии. Наводчики фрицев наконец его нашли.
Мага опрокинуло, оглушило, а в себя он пришел лишь спустя час, в кузове полуторки, идущей в массе прорывающихся войск. Один из сержантов вытащил его и доволок до балки. Немцы поливали колонну, рвущуюся к Северскому Донцу, шквальным огнем, люди шли, не имея никакого прикрытия, и очнувшийся Порошин, насколько хватало сил, ставил защиту для них и обманки для вражеских магов. Пару раз он пытался связаться с той незнакомой ему женщиной-магом – но безуспешно. Как он понял позже, она осталась в балке, не ушла, и в одиночку сдерживала «атаку мертвых» – умело, расчетливо, пока и ее не накрыло вражеским снарядом или не сожгло боевым ударом тех самых «спецов из «Аненербе»». Именно благодаря ей окруженцы получили время на прорыв, Порошин был тут совершенно ни при чем.
А орден Красного Знамени и звание старшего лейтенанта достались ему…
Сержант стрелкового полка, вытащивший Порошина с полянки, погиб во время прорыва – убитыми потеряли тогда очень много, из десятка человек до берега Донца добирались хорошо если трое. Нестеренко погиб тоже.
Порошин потом, трясясь от озноба в госпитале душными летними ночами, часто вспоминал их всех и думал о том, как несправедлива бывает война.
– Иван Григорьич!
Порошин вздрогнул. Синичка стояла перед ним, держа в руках брезентовую сумку с выданными под расписку в Москве магическими смесями и материалами. Малый набор специалиста по посмертной работе, или, как шутил профессор Арнольди, «сума некроманта».
– Начинаем? – деловито спросила Лидочка, словно не замечая задумчивости посмертника.
– Да… конечно.
– Как обычно? «Крышку»?
Порошин кивнул. «Крышка», или по инструкции «Малый комплекс магических воздействий по предотвращению спонтанной денекротизации», надежно изолировала друг от друга два сопряженных пространства – живых и мертвых – и не допускала проникновения в могилу сильных магических возмущений. Порошин с начала своей карьеры поставил сотни таких «крышек», бывало – работал и под обстрелом, и под угрозой окружения, но ни разу еще – вблизи аномалии, подобной этому немецкому монументу. Свежее захоронение сделали у самого подножия пригорка – места другого не нашли, что ли? Или рассчитывали, что вражеские маги побоятся к нему лезть? Он огляделся: нигде никого, Денисов и впрямь загнал своих молодцов в дом. Только вечереющее небо с разливающимся по западному краю бледным заревом заката, тянущиеся по горизонту дымы, далекая канонада и шелест ветра в ольховых ветвях. Вот и прекрасно.
– Будешь ассистировать, Синицына, – скомандовал он. – Сложная у нас сегодня обстановка, один я могу и не справиться. А ты уже кое-что умеешь – поможешь.
– Так точно! – Синичка просияла. Учиться она любила – даже такому тяжелому и неприятному делу, как посмертная магия, и это качество Порошину в ней тоже нравилось.
Вдвоем они подготовили основу для «крышки». Начертили прямо на осыпающейся земле могильного холмика сложную, многодетальную фигуру, жестко сориентированную по магнитным полюсам – контур для приложения силы. В густеющих сумерках было заметно, что линии ее слегка светятся. Какой бы здесь ни был вялый фон, а все же фоновая магия концентрировалась в контуре, и Порошина это порадовало: значит, ее для работы хватит. В точках пересечения линий голубоватым светом замерцали свечки из особого материала – температурно-световые фильтры.
– Надо бы поторопиться, – пробормотал Порошин, привычно растирая трясущиеся руки. В ночи было легче открывать проход на Серую Дорогу, чем закрывать его.
– Я готова, товарищ капитан! – с комсомольским пылом отрапортовала помощница. «Готова-то готова, – подумал он, – а даже в сумерках видно, какая ты бледная и уставшая. Эх… хороша команда, инвалид да девица юных лет! Впрочем, кто сказал, что мы воевать не можем – можем, да еще как!»
– Становись за контуром, будешь собирать потоки, все, какие достанешь, и мне перебрасывать, – велел Порошин. – Фон здесь больно инертный, мне одному сложно далеко тянуться и одновременно «крышку» держать. Ясно?
– Так точно…
Сам посмертник встал в середину контура. Привычно сосредоточился.
– Начинаем!
Снова, как много раз бывало – символ, слово, привязка. Замыкание потока – осторожное, без спешки, переход на новый уровень силы. И опять – слово, символ… Фигура на земле с каждым переходом светилась все ярче, голубовато-белые огоньки свечей горели словно электрические. Однако и магу каждый жест, каждое слово давались все тяжелее. Все-таки низковато здесь фоновое напряжение, как бы не пришлось разбирать с таким трудом собранный контур. И не останется тогда ничего другого, как в ночь-полночь докладывать в штаб и уводить отсюда людей, и потом держать за это ответ, если окажется, что пресловутый камень с орлом не представляет никакой опасности.
– Начинаем!
Снова, как много раз бывало – символ, слово, привязка. Замыкание потока – осторожное, без спешки, переход на новый уровень силы. И опять – слово, символ… Фигура на земле с каждым переходом светилась все ярче, голубовато-белые огоньки свечей горели словно электрические. Однако и магу каждый жест, каждое слово давались все тяжелее. Все-таки низковато здесь фоновое напряжение, как бы не пришлось разбирать с таким трудом собранный контур. И не останется тогда ничего другого, как в ночь-полночь докладывать в штаб и уводить отсюда людей, и потом держать за это ответ, если окажется, что пресловутый камень с орлом не представляет никакой опасности.
– Синицына! – позвал он, стоя посреди контура с разведенными в сложном жесте ладонями. – Поток давай, не хватает силы!
– Так нету, – растерянно ответила помощница.
– Чего нету?
– Потока нету…
– Так найди! – рявкнул маг, забыв об осторожности.
– Я… сейчас, подождите, сейчас!
Порошин стоял неподвижно, чувствуя, как от напряжения начинает темнеть в глазах, как горит в груди при каждом вдохе, как руки трясутся все сильнее, и в результате шаткое равновесие замкнутых на него потоков силы начинает колебаться.
– Иван Григорьич! Держите!
Обжигающий ручеек силы влился в него, и сразу стало легче. И откуда только такая чистая магия тут взялась, интересно? Не было же ничего!
– Синицына! – позвал он, внутренне холодея. Он уже все понял, но хотел подтверждения. – Ты откуда этот поток вытащила?
– Так вот же, Иван Григорьич… Вот же, рядом! Должно быть, спонтанный выброс… ой…
«Я тебе покажу спонтанный выброс», – чуть не рявкнул посмертник, но сдержался. Злиться надо было на себя. Сам виноват, черт контуженый, что побоялся ответственности да помощницу не предупредил, – вот и получай!
От настойчивых ли Синичкиных поисков потока, от давления ли уже набравшей силу «крышки» – а может, от того и другого вместе – обелиск с орлом во мгновение ока перестал быть безмолвным, мертвым камнем. Земля коротко вздохнула, и черный гранит на миг озарился призрачным сиянием. Орел на вершине поднял крылья, словно собрался взлететь. Не стало больше стоячего болота вокруг – магия горячими сполохами прорывалась неизвестно откуда то там, то тут. Контур «крышки», только что готовый рассыпаться от слабости, затрещал по всем швам от переизбытка силы. Порошин едва удерживал его.
«Что ж за проклятие такое?! – растерянно подумал он, чертя в воздухе фигуру за фигурой. – И впрямь памятник сработал как оберег, вон как заложенные в нем преобразователи силы закрутились… Ясно теперь, почему тут такое затишье стояло – все мало-мальски значимые потоки этот камень впитывал, как губка, впитывал и копил. Ждал. Вот и дождался дурака…»
«Поймали тебя, как карася на хлеб», – вспомнилось ему, и он немедленно покрылся холодным потом.
А маховики заложенных в памятник-оберег преобразователей раскручивались все сильнее, и Порошин с ужасом ощутил знакомое эхо посмертной магии – подобной той, что когда-то он встречал под Барвенковом. Так вот почему камень стоял над могилой – точней, над могилами… Но на этот раз, кажется, дело было куда серьезней, чем в сорок втором. «Последний рубеж Восточной Пруссии», судя по разворачивающейся мощи, способен был поднять и поддерживать не одну сотню мертвецов – лишенных сознания, одержимых только жаждой убийства. «Немцы тут оберег для своей земли поставили, – подумал посмертник, – на тот случай, если к ним еще раз русские придут. И впрямь ведь последний рубеж – если сработает, попробуй верни назад в могилы такое количество покойников, разорви-ка все связки с тонким миром, которые формируются прямо на глазах. Да тут локальный фронт открывать впору будет – магический!»
– Сейчас ведь рванет, товарищ капитан… – тихо сказала помощница, указывая на пылающий белым пламенем контур на земле. Но осталась рядом, не побежала.
Да и бежать, пожалуй, было уже поздно.
Порошин обернулся, схватил Лидочку за руку и дернул к себе, внутрь горящей фигуры. «Магия – это как саперное дело, только наоборот», – любил говаривать доцент Вайнштейн, преподававший в Высшей школе теорию и практику символьной магии. Вот сейчас и посмотрим, прав ли был уважаемый Семен Яковлевич…
– Синицына, приготовься! – Посмертник постарался придать голосу всю возможную уверенность. Главное, чтоб Лидочка не успела понять, как они рискуют. – По моей команде – вышибаешь из контура все опорные точки. Сумеешь?
– Сумею… Но мы же тогда…
– Ничего не тогда, – оборвал ее Порошин. – Поток я буду направлять, большую часть солью на Серую Дорогу. «Крышка» наша обратима, через нее дыру и проделаю. Опалит нас с тобой, не без этого, но живы будем. Ясно?
Лидочка судорожно вздохнула:
– Ясно.
– Что с памятником происходит, понимаешь?
Лидочка бросила испуганный взгляд на монумент. Орел на вершине его периодически сотрясался в приступах странной дрожи, магия по-прежнему вспыхивала словно бы сама по себе, пробивая очередной путь на Серую Дорогу, но прорыва захоронения пока не случилось. Должно быть, не все заложенные преобразователи и комплексы магических воздействий развернулись как надо. Тем более нужно было торопиться.
– Понимаю…
– А ты понимаешь, что кроме нас с тобой этот прорыв сдержать некому? Так что должны мы с тобой тут как вкопанные стоять! Не трусь и держись за меня, что бы ни случилось. Крепче держись!
Она что-то буркнула в ответ и внезапно перехватила руку, сильно сжав его привычно дрожащую ладонь.
– Готова? Все? Давай!
Нет, не зря он учил Синичку приемам практической работы, доводил девчонку порой до скрежета зубовного – однако в нужный момент она не сплоховала, ударила как надо и куда надо.
Контур под ногами ослепительно вспыхнул, свечи рассыпались снопами голубых искр, выплеск магии обжег лицо и кисти рук. Земля сотряслась, а через мгновение по ушам ударил неслышимый для обычных людей пронзительный потусторонний звук – это резко, в один миг, развернулось вокруг них пространство Серой Дороги. Удар леденящего ветра сбил дыхание, опрокинул, поволок куда-то во тьму. Порошин сгреб девушку в охапку и крепко прижал к себе, а она вцепилась, что было мочи, в его шинель. Их закрутило, подбросило и крепко приложило о землю. Холод окатил Порошина – хорошо знакомый ему холод Серой Дороги, словно выдувающий изнутри жизненное тепло. И сразу – оглушительная после удара тишина.
Порошин осторожно открыл глаза. Они сидели на земляном полу, крепко обнявшись. Их забросило, несомненно, куда-то близко к Серой Дороге – но не совсем на нее, потому что вместо серого марева маг увидел полутемное помещение с низким дощатым потолком, освещенное единственной свечой, воткнутой в заляпанную воском бутылку из зеленого стекла. Бутылка стояла на грубо сколоченном столе, заваленном в беспорядке какими-то бумагами. Вокруг стола собрались люди в военной форме, в слабом свете свечи казавшиеся призраками. Порошин поморгал – нет, дело не в свече, просто все вокруг кажется блеклым, словно тонет в легком тумане. Серая Дорога рядом… Но что это – блиндаж? И где? И что это за люди?
А они обернулись и все как один глядели на мага с помощницей как на свершившееся чудо.
Наконец вперед шагнул высокий офицер в полузнакомой форме: гимнастерка вроде похожа на советскую, а вроде и не похожа, фуражка с кокардой, а не с красной звездой, погоны – странные и на боку – сабля… Порошин пригляделся и почувствовал, как у него дыхание пересеклось. Не мертвая была могила на берегу прудика, совсем не мертвая. Вот они все, лежащие в ней, погибшие тридцать лет назад русские солдаты.
Еще несколько мгновений они молча глядели друг на друга: два времени, две войны. Четырнадцатый год и сорок пятый. Порошину и раньше случалось сталкиваться с призраками давно умерших людей, но никогда еще они не выглядели такими настоящими, такими живыми. Такими… похожими на него самого.
Призрак – нечто большее, чем душа, и нечто меньшее, чем человек. Сущность, слишком тяжелая для Серой Дороги и слишком легковесная для материального мира живых. С какой стороны ни погляди – аномалия, и существовать-то могущая только и исключительно в зоне магических возмущений. «Это куда же нас занесло…» – растерянно подумал посмертник.
Маг осторожно оторвал от себя все еще цеплявшуюся за шинель помощницу, поднялся и помог встать и ей. С неизвестным офицером он оказался одного роста. Тот, пожалуй, был постарше Порошина, носил тонкие, загнутые вверх усы, а фуражку чуть сдвигал на правую сторону. Точно так, как Порошин видел на старых фотографиях.
Офицер дождался, когда маг поднимется, и обратился к нему, явно сдерживая волнение: