- Запомни это, - сказал человеку Дайра.
"Что за чудо", - говорил себе человек...
И был возвращен в пески пустыни без малейшей памяти о том, как спал с Землей, любил ее и радовался телу своей природной матери.
12
Они встали лагерем у подножия горы, в пещере зеленого стекла - не глубокой, но с заостренными контурами, и несомая ветром пыль не добиралась внутрь. Натана Стека положили в углубление пола пещеры, и по ней быстро разошелся согревающий жар, быстро разошелся и согрел их. Тень с треугольной головой откинулась в темный угол, закрыла глаза и отправила свой охотничий инстинкт за едой. Ветер донес чей-то предсмертный визг.
Гораздо позже, когда Натан Стек уже поел, был сыт и сравнительно доволен, он поглядел в темноту, где сидела тень, и заговорил с ней:
- Как долго пробыл я там, внизу? Сколько я спал?
Тень ответила шепотом:
- Четверть миллиона лет.
Стек не отозвался. Цифра превосходила воображение. Тень это поняла.
- Мгновение в жизни мира.
Натан Стек был из тех, кто умеет принимать реальность.
Он быстро улыбнулся и сказал:
- Ну и устал же я, должно быть.
Тень промолчала.
- Я этого как-то не понимаю. Как-то здорово страшновато. Умереть, а потом проснуться здесь... вот так...
- Ты не умирал. Ты был взят и помещен вниз. Но ты все поймешь еще до конца, обещаю тебе.
- Кто поместил меня вниз?
- Я. Когда пришло время, пришел и я, нашел тебя и поместил там.
- А я все еще Натан Стек?
- Если тебе так хочется.
- Так я и в самом деле Натан Стек?
- Ты всегда им был. У тебя было много других имен и много других тел, но Искра была всегда твоя.
Стек, казалось, хотел что-то сказать, и тень добавила:
- Ты всегда шел к себе сегодняшнему.
- Так кто же я? Черт побери, Натан Стек я или нет?
- Если тебе так хочется.
- А может, ты и сама толком не знаешь? Ты пришла и забрала меня, то есть я проснулся и увидел тебя. Кто же лучше должен знать мое имя?
- У тебя было много имен в разные времена. Натан Стек - это лишь то, которое ты запомнил. А когда-то давно, когда я впервые пришел к тебе, у тебя было совсем другое имя.
Стек боялся услышать ответ и все же спросил:
- Какое же?
- Иш-лилит. Муж Лилит. Ты помнишь ее?
Стек задумался, пытаясь заглянуть в свое прошлое, но не мог пробиться через те четверть миллиона лет, что проспал в склепе. - Нет. В другие времена были другие женщины.
- И много. И была одна, заменившая Лилит.
- Не помню.
- Ее звали... неважно как. Но когда безумный отобрал ее у тебя и заменил ее другой... Тогда я понял, что все это кончится вот так. Птицей Смерти.
- Не хотел бы показаться глупцом, однако я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь.
- Ты поймешь раньше, чем все кончится.
- Да, это я уже слышал. - Стек запнулся, посмотрел на тень долгим взглядом, а потом все же спросил: - А тебя как звали?
- До встречи с тобой меня звали Дайра.
Он сказал это на родном языке. Стек не мог бы повторить эти звуки.
- До встречи со мной... Какое имя у тебя теперь?
- Змей.
Что-то прошлепало мимо пещеры - не остановилось, но подало голос, похожий на чавканье мокрой грязи в болоте.
- Зачем ты поместил меня туда вниз? Зачем ты пришел ко мне в первый раз? Что за искра? Почему я не могу вспомнить все другие жизни и кем я был? Чего ты хочешь?
- Тебе следует заснуть. Завтра будет долгий подъем. И холод.
- Я спал двести пятьдесят тысяч лет. Должен был отдохнуть, - сказал Стек. - Почему ты выбрал меня?
- Потом. Сейчас спать. От сна много пользы.
Вокруг Стека сгустилась тьма, разливаясь по всей пещере, он растянулся возле горячего камня, и темнота охватила его.
13
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ МАТЕРИАЛ
Вам предлагается эссе писателя. Оно явно апеллирует к чувствам. Прорабатывая текст, спросите себя, как автор относится к обсуждаемой теме. Что он пытается сказать? Хорошо ли изложена его точка зрения? Проливает ли это эссе свет на обсуждаемый вопрос? По прочтении напишите собственное эссе о потере любимого существа (не более 500 слов). Если у вас нет такого опыта, опишите вымышленное событие.
АБУ
Вчера умерла моя собака. Одиннадцать лет Абу был моим ближайшим другом. Именно благодаря ему я написал повесть о парне и собаке, которую прочли много людей. По ней поставили имевший успех фильм. Собака в фильме была очень похожа на Абу: не просто собака, а личность. Очеловечить Абу было бы невозможно, для этого он не подходил. Но он был настолько своеобразным созданием, с такой ярко выраженной индивидуальностью, и так определенно выражал намерение делить свою жизнь лишь с теми, с кем хотелось ему, что считать его просто собакой тоже было бы трудно. Если не принимать во внимание тех собачьих черт, которые передались ему генетически, он был совершенно ни на кого не похож.
Мы с ним встретились в лос-анджелесском приюте для бездомных животных. Я хотел завести собаку, потому что мне было одиноко, а я помнил, каким хорошим другом была мне собака в детстве, когда других друзей не было. Однажды я вернулся из летнего лагеря и узнал, что противная старуха-соседка увидела собаку на улице, когда отец был на работе, и вызвала живодеров, а они сунули пса в газовую камеру. В тот же вечер я прокрался к старухе на задний двор, стащил у нее с веревки выбивалку для ковров и закопал на пустыре.
В приюте передо мной в очереди стоял человек. Он держал щенка примерно недельного возраста. Пули - венгерская овчарка, грустное маленькое создание. Их в помете было слишком много, и этого принесли сюда либо отдать кому-нибудь, либо усыпить. Щенка забрали, и человек за конторкой обратился ко мне. Я сказал, что мне нужна собака, и он завел меня в заднюю комнату, где рядами стояли клетки.
В одной из клеток сидел маленький пули, и на него насели три собаки побольше - старожилы этой клетки. Он был совсем малышом и оказался на дне всей этой кучи-малы, но сопротивлялся извсех сил.
- Выньте его оттуда! - завопил я. - Я его беру, беру! Скорее вытаскивайте!
Щенок, стоил два доллара. Самое лучшее вложение когда-либо потраченной мною пары баксов.
Я вез его домой, и он лежал на соседнем сиденье и смотрел на меня.
Я не знал, как его назвать, но вспомнил сцену из фильма тридцать девятого года Александра Конрада "Багдадский вор", когда злой визирь (Конрад Вейдт) превращает маленького вора (его играл Сабу) в собаку. На секунду на собачью морду накладывается человеческое лицо, и морда становится очень разумной. Вот и у маленького пули было то же разумное выражение на морде.
- Абу! - позвал я его.
Он не обратил внимания (и ему было все равно), но с тех пор его именем стало Абу.
Он не оставлял равнодушным никого из приходящих в мой дом. Если человек ему нравился, Абу немедленно устраивался у его ног. Любил, чтобы его почесывали, и за много лет мне не удалось его отучить от привычки попрошайничать за столом. Наверное, потому, что никто из приглашаемых к обеду не мог устоять против его трогательного вида, как у Джеки Кугана в фильме Чаплина "Малыш".
Нехороших людей он тоже чуял. Сколько раз бывало, что мне человек нравится, а он с ним (или с ней) дела иметь не хочет, и всегда потом оказывалось, что у него были достаточные основания. Я приучился отмечать его отношение к новым знакомым, и должен признать, что оно влияло и на мою реакцию. Я стал относиться настороженно к тем, кого Абу не признавал.
Женщины, с которыми у меня отношения не складывались, продолжали тем не менее навещать мой дом - пообщаться с собакой. У Абу появился свой кружок близких подруг, из которых многие ко мне не имели отношения, и бывали среди них даже первые красавицы Голливуда. Одна дама каждое воскресенье посылала за ним шофера - поехать порезвиться на берег моря.
Он никогда не рассказывал, что там происходило, а я не спрашивал.
В прошлом году Абу начал стареть, хотя я этого не заметил, потому что он почти до конца вел себя как щенок. Но он все больше спал и не всегда мог удержать в себе еду, даже венгерскую, которую готовила ему одна венгерская пара с нашей улицы. И совсем ясно стало, что с ним что-то не так, когда он испугался большого лос-анджелесского землетрясения в прошлом году.
Вообще Абу ничего не боялся. Он набрасывался с лаем на Тихий океан и спокойно шел среди злобных котов. Но землетрясение испугало его настолько, что он кинулся ко мне на кровать и обхватил меня передними лапами за шею. Еще чуть-чуть-и я оказался бы единственной жертвой землетрясения, задушенной в кровати собственной собакой.
В начале года я все время возил Абу к ветеринару, и этот болван каждый раз говорил, что все дело в диете.
Однажды в воскресенье я увидел, что он лежит на заднем дворе у ступенек крыльца и его так тяжело рвет, что отходит уже одна желчь. Слизистые едкие нити обмотали морду, и он отчаянно старался отереть их о землю.
И тяжело дышал. Я повез его к другому ветеринару.
Поначалу они думали, что это возрастное и что его удастся из этого состояния вывести. Но потом сделали рентген и увидели, что у него желудок и печень поражены раком.
Поначалу они думали, что это возрастное и что его удастся из этого состояния вывести. Но потом сделали рентген и увидели, что у него желудок и печень поражены раком.
Я оттягивал решение как мог дольше. Я не мог себе представить мир без него. Но вчера я пошел к ветеринару и подписал бумаги на эйтаназию.
- Хотелось бы только еще немного с ним побыть, - сказал я.
Его принесли и положили на смотровой стол из нержавеющей стали. Абу страшно исхудал. Исчез вечно выпирающий животик барабаном. Мышцы дрожащих задних лап истончились и ослабели. Он подобрался ко мне и сунул голову мне под мышку. Я поднял его морду, и Абу посмотрел на меня с тем комичным выражением, которое мне всегда напоминало Лоренса Тэлбота, Человека-Волка. Он знал. Чертовски сообразителен до самого конца, да, старый дружище? Он знал и боялся. Дрожал весь до кончиков своих паучьих ножек. Всегда был похож на волосяной мяч, и, когда лежал на темном коврике, нельзя было сказать, где хвост, а где голова. Такой исхудалый. Трясущийся от страха, знающий, что с ним будет. И все равно щенок.
Я плакал, и в носу щекотало от слез, а он сунул голову мне под мышку, потому что мы с ним не привыкли плакать. Мне было стыдно, что я не могу себя вести так же достойно, как он.
- Надо, щен, потому что тебе больно и ты не можешь кушать. Надо.
Но он не хотел про это знать.
И тут вошел ветеринар. Хороший был человек, спросил меня, может, мне лучше выйти и не смотреть.
И тогда Абу поднял голову и взглянул на меня.
У Казана и Стейнбека в "Вива Сапата" есть сцена, когда близкий друг Сапаты - Марлона Брандо - приговорен к смерти за сговор с федералами. Друг, который был с Сапатой еще с гор, с самого начала революции. Дело происходит в хижине; приговоренного собираются вести на расстрел, и Брандо поворачивается к выходу, а друг останавливает его рукой за плечо и просит, как может только очень близкий человек: ""Эмилиано, сделай это сам".
Вот и Абу на меня глядел, и я понимал, что он всего только пес, но, даже владей он речью, он не мог бы более красноречиво сказать: не оставляй меня с чужими.
Его положили на стол, и ветеринар обмотал ему правую переднюю лапу жгутом и перетянул, чтобы набухли вены, а я держал его голову, и он отвернулся от меня, когда игла вошла в вену. Невозможно точно назвать момент перехода от жизни к смерти. Он просто положил голову ко мне на руку, закрытые веки затрепетали, и его не стало.
Ветеринар помог мне завернуть тело в простыню, и я поехал домой, а
Абу был на сиденье рядом с водителем, как и одиннадцать лет назад. Я вынес его на задний двор и начал копать ему могилу. Я возился несколько часов, плача, бормоча себе под нос и разговаривая со свернутым из простыни узлом. Получилась очень аккуратная, прямоугольная могила с ровными краями и выбранной руками земляной крошкой.
Я опустил его в яму, и он показался в этой большой яме таким маленьким по сравнению с тем, который в жизни был такой большой, такой смешной, такой пушистый. И я его накрыл, а когда могила была заполнена землей, положил сверху дерн, который снял, когда начал копать. И все.
Но оставить его с чужими я не мог.
КОНЕЦ
ВОПРОСЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ
1. Есть ли скрытый смысл в том, что заменой одной буквы в названии породы собак "дог" получается "бог"? Если да, то какой?
2. Не пытается ли писатель перенести человеческие качества на существо, не являющееся человеком? Зачем? Рассмотрите антропоморфизм в свете высказывания "Ты еси Бог".
3. Подумайте, какую любовь показывает в своем эссе писатель. Сравните ее с другими формами любви и противопоставьте им: любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, сына к матери, ботаника к растению, эколога к Земле.
14
И говорил во сне Натан Стек:
"Почему ты выбрал меня? Почему меня?"
15
Как и Земля, мать мучилась от боли.
В большом доме было тихо. Доктор ушел, родные отправились обедать в город. Он сидел на краю кровати и смотрел на нее. Она очень постарела, посерела, сморщилась; кожа приобрела неровный, пепельный вид пыльцы на крыльях ночной бабочки. Он тихо плакал.
Ощутив ее руку на своем колене, он поднял голову и увидел, что она на него смотрит.
- Я не хотел, чтобы ты видела мои слезы, - сказал он.
- Я была бы огорчена, если бы не увидела. - Ее голос был очень слаб и очень спокоен.
- Как ты себя чувствуешь?
- Болит. Бен не слишком хорошо накачал меня лекарством.
Он закусил губу. Доктор давал серьезные дозы, но болезнь была серьезнее. Время от времени по телу матери пробегали судороги боли. Приступы. Он смотрел, как уходила из ее глаз жизнь.
- Как твоя сестра?
Он пожал плечами:
- Ты же знаешь Шарлин. Она горюет, но на уровне сознания.
По губам матери скользнула тень улыбки.
- Страшно сказать, Натан, но твоя сестра - не самая приятная в мире женщина. Хорошо, что ты здесь. - Она помолчала и добавила: - Мы с твоим отцом что-то в ее генный набор недовложили. Она какая-то не цельная.
- Хочешь чего-нибудь? Воды?
- Нет, все нормально.
Он посмотрел на ампулу с наркотическим обезболивающим. Рядом на чистом полотенце спокойно лежал шприц. Он повернулся и встретил ее взгляд. Она знала, о чем он подумал. Он отвел глаза.
- Я за сигарету готова человека убить.
Он рассмеялся. Женщина шестидесяти пяти лет, без ног, то, что еще осталось от левой стороны, парализовано, расширяется и подползает к сердцу рак - а она все та же властная глава рода.
- Сигарету ты курить не сможешь, так что брось.
- А почему бы тебе тогда не взять вот эту ампулу и не отпустить меня?
- Заткнись, мать.
- Натан, ради Бога, не надо. Если мне повезет, это затянется на часы. Если не повезет, на месяцы. Мы же с тобой об этом говорили, и ты знаешь, что я всегда права.
- Я вам говорил, маменька, что вы старая сука?
- И много раз, но все равно я тебя люблю.
Он встал и отошел к стене. Пройти через стену было нельзя, и он зашагал по комнате.
- Тебе от этого не отмахнуться.
- Мама, ну хватит! Не надо!
- Ладно. Поговорим о бизнесе.
- Мне сейчас на бизнес глубоко наплевать.
- Так о чем нам говорить? О возвышенных предметах, коим может посвятить свои последние минуты старая леди?
- Ну до чего же ты мерзкая баба! Похоже, ты от этого каким-то извращенным способом получаешь удовольствие.
- А каким еще способом можно от этого получать удовольствие?
- Пуститься в авантюру.
- Это самая большая из всех. Жаль, что твой отец не может ее просмаковать.
- Я думаю, он вряд ли получил бы удовольствие от смерти под гидравлическим прессом.
Он з-адумался, потому что по ее губам вновь пробежала улыбка.
- А вообще-то, может, и получил бы. Вы оба настолько чудаки, что могли бы там сидеть и обсуждать гидравлику.
- А ты - наш сын.
Правда, да еще какая. Он не отрекался от этого, и никогда не стал бы. Он был и суров, и нежен, и своенравен - совсем как они, и помнил дни в джунглях под Бразилией, и охоту на Каймановой Канаве, и дни, когда он работал на лесопилке рядом с отцом. И знал, что, когда придет его час, он так же точно будет смаковать смерть, как сейчас его мать.
- Скажи... правда ли, что отец убил Тома Голдена?
- Сделай укол, тогда скажу.
- Я - Стек и не поддаюсь на подкуп.
- Это я Стек, и я знаю, какое убийственное любопытство тебя грызет. Сделай укол, и я тебе скажу.
Он нервно зашагал по комнате.
- Старая ты сука!
- Стыдно, Натан. Ты ведь не сукин сын. И это больше, чем может сказать о себе твоя сестра. Я тебе говорила, что она не дочь твоего отца?
- Нет, но я знаю.
- Тебе бы ее отец понравился. Это был швед. И твоему отцу он нравился.
- Потому-то папа ему и сломал обе руки?
- Может быть. Но я не слышала, чтобы швед на это жаловался. В те дни одна ночь со мной стоила пары сломанных рук. Сделай укол.
В конце концов, пока семья в столовой добиралась от закуски до десерта, он набрал шприц и сделал укол. Когда лекарство добралось до сердца, у матери расширились зрачки, и, перед тем как умереть, она собрала все силы:
- Давши слово - держи. Твой отец не убивал Тома Голдена. Я его убила. Ты настоящий мужчина, Натан, и дрался с нами так, как мы хотели, и мы оба тебя любили гораздо больше, чем ты думал. Хотя ты и хитрый с. с., ты это знаешь?
- Знаю, - ответил он, и она умерла, а он заплакал, и в этом была поэзия.
16
- Он знает, что мы идем.
Они лезли по северной стороне ониксовой горы. Змей покрыл ноги Натана Стека толстым слоем клея, и тому удавалось ставить ногу на опору и подтягиваться, хотя с загородной прогулкой такой поход не сравнишь. Они остановились передохнуть на спиральном подъеме, и Змей впервые заговорил о том, что ждет их в конце пути.
-Он?
Змей не ответил. Стек привалился к стенке. Ниже по склону им встретились какие-то слизни, пытавшиеся присосаться к плоти Стека, но Змей отогнал их, и они вновь присосались к горе. К тенеподобному существу они не приближались. Потом Стек разглядел сверкание вспышек на вершине, и откуда-то из живота начал распространяться страх. Перед самым спиральным подъемом они прошли мимо пещеры, где спали те самые похожие на летучих мышей твари. От присутствия человека твари словно взбесились, от их криков Стека затошнило. Змей помог ему миновать эту пещеру. Теперь они остановились, и Змей не отвечал на вопросы Стека.