Петр оставался верным своему обыкновению проникать в существо любого дела. Он изучил устройство лучшего в Европе Версальского парка и дал вполне профессиональные распоряжения, такие же подробные, как и при постройке кораблей или редутов. Денщику Кикину он писал из Франции: «Нынешнею осенью заранее присмотри несколько небольших дубовых, а лутче кленовых, дерев молодых, и, присмотря, окопать около оных землю кругом и не замать до заморозков, чтоб окопанную землю с корнем морозом укрепило, и тогда перевезти и посадить в проезжем месте, где еще роща не досажена».
В 1711 г. посетитель Летнего сада оставил такой отзыв о царском огороде: «Сад сам по себе довольно велик и хорошо разбит, но я не нашел в нем ничего особенно примечательного, за исключением нескольких мраморных статуй и бюстов, из которых в особенности хороши изображающие короля польского Иоанна Собесского и его супругу, также королеву Христину шведскую и других». Совсем другое впечатление сад производил 9 лет спустя: «Сады красивы. Я слыхал от самого царя, который сказал нам: „Если проживу три года, буду иметь сад лучше, чем в Версале у французского короля“. И в самом деле, сюда привезено морем из Венеции, Италии, Англии и Голландии множество статуй, колонн; даже целая беседка из алебастра и мрамора привезена из Венеции для сада, расположенного у самой реки, между каналами. Здесь множество замечательных вещей, беседок, галерей, насосов и удивительно красивых деревьев. Со стороны реки около сада подведена каменная стена; к реке ведут галереи, где можно сесть на ботик, галеру, яхту или буер, чтобы ехать на море или гулять по каналам и большой широкой реке».
Особой достопримечательностью Летнего сада были фонтаны. Некоторые из них находились в «зеленых лабиринтах», в боковых аллеях, а в центре сада устроили самый большой пятиструйный фонтан. Фонтанные водоемы отделывали мрамором, пудожским камнем, раковинами, их украшали мраморные или даже позолоченные статуи, бюсты, вазы. Воду для фонтанов с помощью специального устройства подавали из Безымянного Ерика, поэтому за этой рекой быстро закрепилось название «Фонтанная река», а потом и просто «Фонтанка».
На берегу Лебяжьей канавки Пётр повелел построить первую картинную галерею в России. По проекту Ф. Вааля она была построена в 1721–1723 гг. Здесь же, в Летнем саду, с 1714 года располагался первый в России музей, который назвали на немецкий манер «Кунсткамерой», то есть «кабинетом редкостей». Первыми экспонатами музея стали предметы личной коллекции самого Петра, их перевезли в новую столицу из Москвы. Основу этого собрания редкостей составили предметы, которые Пётр привез из Европы во время поездки с Великим Посольством: здесь встречались минералы, изделия из камня, слоновой кости, сандалового дерева из Индии, других азиатских стран, в коллекцию входило также собрание анатомических препаратов голландского анатома Рюйша. Дополнял уникальное собрание огромный Готторпский глобус – своеобразный маленький планетарий, внутри которого можно было наблюдать движение звездного неба.
Небольшой Летний дворец не мог стать настоящим хранилищем для уникальной коллекции: очень скоро отведенное для нее помещение стало тесным. «Кабинет редкостей» решили перевести в отдельное здание. Новым музейным помещением в 1718 году стали так называемые Кикины палаты – дом, конфискованный у опального вельможи Александра Васильевича Кикина. Теперь появилась возможность свободно расставить все ценные предметы коллекции, так, что их можно было рассматривать. Первый российский музей стал публичным, сам царь хорошо знал все предметы коллекции и любил их показывать.
В Кикиных палатах разместился не только музей: сюда же привезли царскую библиотеку редких книг, как русских, так и на иностранных языках. Здесь же появилась первая химическая лаборатория. Стремясь к тому, чтобы редкостей в музее становилось все больше, Пётр издал специальный указ, в котором говорилось: «Если кто найдет в земле или на воде какие старые вещи, а именно: каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские, рыбьи или птичьи, не такие, как у нас ныне есть… да зело велики или малы перед обыкновенными, также старые надписи на каменьях, железе или меди…» Со всей России в музей стали поступать новые экспонаты, а те, кто бывал за границей, должны были привозить диковинные предметы оттуда.
Когда Павел Иванович Ягужинский предложил Петру установить плату за посещение Кунсткамеры и пользование библиотекой, как это делалось в странах Западной Европы, тот отклонил это предложение, заявив: «Я еще приказываю не только всякого пускать сюда даром, но если кто приедет с компаниею смотреть редкости, то и угощать их на мой счет чашкою кофе, рюмкою водки, либо чем-нибудь иным в самых этих комнатах». На угощение была отпущена значительная по тем временам сумма – 400 рублей в год.
Пётр хотел, чтобы первый российский музей находился в центре столицы, рядом с правительственными зданиями. Поскольку при жизни городским центром планировали сделать Васильевский остров, именно здесь в 1718 году началось строительство нового здания Кунсткамеры. Существует легенда, будто бы Пётр, гуляя по берегу острова, заметил необыкновенную сосну: ее ствол был причудливо изогнут. Пётр назвал дерево монстром, приказал спилить сосну и сохранить ее необычную часть, а на том месте, где она росла, построить новое здание музея.
Автором проекта здания Кунсткамеры принято считать архитектора Г. Маттарнови, хотя многие исследователи считают, что над этим проектом работали и другие архитекторы. Пётр не успел увидеть здание Кунсткамеры законченным: строительство шло очень медленно. Коллекции из Кикиных палат в новую Кунсткамеру перевели в 1726 году. Специальное помещение на третьем этаже отвели для огромного Готторпского глобуса. В 1724 году была основана Петербургская академия наук, Кунсткамера вошла в ее состав.
Около 1714 года недалеко от Литейного двора открылся первый петербургский театр. Это произошло стараниями младшей и любимой сестры Петра I – Натальи Алексеевны, большой любительницы «лицедейства». Под театральное здание приспособили деревянный дом, находившийся рядом с дворцом.
Репертуар театра отличался разнообразием, на его сцене ставили духовные и светские пьесы, как русские, так и переводные. Пьесы писала и сама Наталья Алексеевна. Это были написанные на русском языке трагедии и комедии, основу которых составляли сюжеты из Библии или из светской литературы. Выбор сюжетов определялся главным – в наглядной форме пропагандировать важные для петровских реформ идеи. Спектакль «Пётр златые ключи» разъяснял, какую пользу приносят юношам поездки за границу для обучения. Пьеса «Освобождение Ливонии и Ингерманландии» и прочие рассказывали о недавних событиях эпохи царствования Петра. Между действиями пьесы разыгрывались разнообразные сценки бытового характера. В те времена их называли «между вброшенные забавные игралища».
В своем «Дневнике» Ф. В. Берхгольц рассказывал в 1719 году об одном из спектаклей этого театра. В присутствии царя шла в переводе народная немецкая комедия. Рядом с царем в креслах сидел его повар. Он очень живо принимал «к сердцу игру актеров» и даже обсыпал мукой «арлекина за какую-то выходку».
Труппа театра, переехавшая из подмосковного села Преображенского, состояла из 10 русских актеров и актрис. Кроме того, в театре был оркестр и 16 русских музыкантов. Все представления были бесплатными, а вход – свободным для желающих. Пьесы театра на злободневные политические темы наряду с церковными проповедями и стихотворными панегириками служили делу пропаганды петровских реформ. В 1723 году вышел указ царя о строительстве нового театрального здания «на Адмиралтейском острову на берегу речки Мьи» (реки Мойки).
В 1714 году в Петербурге открылась первая книжная лавка. Находилась она на Троицкой площади в Гостином дворе, рядом с первой типографией. Заведовал лавкой Михайло Васильев. В лавке продавались книги как светские, так и церковные, русские и иностранные. Можно было купить сочинения на военные, географические и исторические темы. Покупателю предлагались царские указы, регламенты и церковные проповеди. Продавались и «куниты» – произведения искусства: гравюры, виды Москвы, Петербурга, монастырей, а также портреты Петра I, А. Д. Меншикова, Б. П. Шереметева. На 6 денег можно было купить азбуку, за 5 алтын (15 копеек) – «Книгу считания удобного».
В ноябре 1718 года генерал-полицмейстер Петербурга Девиер объявил волю Петра об учреждении ассамблей. В «Указе об ассамблеях» говорилось: «Ассамблеи – слово французское, которого на русском одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать: вольное в котором доме собрание или съезд желается не для только забавы, но и для дела; ибо тут можно друг друга видеть, и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, при том же и забава».
В ноябре 1718 года генерал-полицмейстер Петербурга Девиер объявил волю Петра об учреждении ассамблей. В «Указе об ассамблеях» говорилось: «Ассамблеи – слово французское, которого на русском одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать: вольное в котором доме собрание или съезд желается не для только забавы, но и для дела; ибо тут можно друг друга видеть, и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, при том же и забава».
Пётр сам составил своеобразную инструкцию проведения ассамблей и поведения на них. Ассамблеи устраивались поочередно в домах знатных горожан. Проводились они дважды в неделю, начинались около 4–5 часов пополудни и заканчивались около 10 часов вечера.
Об ассамблеях извещали барабанным боем и объявлениями, прибитыми на перекрестках. Первая ассамблея состоялась в доме П. И. Бутурлина на Большой Дворянской улице в 1718 году. Приглашались на ассамблеи не только знатные люди, дворяне, но и купцы, приказчики, старшие мастеровые, русские и иностранные. Главное для России новшество состояло в том, что на ассамблеи полагалось приходить вместе с женами и взрослыми детьми. За тем, чтобы это требование выполнялось, должен был следить Павел Иванович Ягужинский: «Коли Ягужинский приказывал пить, то все должны были делать это, хотя бы количество тостов и обязательное за ними осушение бокалов превышало все, что можно считать вероятным. Если Ягужинский после подобного обеда, став „шумен“, приказывал плясать до упаду, то можно было быть уверенным, что все двери хорошо заперты и охранены и что гостям придется плясать до упаду. Ассамблеи при таком принудительном пьянстве и пляске делались тяжелой и даже опасной для здоровья повинностью».
Хозяин и хозяйка того дома, где проходила очередная ассамблея, должны были подготовить помещения, напитки, сладости, столы для игры в шашки и шахматы: всем было известно, что Пётр отлично играл в шахматы и всегда старался найти партнеров среди гостей (карт Пётр не любил). Хозяин дома не был «повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни потчевать». В одной из комнат беседовали старики, а другой веселилась молодежь, в третьей курили табак и пили вино.
По замыслу Петра, на ассамблеях должна была царить непринужденная обстановка. Каждый из гостей мог заниматься тем, чем ему хотелось: танцевать, вести беседы делового характера, играть в шахматы. Правда, современники отмечали, что эта непринужденность появилась далеко не сразу: многие попадали на ассамблеи впервые и просто не знали, как себя вести. «Все сидели, как немые, и смотрели друг на друга». Женщины сидели отдельно от мужчин, танцевали, словно по принуждению. Скованности добавляло и то, что многие боялись каким-то неправильным действием вызвать гнев царя, всегда присутствовавшего на ассамблеях. Однако уже через некоторое время иностранные гости отмечали, говоря, в частности, о присутствовавших на ассамблеях дамах, что они «так изменились к лучшему, что не уступают немкам и француженкам в тонкости обращения и светскости, а иногда в некоторых отношениях даже имеют перед ними преимущество».
В холодное время года ассамблеи по очереди принимали все важные петербургские вельможи и богатые купцы. Летом же сам царь часто устраивал приемы в Летнем саду.
Летние приемы часто устраивались в честь какого-нибудь события государственной важности, и тогда праздник завершался прекрасным фейерверком. Проведение ассамблей стало, по замыслу царя, настоящей школой светских манер, даже светского образа жизни. В обществе начал формироваться спрос на умение танцевать и вести светские беседы. Для молодых людей была издана книга «Юности честное зерцало, или показания к житейскому обхождению», которая только при жизни Петра пережила три переиздания. Пленные шведские офицеры за хорошее вознаграждение обучали молодежь в боярских домах заморским манерам и танцам.
Постоянная забота Петра об ассамблеях была общеизвестна. Народная молва упорно приписывала царю такой указ: «Нами замечено, что на Невской першпективе и в ассамблеях недоросли отцов именитых в нарушение этикету и регламента штиля в гишпанских камзолах и панталонах с мишурой щеголяют предерзко. Господину полицмейстеру Санкт-Петербурха указую впредь оных щеголей с рвением великим вылавливать, сводить в Литейную часть и бить кнутом пока от гишпанских панталонов зело похабный вид не окажется. На звание и именитость не взирать, также на вопли наказуемых».
Мечтой царя было сделать так, чтобы Нева стала главной транспортной артерией города, однако затея постоянно разбивалась о незнание морского дела горожанами. Весной 1718 года Пётр Великий своим указом учредил «для увеселения народа, наипаче же для лучшего обучения и искусства… Потомственный Невский флот», известный как «Невская флотилия» и состоящий из 141 яхты.
Под руководством царя были разработаны и утверждены адмиралтейской коллегией 12 апреля 1718 года Устав и флаг флотилии. Устав подробно регламентировал практически всю деятельность нового клуба. Он определял обязанности владельцев судов, а также содержал инструкции по использованию, ремонту и хранению судов и парусного вооружения, информацию о совместном плавании флотилии, таблицы визуальных и звуковых сигналов по управлению флотилией во время похода и т. д.
В таблице, приложенной к уставу Петра I, был изображен и отличительный флаг «Невской флотилии». Он назывался флагом яхт и буеров. В течение царствования Петра, пока существовал «Невский флот», суда его неизменно прибывали на Неву для экзерцирования под этим флагом.
Таким образом возник первый в мире парусный клуб с собственным флагом. Зачисление в объединение носило принудительный характер. Дворяне и их дети отныне постигали азы морской науки, учились плаванию на яхтах, принимали участие в парусных гонках, групповых смотрах и учениях в составе эскадр. По указу Петра I на специально созданной 12 апреля 1718 года Партикулярной верфи для «Невского флота» были построены гребные лодки, парусные яхты и буера. Каждый знатный житель Петербурга получил от царя яхту, буер с парусами, 10–12-весельную барку и двухвесельную лодку в подарок, но с условием содержать их в исправном виде и использовать по назначению. Персоны 2-го ранга получили в подарок буер и маленькую лодку, люди более низких рангов – только маленькие лодки. Пётр собственноручно написал инструкцию по управлению этими судами.
По воскресным дням, когда этого желал царь, на Неве проводился смотр Невской флотилии. Сигналом к смотру служил сигнальный выстрел пушки с бастиона Петропавловской крепости. По этому сигналу в шести местах города поднимались флаги, и все владельцы судов обязаны были подплыть по Неве к Троицкой площади. Ослушание грозило строгим наказанием.
Главой «Невского флота» государь назначил одного из лучших моряков того времени, стольника Ивана Степановича Потемкина, которого Пётр теперь прозвал «невским адмиралом». Он первым выходил на Неву под красно-белым флагом на корме. За ним следовали остальные. Во время выходов флотилии Нева и Финский залив сказочно преображались. Сотни гребных лодок и яхт, украшенных флагами и вымпелами, прекрасно смотрелись с берега и привлекали толпы людей.
Флотилия «упражнялась в эволюциях», суда лавировали, приветственно стреляя из пушек, устраивали гонки. Смотры сопровождались музыкой оркестров, находившихся на палубе. Некоторые кораблики имели качели для развлечения. Когда адмиральский флаг опускался, потеха заканчивалась.
Время от времени царь устраивал для Невской флотилии дальние походы – в Екатерингоф, Стрельну, Петергоф, Кроншлот и даже Ревель. Суда выстраивались в три эскадры. По пути приходилось выполнять различные маневры – ставить и убирать паруса, отдавать якоря, строиться в боевую линию. В императорской шлюпке часто находилась императрица с дочерьми. Царь, одетый как простой матрос, стоял у штурвала.
Журнал «Морской сборник» в 1849 г. отмечал, что «„Невский флот“ будет постарее всех европейских яхт-клубов», но «учрежденный довременно и насильственно, он мог существовать только при его [Петра] воле». После смерти императора «Невский флот» постепенно прекратил свое существование.
Первые церкви
Пётр I был верующим человеком. Он охотно стоял службы и пел в церквях, знал наизусть «все часы и обедню». Именно поэтому одним из первых шагов при строительстве Санктпитербурха стало возведение в 1703–1704 гг. деревянной церкви Святых Петра и Павла на Заячьем острове. Позднее церковь разобрали и перенесли в Солдатскую слободу на Петербургской стороне. На ее месте в 1712–1733 гг. был возведен грандиозный Петропавловский собор по проекту архитектора Д. Трезини. Царю хотелось, чтобы высота шпиля превышала высоту самого высокого сооружения Москвы – колокольни Ивана Великого. Шпиль должен был символизировать положение новой столицы в созидаемом Петром государстве.