Разумеется, за короткий срок впитать европейский социальный опыт, а вместе с этим еще и оптимизировать церковно-царские взаимоотношения было сложно. Разрыв между нравственным мировоззрением и обрядовым благочестием Петру и предстояло нивелировать.
Административные противоречия
В русской истории периодически обострялся конфликт двух источников власти: самодержца и патриарха. Наличие божественной санкции на власть, столь характерное для самодержавия, вносило разлад в отношения патриаршей кафедры и монаршего престола. Обе власти исходили от Бога, царя считали помазанником Господа, подчинение его воле носило сакральный характер. В то же время фигура патриарха была сакрализована не менее, а иногда и более, ведь он стоял во главе мирской Церкви, как известно, являющейся земным присутствием Церкви небесной. Поэтому равновеликие по своему положению авторитеты часто сталкивались в борьбе за реальную власть, используя все доступные аргументы, чтобы достичь победы. Есть мнение, что церковная организация вплоть до начала XVIII века была противоестественно законсервирована. Логичное и естественное оформление сословной монархии, централизация и объединение вотчинных княжеств, оформление мощного института дворянства к XVIII веку прошли кульминационную фазу и были близки к завершению. В то время как церковная организация принципиальным образом не изменилась и пребывала в характерном для прошлых веков виде.
Церковь никогда не стеснялась спорить с царем, когда дело касалось ущемления ее иммунитетов. Так, Алексей Михайлович в 1649 году сделал попытку вывести часть вопросов из покровительства патриарха, учредив Монастырский приказ. В Соборном Уложении закреплялось, что тот вправе «делать суд во всяких истцовых делах на митрополитов, архиепископов, епископов, их приказных и дворовых людей, детей боярских и крестьян их, на монастыри, на архимандритов, игуменов, строителей, келарей, казначеев, на рядовую братью, монастырских слуг и крестьян, на попов и церковный причт». Фактически альтернативное государство с альтернативным правителем – патриархом – лишалось права суда над духовенством, исключая непосредственно патриарха и его приближенных. Никон не мог быть доволен таким царским ходом и в ярости принялся обличать составителей закона в смертных грехах: ему казалось, что главный свод законов – креатура «врагов Божиих» и «дневных разбойников». Никон разнес закон царский и Божью волю по разным углам, публично заявив, что Уложение «чуждо православия и св. апостол, и св. отец церковных законов».
Патриарший гнев распаляло и то, что новое ведомство по праву собирало с монастырских и церковных вотчин средства на неотложные нужды, характер которых зависел только от монарха. Говорилось, «куды царь положит». Властная игра завершилась царской уступкой: в 1667 году Монастырский приказ Соборным решением распустили, организовав взамен приказ Большого дворца. Тот вобрал в себя большую часть полномочий предшественника. Это событие нельзя считать поражением самодержавия: тот же собор лишил Никона патриаршей кафедры, а новообразованный приказ Большого дворца, несмотря на частичное управление патриархом, носил секулярный характер. Собор не смог вернуть отобранные Уложением у монастырских и церковных слобод тягловые преференции. В стратегическом смысле результатом борьбы престолов стал серьезный секуляризационный задел для сына Алексея Михайловича – Петра Алексеевича. Как писал протоиерей Георгий Флоровский, «конечно, у Петра были „предшественники“, и реформа уже до него „подготовлялась“. Однако эта подготовка еще не соизмерима с самой „реформой“, – и Петр слишком мало похож на своих предшественников».
Ликвидация патриаршества
Когда в октябре 1700 года скончался патриарх Адриан, Петр получил уникальную возможность воспользоваться образовавшейся заминкой и начать реформу. Находясь под Нарвой с войсками, царь получил несколько писем от боярина Тихона Стрешнева, выполнявшего надзорные функции в Москве в государево отсутствие, и прибыльщика Курбатова. От Стрешнева царь узнает о кончине последнего русского патриарха. Курбатов же докладывает, что патриаршие люди забрали в свои руки всю собственность усопшего главы Церкви и пользуются ей по своему усмотрению. Он же рекомендовал государю последовать старинному обычаю и для начала назначить местоблюстителя престола. Окончив поход, Петр принимает решение передать митрополиту Рязанскому и Муромскому Стефану Яворскому пост местоблюстителя, но с поправками. Из его полномочий изымались хозяйственные: он мог быть волен принимать только решения религиозного свойства, разрешать животрепещущие вопросы раскола и ересей. Патриарший разряд ликвидировался. Официально Яворский именовался «экзархом» или Блюстителем патриаршего престола.
В следующем году, 24 января 1701 года, Иван Алексеевич Мусин-Пушкин получает в свое распоряжение возрожденный Монастырский приказ. Дьяк Ефим Зотов становится его помощником. Восстановленное учреждение вбирает в себя все хозяйственные полномочия, ранее принадлежавшие Церкви. Отныне Патриаршим двором, домами архиереев, монастырскими землями и хозяйствами распоряжалось только это ведомство.
Монастырские мытарства
Особым образом Петр принялся реформировать монастыри. Насильственно надевать на монастыри жесткую государственную сбрую царь-реформатор начал неспроста. Его нелюбовь к черному духовенству граничила с подозрительностью и нередко ненавистью. Винить в этом можно картины его детства. У Ю. Ф. Самарина можно встретить такие строки: «Страшные сцены встретили Петра у колыбели и тревожили всю его жизнь. Он видел окровавленные бердыши стрельцов, называвших себя защитниками православия, и привык смешивать набожность с фанатизмом и изуверством. В толпе бунтовщиков на Красной площади являлись ему черные рясы, доходили до него странные, зажигательные проповеди, и он исполнялся неприязненного чувства к монашеству». Неприятие к черным монахам имело метафизическую, необъяснимую природу. Что касается объективных причин, то монашество той поры было очень весомой антиреформационной силой, стоящей на антипетровской позиции. Из монастырей рассылались «обличительные тетрадки», «писаньица», в которых государя клеймили антихристом, еретиком и демоном. Фактически оппозиционные престолу силы питались именно монахами: их перья грели пропаганду старины и сопротивление модернизации. Можно сказать, что черное духовенство было сердцем этого сопротивления.
Но принимаясь прикладывать свои намерения на практике, Петр, очевидно, действовал неэмоционально, как оптимизатор, а не палач. Намерение царя с точки зрения современного наблюдателя было правильным: очистить эту область от несвойственных ей функций, в частности от накопления капиталов, а также удалить из монастырей посторонних людей, не имеющих к духовному служению прямого отношения. Надо признать, что таких в монастырях тогда было в избытке. Преобразования коснулись не только их хозяйственного аспекта, но и социального. Государь запрещает постригать в монашество женщин до 40 лет. Всех непостриженных надлежало выселить, в богадельнях оставить исключительно немощных и увечных. Хозяйственная самостоятельность купировалась Монастырским приказом, а с 30 декабря 1701 года монахи стали получать денежное и хлебное жалованье исключительно из доходов обители. Обители, в свою очередь, были лишены права владеть вотчинами и угодьями.
«Духовный регламент»
Духовный регламент 1721 года не так сильно ранил русское общество, не вызывал замешательства и многоголосых пересудов. Для церковной культуры он стал кульминацией или даже развязкой длительного периода обновления и оздоровления духовенства. Религиозная жизнь обретала с его появлением новую конституцию, перестроенное тело, лишенное пережитков. Культурного шока от его публикации общество не испытало: не было оснований, не было контрастов, чтобы провоцировать шок. Таким образом, обновление культовых правил и внутреннего духовного строения было самым мягким и ожидаемым шагом реформатора. Углы были максимально сглажены, в отличие от других мер, в экономике, политике и культуре, которые на фоне бескровных преобразований церкви смотрелись скорее революционными, чем реформаторскими. Регламент гласит: «Коллегиум правителское под державным Монархом есть и от Монарха уставлено». Текст Феофана Прокоповича писался практически под диктовку Петра. Главным посылом регламента стала административная мера: устранение самостоятельности церкви и создание на ее основе покорного государственного института, прилаженного в коллегиальное устройство. Такой принцип отвечал петровским мыслям о реформах, его симпатиям к протестантским стандартам управления. Феофан Прокопович и Петр суммировали опыт прошедших лет, создав «Регламент или устав духовной коллегии» в форме манифеста. Манифест закреплял ликвидацию патриаршества и передачу его полномочий Святейшему Правительствующему Синоду, имеющему коллегиальную организацию. С русской церковью произошла интересная метаморфоза: сначала государевой рукой ее встроили в систему управления, а затем и вовсе лишили изначальных задач, делегировав их государству, а часть из них вторично делегировав духовенству, но уже не как самостоятельной силе, а как части административного аппарата, сделав их служилыми людьми.
Регламент был не чем иным, как «программой русской Реформации». Он – не общее начертание правил, а идеологический продукт, готовый формировать новое религиозное создание. Его с уверенностью можно назвать декларацией нового мира. Феофан был беспредельно верен царю, местами он даже называет его Христом, не используя привычный для русской практики термин «помазанник Божий». Эта игра слов была бы непростительна на полстолетия раньше, но в пору реформ никто не смел ей перечить. Местами он был до фанатичного предан императору: «Феофан разделял и исповедовал типическую доктрину века, повторял Пуффендорфа, Гроция, Гоббса. Это были, в известном смысле, официозные идеологи Петровской эпохи. Феофан почти веровал в абсолютность государства, – есть только „власть“, и вовсе нет никакой особой духовной власти („папежский се дух“). Он исходит из известного реформационного принципа или постулата: cujus regio, ejus religio[9]. Государь, и именно как государь (Landesherr), есть „хранитель обеих скрижалей“, custos utriusque tabulae. И ему принадлежит вся полнота власти над его землей и на его земле, „верховенство над землею“ (Landeshoheit), всеобъемлющее jus territorii… И Церковь ведь внутри этой его земли…»
Практика православных миссионеров в Сибири. Взаимоотношения светских и духовных властей, политика в отношении прозелитов
Русская церковь, потерявшая в петровские времена значительную часть своего прежнего могущества, сохранила и упрочила стремление к реализации пасторской миссии. В качестве объекта христианизации на сей раз были выбраны прекрасно знакомые русским первопроходцам XVI века ханты и манси, в тогдашнем варианте русского языка именуемые вогулами и вотяками.
Первым остяки Березовского уезда приняли сибирского митрополита Филофея (в монашестве – Феодора), который совершил экспедицию к ним в 1704 г. Повторно он бывал у них в 1707 году. Поездки можно назвать ознакомительными, так как массовое крещение остяков от их «первых жилищ… по Иртышу… в трех днях… от Тобольска» и до самого Обь-Иртышского Севера началось во время миссий 1712, 1713 и 1714 гг. Проповедники воздвигли четыре православных храма, разрушив языческие кумирницы с идолами, чтобы «шайтанов … отнюдь не держали»: «Медного гуся» (покровителя охоты), «Обского старика» (благоприятствовавшего рыбному промыслу), «мастерки шайтана», кумира «серебрено имеющ лицо». Православными стали четыре тысячи прежних идолопоклонников.
В последующие годы христианизация кумиропоклонников Сибири шла ускоренным темпом. В 1714 и 1715 годах православие пришло к вогулам Пелымского уезда. Митрополит Филофей в 1716 и 1718 годах крестил поголовно всех остяков Сургутского уезда, а в 1717 году Христову проповедь познали язычники Томского, Нарымского и Кетского уездов, в 1719 году был христианизирован район Мангазеи. Как водится, во вновь приращиваемых патриархией территориях возводились храмы. Докладывая в Синод, митрополит Антоний указывал, что схимонах Федор «окрестил от остяцкого и татарского народов более четырнадцати тысяч душ».
Архиерей Федор, митрополит Сибирский и Тобольский, так писал князцу Катишовой волости Тихону Нахрачеву об управлении волостью и надзором за прозелитами: «1718 года июля 10 дня по указу великого государя и по приказу губернатора Сибири князя Матфея Петровича Гагарина и по нашему архиерейскому благословению велено тебе, Тихону Нахрачеву сыну, быть в своих юртах и волости Катишових и в инех князцом. И служить великому государю верно, в зборе ясачном радети, меж своими подручными смотрети, чтобы вси веру християнскую держали постоянно, а шайтанов бы отнюдь не держали, но единому небесному кланялися б Богу. Не как отец твои был двоедушен и государю своему неверен показался, за что принял казнь по делам. А тебе б служить великому государю лутше и своей волости ясашных знати, и их в распрях судити, и от всякого дурнаго дела внимати, и наказывать смотря по делу. А что будет тебе не знатно, о том ведение присылать и к губернаторской светлости. И им бы, твоей волости ясачным, тебе почитати и слушать как начальника своего. Да тебе ж смотреть, которые из их не в ясаку, и тех имена списав, подавать губернаторской светлости ведение, что б в ясаку не было убыли, но прибыль или замена за престарелых, которые за старостию не могут государева ясаку промыслять». Как видно, Феодор распоряжается зорко «смотрети, чтобы вси веру християнскую держали постоянно». Но, уделяя внимание духовным делам, не пренебрегать делами хозяйственными: бдительно следить за сбором ясачного налога.
Вопрос о насильственном крещении остается полемическим. Бытует мнение, что крещение язычников Сибири не обошлось без кровопролития. Считается, что в случаях активного сопротивления язычников в деле принимала участие местная администрация. Впрочем, здесь показательна позиция главного проводника Христова слова среди хантов и манси – митрополита Филофея (Феодора), который считал, что в пастырском ремесле не пристало прибегать к помощи ружья. Позиция вдохновителя и главного контролера этого процесса – схимонаха Феодора, призывавшего не расчехлять ружья, конечно, должна быть принята во внимание, но то, что пятая часть обращенного населения приняла слово Христово от меча, а не от креста, не подлежит сомнению. Кроме того, очевидно, что церковники пристально наблюдали за неофитами, чтобы пресечь рецидивы языческих обрядов.
Схимонах Феодор, в миру Филофей Лещинский (1650–1727), происходил из малороссийского дворянства. «Местом своего духовного рождения и воспитания» он считал Киево-Печерскую лавру. Рано овдовев, он стал монахом. Затем долгое время он был экономом лавры и наместником брянского Свенского монастыря. В 1702 году Петр Алексеевич приказал ему занять кафедру митрополита Сибирского и Тобольского. Филофей повиновался монаршей воле и почти 20 лет, с 1700 по 1719 гг. и с 1716 по 1721 гг., был главным церковным иерархом Сибирской епархии. Филофей просвещал, строил, крестил. Скончался в тюменском Троицком монастыре 31 мая 1727 года, где за 18 лет до этого, в 1709 году, стал схимником. Феодор был человеком очень сбалансированной жизненной позиции, посвятившим духовный путь целиком аскетике. Даже после кончины, для большего смирения плоти, он завещал захоронить его прах у врат Троицкого монастыря, чтобы идущие на молитву попирали его.
Доминантная роль Феодора не только в проповеди, крещении, но и в поддержании духовного порядка среди паствы неофитов очевидна и не подлежит спорам. Временами митрополиту приходилось вмешиваться в политику местных светских властей и останавливать поистине сюрреалистические вещи. Так, по инициативе судей надворного суда новокрещенные татары должны были быть проданы в рабство по ходатайству их прежних мусульманских хозяев, которые таким образом через судебные тяжбы решили остановить миссионерскую деятельность в Сибири. 2 февраля 1722 он пишет в Синод: «Татаре, которие без кабал жили и работали год по 15 и более у своих татар некрещених и отшед крестились, а теперь по челобитью татар некрещених судие надворние судят отдать татарам некрещенным, чтоб они попродали руским в холопство. А не лучше бы дать им, крещенним, землю и записать их в ясак государев?» Единственной силой, вставшей на защиту татар-прозелитов, стал митрополит Филофей. После смерти М. П. Гагарина участились случаи злоупотребления местных ясачных чиновников, воевод, а некоторые и вовсе предлагали проекты увеличения налогов с новоявленных христиан, даже собирались включить их в реестр подушной подати.
В письме кабинет-секретарю Алексею Васильевичу Макарову 31 января 1721 года он ходатайствует об отмене тех налогов с сибирских новокрещенных, которыми их облагать, как христиан, не полагалось: «И 720-го году над ясак их еще положено на их денежные подати против руских податей 10, чим зело оскорблении и возмуении стали». Здесь он не только заступается за свою паству, но и пытается оптимизировать, привести в соответствие с первоначальными стандартами налоговую систему, удалить из нее двойные чтения. При сохранении налоговой надбавки, когда «власть мирская никакова помилования им (прозелитам. – Прим. авт.) не творят», ему «нельзя показатись» бывшим язычникам, разочаровавшимся в пасторском слове. «Что же и духовной власти творити? Когда доношения их не приемлют, прощения не слушают». Поэтому праведный схимник уповает на помощь государевых людей, высших чиновников, как в случае с размножением храмов в его митрополии: «Во первых моих нуждах подал твое господство моему смирению помощь: просил царское величество о строении церквей у новокрещенных и у тех церкви живущим священникам о жалованье, без какого невозможно им было прожити».
Поразительна не только разница в оценках целей и средств христианизации среди гражданских и духовных лиц. Удивительно читать, насколько малый вес имел авторитет духовного сословия для администрации. Действительно, «что же и духовной власти творити? Когда доношения их не приемлют, прощения не слушают». Так, в своем послании в Синод в октябре 1721 года схимник Феодор, уже передав митрополичью кафедру Антонию, пишет о таких возмутительных вещах: «Тут же доношу Святейшему Правительствующему Синоду, что в великом утеснении и в бещестии духовный чин у комендантов в Сибери: явих прикащиков – попов бьют, з луков стреляют, а на Березове господин комендант Инглис игумена среде града так убил княми, что чуть живаго священци унесли в монастырь. А причина, что новокрещенных грабит комендант, и о том игумен нам известил. И он же, господин Инглис, и попов держит на цепе в приказе, в церкви окровавил подьячого, князцов новокрещенных бьет безвинно. Доношу губернаторской светлости о всем и нет управи и истязаниям. Только как наделает где комендант худо, то в иной город переменят».