Но это все прошлое, пусть даже и славное. А история таких людей, как Леон, никогда особо не волновала – он предпочитал действовать, а не ворошить прошлое, свое или чужое.
Тимоха, подсвечивая фонарем, отпер замок, снял скобу, открыл дверь, за которой находилось почти тридцатиметровой длины бетонированное подземное помещение. Он хотел было запустить в работу портативный дизелек, от которого шло питание к светильникам, но Леон сказал, что в этом нет нужды – у каждого есть фонарь, этого вполне достаточно.
Гайдукова доставили практически волоком в самый дальний конец, туда, где были укреплены щиты с мишенями. Двое вновь прибывших орлов, которых Леон в служебных целях наделил псевдонимами Пьер и Анри, перебросили веревку через скобу, вмурованную в потолок, и как бы подвесили «клиента». Но не за шею, как висельника, а за туловище, затянув на талии проштрафившегося охранника «беседочный» узел.
Тем временем Вадим, у которого через плечо была переброшена сумка с кое-каким снаряжением, достал из нее все необходимое для дальнейшего действа. Он сначала выложил на двух низких, чуть повыше колена, столах у 20-метрового рубежа пару неснаряженных пистолетов «ПМ», по одному на каждый стол. А затем, когда вернулись Пьер и Анри, положил рядом с «макарками» по обойме. И все это происходило под мельтешение лучей бошевских фонарей, но в полном молчании – картинка, надо сказать, не для слабонервных.
Впрочем, таковых здесь, кажется, и не было. Даже если Роману или омоновцу что-то и не нравилось из того, что происходило в последние сутки на базе, они это свое недовольство никак не проявляли. И то верно. Своя рубашка ближе к телу.
Да и что тут поделаешь, если э т и все вооружены, если они опытные, явно поднаторевшие в таких вот делах люди. Против силы не попрешь.
Вадим приказал этим двум подойти к рубежу, но с командой «изготовиться к стрельбе» он пока не спешил. В правой руке у рыжего была портативная камера, предназначенная для ночной съемки. Вадим включил ее и некоторое время снимал поочередно этих двух, а также «живую мишень». Картинка получалась живая и весьма драматичная: Гайдуков отчаянно дергался на привязи, пытаясь освободиться, и это обстоятельство как нельзя лучше подходило для снимаемой здесь «фильмы».
Роман и омоновец стояли у рубежа вольно, не притрагиваясь к стволам. Поди-ка разберись, что у этих мужиков в голове… Каждому из них в спину упирался луч фонаря. Пьер и Анри не просто освещали «стрелков», но и, держась в нескольких шагах позади, обнажив стволы, держали их самих на мушке, караулили каждое их движение…
– Если вы будете во всем мне подчиняться, – сказал Леон, – я гарантирую вам хорошую работу и серьезный контракт. Я с вами двумя уже имел предварительную беседу, так что вы в курсе моих требований. Они, в сущности, просты: если командир сказал «убей его!» или «убей их!», вы это сделаете. Там, куда вас пошлют вскоре, для того чтобы выжить и выслужить новое гражданство, а возможно, и пенсию, придется убивать. Потому что если вы расслабитесь, если вы начнете задавать вопросы, то убьют вас. Или покалечат на всю жизнь. Там не будет гражданского суда, только – военно-полевой. За неисполнение приказа – расстрел на месте. Отныне и до того момента, пока у вас появится другой командир, вы будете исполнять мои приказы, а также приказы моего заместителя. Сейчас вы пройдете первый тест на профпригодность. – Он вдруг повысил голос. – Не вашего ума дело, за что я решил казнить этого человека! Решение принято. А задача у вас будет такая – привести приговор в исполнение! Прямо сейчас! Все, Вадим, теперь можешь подавать команду…
Рыжий, не выпуская из руки камеру, – он по-прежнему снимал все происходящее на видео – вполголоса скомандовал «заряжай!»… «Изготовиться к стрельбе!»… И, не дожидаясь ответных докладов от стрелков, рявкнул: «Огонь!!!»
Несколько секунд в тире царила гнетущая тишина.
– Блядь… – процедил Тимоха, выцеливая живую мишень.
– Т-твою мать!.. – почти неслышно пробормотал Роман.
Им предстояло убить человека, с которым они совсем еще недавно делили кров, хлеб и суточное дежурство на троих.
Казалось, ничего не произойдет. Но уже в следующий миг, показавшийся кое-кому бесконечным, в тире слитно загрохотали выстрелы обоих «макаровых»…
Леон остался доволен тем, как пара «местных», которых он намеревался включить в свою команду, прошли этот нелегкий – он-то понимал, чего это стоило каждому из них, – тест на профпригодность.
– Вадим, Гайдукова – в подвал и под замок! – скомандовал он. – Роман, заступишь опять на вахту, с шести утра и до полудня – время для отдыха. Остальным – подъем в шесть утра! Мы сюда не спать посланы! Вопросы?
Тимоха, который все еще не мог прийти в себя, вытаращил на него глаза.
– Так это чё, командир? Мы холостыми, что ли, в него палили?! Я же точняк в него целился! А ему – ни хера… никакого вреда! И еще, слышь… ругается?!
Из противоположного конца тира действительно временами доносился мат.
– Живой, кажется? – Леон усмехнулся краешком губ. – Вадим, ты никак холостыми обоймы снарядил? Как же так?
– Виноват, чиф, – ответил тот, ухмыльнувшись. – Видать, коробки с патронами перепутал…
– Добро, заканчивайте тут без меня, – сказал Леон, адресуясь заму. – А я пойду прогуляюсь маленько…
…Леон первым выбрался из переоборудованного под тир хранилища на свежий ночной воздух. Он посмотрел на светящийся в темноте циферблат – ровно час ночи. Пройдя чуть вперед, по направлению к зданию бывшей школы, он достал из кармана жилетки сотовый: пришла пора сделать контрольный звонок представителю заказчика.
Ответили на втором гудке – человек, которого он знал многие годы, этой ночью тоже не спал.
– Ну как там у вас обстановка? – поинтересовались на другом конце линии. – Все ли тебя устраивает, Леон?
– Обстановка рабочая. Место в целом вполне подходящее. Твои люди, Лемминг, уже включились в работу. С двумя местными я в принципе договорился. С третьим вот только проблема…
– У меня был Петрович, так что я в курсе.
– Надо решать как-то с этой… Ну, ты понимаешь, о ком я? Иначе нам придется отсюда съехать… а этого мне делать бы не хотелось. Конечно, она, может, ни во что и не врубилась… Но на хрена нам рисковать? Вдруг сболтнет что-то… да не в те уши!
– Ситуация под контролем, Леон. Спокойно занимайтесь своим делом… мы эту тему вскоре снимем. Сами решим, не волнуйся. Кстати. Мы тут вовремя пару «кончиков» оборвали. Ну, ты понимаешь, да? Ладно, Леон. Это, конечно, не телефонный разговор. Просто ты должен понимать, что все очень, очень серьезно. Поэтому мы тоже должны держать ушки на макушке.
– Понимаю, не маленький.
– Приятно было с тобой побеседовать. Если что, звони, я всегда на связи.
Глава 9 КЛЕТКА ДЛЯ ГЛУХАРЯ
Помещение, в котором вот уже примерно сутки содержали Мокрушина, более всего походило на сурдокамеру. Размеры пять на три метра, высота потолка как у стандартной комнаты, около двух с половиной метров. Стены, пол, внутренняя сторона герметичной двери и даже потолок отделаны пористым полимерным материалом веселенького кремового цвета. Круглосуточное освещение – хорошо еще, что не слишком яркое. В противоположном от входа углу имелась крохотная кабинка, где вместо унитаза в пол вмурована «улитка» с дырой посередине – смыв производится автоматически. Раковины в помещении нет. В стене, повыше толчка, есть «пипка». Нажимаешь ее, и из отверстия в стене бьет струйка воды – стекая в подставленные пригоршней руки или в тот же вмурованный в пол и проложенный резиной по контуру толчок. В помещении нет ничего, чем можно было бы нанести себе увечья. Либо, что вообще недопустимо, покончить с собой. Даже полотенце здесь крохотное, размером чуть более носового платка. Чтобы его нельзя было разорвать, скрутить в жгуты, связать и затем на нем повеситься…
Рейндж не первый день жил на свете, через многое прошел и довольно много, в том числе на собственном опыте, знал о возможностях человеческого организма, о его ресурсах и особенностях человеческой психики.
Он никогда, даже в детстве, не мечтал стать космонавтом. Хотя и был рожден в СССР, стране, давшей человечеству первый спутник и Юрия Гагарина. Существует много других славных профессий, где можно сколько угодно испытывать себя на прочность. Например, служба в армии, да не абы где, а в частях специального назначения. В Советском Союзе вообще много чего было изобретено для испытания человека на прочность (вот только само государство оказалось непрочным). Начиная от сталинских лагерей и заканчивая специальными, апробированными на добровольцах – и не только на них – научными методиками.
Вот взять хотя бы эту самую «сурдокамеру». Если подходить строго научно, то это помещение со звуконепроницаемыми стенами, служащее для проведения физиологических, психологических и других исследований, а также тренировок в условиях отсутствия звуковых раздражителей. Сие изобретение советских ученых поначалу применялось для тренировки – и отсева – кадров для нарождающейся пилотируемой космонавтики. Контора, курировавшая в Союзе любые серьезные исследования, нашла этой методике еще и собственное применение. Во-первых, такого рода камерами были оборудованы спецклиники, куда в «гуманные» шестидесятые-семидесятые годы прошлого века по приговору «самого гуманного в мире» советского суда отправляли лечить разных помешанных на политике и диссиде личностей. Содержать неделями «психбольного» в холодном карцере как-то негуманно. А вот в «мягком салоне», в такой вот обшитой резиной или толстым поролоном звукоизолированной комнате, где все общение с внешним миром ограничивается выдачей пайка и воды через открываемую раз в сутки «амбразуру», – самое то. После недели, а зачастую и двух недель такой отсидки в относительно комфортных условиях пациент начинает – в натуре – тихо сходить с ума…
Вот взять хотя бы эту самую «сурдокамеру». Если подходить строго научно, то это помещение со звуконепроницаемыми стенами, служащее для проведения физиологических, психологических и других исследований, а также тренировок в условиях отсутствия звуковых раздражителей. Сие изобретение советских ученых поначалу применялось для тренировки – и отсева – кадров для нарождающейся пилотируемой космонавтики. Контора, курировавшая в Союзе любые серьезные исследования, нашла этой методике еще и собственное применение. Во-первых, такого рода камерами были оборудованы спецклиники, куда в «гуманные» шестидесятые-семидесятые годы прошлого века по приговору «самого гуманного в мире» советского суда отправляли лечить разных помешанных на политике и диссиде личностей. Содержать неделями «психбольного» в холодном карцере как-то негуманно. А вот в «мягком салоне», в такой вот обшитой резиной или толстым поролоном звукоизолированной комнате, где все общение с внешним миром ограничивается выдачей пайка и воды через открываемую раз в сутки «амбразуру», – самое то. После недели, а зачастую и двух недель такой отсидки в относительно комфортных условиях пациент начинает – в натуре – тихо сходить с ума…
Во-вторых, аналог «сурдокамеры» используется некоторыми спецслужбами в процессе отбора и подготовки спецов узкого профиля. Человечка (иногда в паре с кем-то) запирают в «сурдо». Первые несколько часов – «силанс», космическая тишина. Потом создают специальный звуковой фон. К примеру, микст из аудио– и звуковой дорожки видеозаписей, которые за годы кавказских войн были изъяты у чеченских и арабских боевиков в качестве трофеев. Где все, казалось бы, перемешано бессистемно, хаотически: тут тебе и гортанный говор остановившихся в «зеленке» на привал «духов», и вопли пополам с проклятиями женщин и старух, у которых при зачистке пропали родственники, и полуденная молитва, которой предшествует протяжный зов «азанчи», и звуки реального жестокого боя, и звуковое сопровождение сцен с избиением, пытками и даже казнью…
Испытание не для слабаков. Самому Рейнджу не доводилось его проходить. Вернее, он все это – и даже сверх того – проходил на практике, в боевых условиях. Например, как-то ему и трем сотрудникам из созданной для выполнения конкретной задачи СВОГ[17] почти восемь суток довелось сидеть в заброшенном, оставшемся еще после 1-й кавказской войны схроне. А пятым в их компании был захваченный в ночном деле бородатый чел, у которого были тяжелая контузия и простреленная в двух местах рука (ее ампутировали там же, отрубили, отчекрыжили тесаком, потому что к концу их вынужденного затворничества – а у них буквально по головам ходили севшие неподалеку лагерем нохчи – у их пленника началась гангрена). Вот как раз после того случая под Курчалоем у Мокрушина на висках стали пробиваться седые волосы.
А вообще-то он попал в свою нынешнюю контору уже сложившимся человеком. В девяносто девятом, когда Мокрушин служил в ЗЗ6-й Белостокской бригаде морской пехоты, на него положили глаз люди из военной разведки. А заодно и на его приятеля, Андрюшу Бушмина, известного в кругу своих также под прозвищем Кондор. Предложение исходило не от самого Шувалова, который в ту пору был простым гэрэушным подполковником. И даже не от руководства ГРУ, под крылышко которого они в конечном итоге и перебрались. Нет, все оказалось гораздо серьезней. Спецслужбы в ту пору, как и вся страна, переживали, мягко говоря, не лучшие времена. Но в недрах государства – с приходом нового руководства – постепенно выстраивалась новая, зачастую тайная, сокрытая от глаз непосвященных, структура силовых ведомств. Именно в такой среде последние шесть с лишком лет обретался подполковник Мокрушин, человек с несколькими тщательно залегендированными биографиями, федеральный спецагент категории «элита».
И еще один немаловажный момент. В разветвленных структурах «спецслужбистской корпорации», многие члены которой давно уже сменили генеральские и полковничьи мундиры на ладно скроенные партикулярные костюмы, существуют свои нормы, правила и законы, зачастую не имеющие ничего общего с легальными правовыми нормами, с проштампованными четырьмя составами Федерального Собрания РФ законодательными актами, а нередко и с базовыми положениями Конституции страны.
Мокрушин как федеральный спецагент наделен «иммунитетом». Проще говоря, он – неподсуден. Ему не грозят уголовное преследование и тем более срок по приговору суда и последующая отсидка. Ни при каких обстоятельствах. Он входит в очень малочисленный круг личностей, на которых не распространяются полностью даже те специфические законы и понятия, которые не на бумаге, а на деле цементируют, сплачивают нынешнюю власть. Ядром которой в последние годы стали бывшие и действующие сотрудники спецслужб и те из чиновников и бизнесменов, кто готов играть по новым правилам.
То, как быстро и ловко Мокрушина отбили у ментов и прокурорских (а эти мужики тоже не лыком шиты), наглядно продемонстрировало – в глазах Рейнджа, понятно, – что система прикрытия работает, и работает весьма эффективно. Причем сделано все было аккуратно, через «конторских», чтобы не светить себя и своего кадра среди большого количества служивого народа. Это радует, потому что у тебя надежный тыл, тебя не сдадут с потрохами при первых же мало-мальски серьезных неприятностях.
Есть только одно «но». То, что спецагент неподсуден, еще не означает, что его не могут подвергнуть наказанию. Могут, просто действовать в этом случае будут вне «легального» правового поля. Механизм достаточно простой и эффективный. Проводится тщательное внутреннее расследование – все это в короткие сроки, без свойственной легальной судебно-правовой системе волокиты, без словесно-бумажной диареи. Потом где-то наверху тайной иерархии будет принято решение по «имярек», окончательное и не подлежащее обжалованию.
Рейндж какое-то время бездумно валялся на пружинящем кремовом полу, закинув руки за голову и тупо уставившись в потолок. Если он не сойдет здесь с ума и если решение по результатам «внутреннего расследования» окажется в его пользу, то он, наверное, никогда не сможет спокойно есть сдобу с кремом и смотреть на кремовые фасады некоторых столичных домов – его уже малость подташнивало от одного только этого цвета.
Он поднялся на ноги и принялся мерить – по диагонали – свой «мягкий салон». Занятие тоже не бог весть какое приятное, но лежать или сидеть – еще хуже.
– Музычку бы какую врубили… тюремщики, млин! – процедил он, уставившись в глазок укрепленной над дверью следящей камеры. – У меня уши уже заложило!..
Никакого ответа, понятно, он не дождался.
Мокрушин вновь стал ходить, но здесь было такое хитрое покрытие, что он даже не слышал собственных шагов – его держали здесь без обуви, в одном спортивном костюме и носках.
Это было уже второе по счету «разбирательство». Первый раз его прищучили за то памятное ему «курчалоевское» дело. Ихний эмир пустил слух, что при курьере были почти «лимон» баксов и еще груз дури, транков и импортных стимулирующих препаратов. За это тухлое дельце уцепились сначала контрразведчики из Ханкалы, потом из Северо-Кавказского управления, а затем и их столичные коллеги попытались выяснить поименный состав той спецгруппы, сотрудники которой – по версии особистов – присвоили курчалоевский «общак» и груз наркоты. Хрен они, конечно, докопались до имен и званий – в какой-то момент их попросту одернули сверху. Но «конторские» «инквизиторы» что-то около месяца трепали ему нервы. Правда, его не запирали в «сурдо», как сейчас, он продолжал выполнять свои служебные обязанности. Но удавку, которую могли затянуть на его горле в любую минуту, он в те дни почувствовал. И был очень рад, когда наконец все разъяснилось и с него были окончательно сняты все подозрения…
Рейнджа немного беспокоило, что на этот раз его «закрыли». Да еще и не в местном медблоке, где есть пара помещений «двойного назначения», а в находящемся на отшибе строении учебно-тренировочного центра, в этой самой «сурде». Неужели и правда опасаются, что он может наложить на себя руки? Бред. Если бы существовало хоть малейшее подозрение в плане его психофизического состояния, он бы мигом потерял «лицензию» и был бы отправлен в глухой резерв, фактически – на пенсию…
За первые сутки, истекшие с момента задержания и последующей передачи его в руки «инквизиции», Мокрушин так наговорился, что даже малость осип. Его допрашивал сначала Заречный в присутствии главного «инквизитора». Потом на балашихинскую базу, куда привезли Мокрушина уже ночью, его «исповедь» выслушал сам Шувалов. Затем они все вместе еще раз съездили в Мозжинку, где Рейндж вынужден был в подробностях рассказать, о чем они разговаривали в тот злополучный вечер и первую половину ночи с Венглинской и чем они вообще там занимались. В конце концов его привезли обратно на базу и заперли в «сурде»…