Тот заговорил. То, что он произнес, очень походило на слова, только что сказанные женщиной. Она резко отдернула руку и, склонив голову набок, пристально посмотрела на черный ящичек.
По ее повелению флоридцы выстроились клином, в острие этого клина встала она сама, а путники оказались внутри.
— Мы взяты в плен? — спросил Гердер, немного уже поостывший.
— Не думаю, — ответил Масклин. — Пока мы еще не пленники.
Накормили их ящерицей. Масклин поел с удовольствием, ибо это напомнило ему о жизни в Снаружном мире, еще до приезда в Универсальный Магазин. Но двое его спутников не отказались от угощения только потому, что это было бы невежливо, а вести себя невежливо с номами, вооруженными копьями, тогда как ты сам безоружен, было, пожалуй, неблагоразумно.
Флоридцы наблюдали за ними с торжественным видом.
Их было по меньшей мере тридцать, все в одинаковых серых одеждах. Они почти ничем не отличались от номов из Универсального Магазина — разве что были посмуглее и гораздо более худыми. У многих были большие, внушительные носы. Талисман сказал, что это, по-видимому, сказывается действие законов генетики.[6]
Он разговаривал с чужаками, а иногда, выдвинув один из своих сенсоров, рисовал в пыли какие-то фигуры.
— Талисман, вероятно, объясняет им, что мы прилетели из далекой страны на большой птице с немашущими крыльями, — сказал Ангало.
Много раз Талисман просто повторял слова женщины.
Наконец терпение Ангало лопнуло.
— Что происходит, Талисман? — спросил он. — О чем беспрестанно толкует эта женщина?
— Она предводительница этого племени, — сказал Талисман.
— Женщина?
— Ты говоришь всерьез?
— Совершенно всерьез. В меня вмонтирован блок серьезности, — ответил. Талисман.
— О!
Ангало толкнул Масклина.
— Если Гримма проведает обо всем этом, тебе не поздоровится, — сказал он.
— Ее зовут Маленькое Деревце, или Шраб, — продолжал Талисман.
— И ты понимаешь, что она говорит? — спросил Масклин.
— Мало-помалу начинаю понимать. Их язык близок к древненомскому.
— Что это за язык — древненомский?
— Тот, на котором говорили твои предки.
Масклин пожал плечами. У него не было времени на осмысление слов Талисмана.
— Ты рассказал ей о нас? — спросил он.
— Да. Она говорит…
Хохолок все это время что-то бормотал про себя, но тут он внезапно встал и угрожающим тоном произнес целую речь, то и дело показывая на землю и на небеса.
Талисман замигал несколькими световыми точками.
— Он говорит, что вы ступаете по запретной земле, принадлежащей Создательнице Облаков. Он говорит, что это большой грех. Говорит, что вы навлечете на себя гнев Создательницы Облаков.
По толпе пробежал шепоток одобрения. Но Шраб тут же сказала им несколько суровых слов. Гердер порывался встать, но Масклин, протянув руку, удержал его.
— Что говорит… Шраб?
— Не думаю, чтобы она симпатизировала этому старику с пером. Кстати, его зовут Тот-кто-посвящен-в-мысли-Создательницы-Облаков.
— И кто же эта Создательница Облаков?
— Считается, что называть ее истинное имя дурной знак. Она сотворила землю и продолжает творить небо. Она…
Хохолок заговорил снова. В его голосе звучали сердитые нотки.
«Нам надо дружить с этими номами, — подумал Масклин. — Должен же быть какой-нибудь путь к согласию».
— Создательница Облаков, — сказал Масклин, напрягая свой ум, — для них, вероятно, то же самое, что для нас Арнольд Лимитед.
— Да, — сказал Талисман.
— Что-то реально существующее?
— Думаю, да. Не знаю, готов ли ты выслушать правду.
— Что?
— Я думаю, что я знаю, кто эта Создательница Облаков. Я думаю, я знаю, когда она сотворит еще кусок неба, — сказал Талисман.
— И когда же? — спросил Масклин.
— Через три часа десять минут.
Масклин задумался.
— Погоди, — медленно произнес он. — Ведь это то самое время…
— Да. Вы, все трое, приготовьтесь бежать. Сейчас я начертаю имя Создательницы Облаков.
— Почему мы должны бежать?
— Потому что они могут сильно разгневаться. А мы не можем терять времени.
И Талисман выдвинул свой сенсор. Он не был рассчитан для писания, и буквы, которые он вывел, были корявыми и с трудом поддавались прочтению.
Он нацарапал в пыли четыре буквы.
Эффект последовал немедленный.
Хохолок вновь принялся вопить. Некоторые флоридцы вскочили на ноги. Масклин схватил обоих своих спутников.
— Я сейчас поколочу этого старого крикуна! — вскинулся Гердер. — До чего узколобый тупица — просто ужас!
Шраб выждала, чтобы шум немного улегся. Затем заговорила очень громко и очень спокойно.
— Она внушает им, — сказал Талисман, — что нет ничего дурного в том, чтобы писать имя Создательницы Облаков. Сама Создательница Облаков часто его пишет. Сколь же велика слава Создательницы Облаков, если даже эти чужеземцы знают ее имя, говорит она.
Ее слова утихомирили большинство номов. Только Хохолок что-то верещал себе под нос. Чуточку успокоившись, Масклин прочитал начертанные на песке буквы.
— Н… А… О… А.
— Это не О, а С, — поправил его Талисман.
— Но ведь ты говорил с ними очень недолго, — удивился Ангало. — Откуда ты знаешь это тайное имя?
— Потому что я знаю ход мыслей всех номов, — сказал Талисман. — Вы всегда верите всему прочитанному и понимаете все совершенно буквально. Совершенно буквально. Так уж устроены ваши мозги.
Глава 6
Вначале, поведала Шраб, не было ничего, кроме земли. НАСА увидела пустоту над землей и решила заполнить ее небом. Она построила площадку посреди мира и стала воссылать к небесам башни, окутанные облаками. Иногда они несли с собой и звезды, потому что по ночам, после взлета очередной башни с облаками, номы видели в небе новые звезды.
Вся местность вокруг облачных башен принадлежит НАСА. Здесь больше животных и меньше людей, чем по всей стране. Для номов это земля обетованная. И многие из них верят, что НАСА заботится прежде всего о них, номах.
Шраб закончила свою речь и села.
— А она сама в это верит? — полюбопытствовал Масклин.
Чуть поодаль от него, за небольшой лужайкой, яростно препирались Гердер и Хохолок. Они не понимали друг друга, но это отнюдь не мешало им спорить.
Талисман перевел.
Шраб рассмеялась.
— Она говорит: дни приходят, дни уходят, что за нужда в вере? Шраб верит только в то, что происходит у нее на глазах. Вера хороша для тех, кто в ней нуждается, говорит она. Но она знает, что вся эта округа принадлежит НАСА, потому что это имя написано на всех установленных здесь указателях.
Ангало ухмыльнулся. Он был так сильно возбужден, что едва удерживался от слез.
— Они живут рядом с космодромом, видят, как взлетают ракеты, и думают, что это священное место, — сказал он.
— Может, и священное, — почти шепотом сказал Масклин. — Во всяком случае, верить, что это так, не более странно, чем считать, что Универсальный Магазин и есть весь мир. А как они наблюдают за ракетами, Талисман? До космодрома ведь довольно далеко.
— Не так уж далеко. Восемнадцать миль[7] — небольшое расстояние, говорит она. Она говорит, что его можно преодолеть меньше чем за час.
Увидев их удивление, Шраб одобрительно кивнула, затем, не говоря ни слова, встала и направилась к кустам. На ходу она сделала знак, чтобы номы последовали за ней. Полдюжины флоридцев пристроились к ней клином.
Через несколько ярдов, миновав кусты, они увидели перед собой небольшое озерко.
Номы привыкли видеть большие водоемы. Несколько таких водохранилищ было около аэропорта. Видели они и уток. Но птицы, которые с радостью плыли к ним по глади озерка, были куда больше, чем утки. К тому же утки, как и многие другие животные, воспринимают номов как людей, хотя и небольших, и держатся от них на почтительном удалении. И уж во всяком случае, не бросаются к ним навстречу с таким видом, будто весь день с нетерпением ждали гостей.
Некоторые из птиц даже махали крыльями, чтобы быстрее подплыть к берегу.
Масклин машинально поискал глазами какой-нибудь камень или палку. Но Шраб схватила его за руку, покачала головой и сказала несколько слов.
— Это наши друзья, — перевел Талисман.
— Что-то у них не очень дружественный вид.
— Это гуси, — сказал Талисман. — Они представляют опасность только для травы и мелких организмов, а так совершенно безвредны. Они здесь зимуют.
Гуси подплыли, нагнав волну, которая накатилась на ноги номов, и вытянули дугами шеи, стремясь дотянуться до Шраб. Она ласково погладила пару устрашающих на вид клювов.
Масклин выпятил грудь, опасаясь, как бы его не приняли за мелкий организм.
— Они прилетают из холодных стран, — продолжал Талисман. — Флоридские номы помогают им определить правильный курс.
— Хорошо. Но… — Масклин запнулся, пораженный неожиданной догадкой. — Уж не хочешь ли ты сказать, что эти номы летают на гусях?
— Вот именно. Они путешествуют на этих птицах. Кстати, уточняю: до запуска остается два часа сорок одна минута.
— Послушай меня, Талисман, — вмешался Ангало, с ужасом глядя, как огромная, покрытая перьями голова в нескольких дюймах от него на миг скрылась под водой. — Если ты предлагаешь, чтобы мы полетели на этих гуслях…
— Гусях, — поправил Талисман.
— … то ничего не выйдет. Придумай что-нибудь другое, на то ты и компьютер.
— У тебя, конечно, есть какое-нибудь более дельное предложение, — сказал Талисман. Если бы у него было лицо, он бы наверняка ухмылялся.
— Самое дельное предложение — не пытаться летать на гусях, — сказал Ангало.
— Не знаю, — сказал Масклин, задумчиво разглядывая гусей. — Я, пожалуй, попробовал бы.
— Флоридцы установили чрезвычайно любопытные отношения с гусями. Номы пользуются крыльями гусей, а гуси пользуются мозгами номов. Летом они улетают на север, в Канаду, на зиму возвращаются обратно. У них своеобразный симбиоз, хотя, конечно, они не знают этого термина, — пояснил Талисман.
— Неужели не знают? Вот серость-то![8] — пробормотал Ангало.
— Я что-то плохо понимаю тебя, Ангало. На машинах, которые дребезжат так, будто вот-вот рассыплются, ты ездить обожаешь, а на обыкновенной живой птице полетать тебе почему-то страшно.
— Это потому, что я не знаю, как устроены птицы, — сказал Ангало. — Я никогда не видел атласа с анатомическим изображением гуся, желательно в разрезе.
— Благодаря этим гусям флоридцы могут жить независимо от людей, — продолжал Талисман. — Как я уже говорил, их язык сохранился почти в первозданной чистоте.
Шраб внимательно наблюдала за ними. Что-то странное было в ее отношении к пришельцам, по крайней мере, на взгляд Масклина. Она не боялась их, не угрожала им, вообще не проявляла никакой враждебности.
— Она ничуть не удивлена, — сказал Масклин вслух. — Заинтересована, но не удивлена. Им не нравится то, что мы явились сюда, а не то, что мы вообще существуем. Много ли номов видела она в своей жизни? — спросил он.
Талисман перевел.
В ответ он услышал слово, которое узнал всего год назад:
— Тысячи.
Лягушка, что ползла впереди, пыталась осмыслить новую для нее мысль. Она очень смутно сознавала необходимость нового восприятия мира.
В мире, где она жила, была лужица в окружении лепестков. Это был один мир.
Но за веткой лежал еще один мир. Он мучительно походил на покинутый ею цветок. Еще один мир.
Лягушка присела на мшистой кочке и развела глаза в разные стороны так, чтобы видеть одновременно оба мира.
Один и один.
Лягушка сморщила лоб в напряженном размышлении. Ведь один и еще один — должно получаться один. Но если один здесь, а другой там…
Ее товарки с большим изумлением смотрели, как она все вращает и вращает глазами.
Один здесь и один там не могут составлять один. Слишком далеко они друг от друга. Нужно найти такое слово, которое соединило бы их оба. Надо сказать… надо сказать…
Лягушка раскрыла рот. И осклабилась так широко, что концы ее рта едва не встретились на затылке.
Она додумалась.
—. —. —. мипмип. — . —., — сказала она.
Это означало: один. И еще один.
Когда они возвратились, Гердер все еще спорил с Хохолком.
— Каким образом они умудряются препираться? — удивился Ангало. — Ведь они же не понимают друг друга.
— Самый лучший способ спорить, — заметил Масклин. — Гердер! Мы уходим. Иди за нами.
Гердер поднял глаза. Лицо у него было багровое. Он и Хохолок сидели на корточках перед нацарапанными ими в пыли знаками.
— Мне нужен Талисман, — сказал Гердер. — Этому идиоту ничего не вдолбишь.
— Тебе его все равно не переспорить, — произнес Масклин. — Шраб говорит, что он спорит со всеми номами. Ему это просто нравится.
— А тут разве бывают другие номы? — спросил Гердер.
— Номы есть везде, Гердер. Так утверждает Шраб. Есть они и во Флориде, и в Канаде, куда флоридцы перелетают на лето. Вполне вероятно, что и у нас дома есть другие номы. Мы ведь никогда их не искали.
Масклин помог аббату подняться.
— У нас остается мало времени, — заключил он.
— Я ни за что не полечу на этой птице!
Гуси уставились на Гердера с таким изумлением, словно он был какой-то необычной лягушкой, которую они совершенно не ожидали увидеть в своей заводи.
— Я и сам не в восторге от этого, — сказал Масклин. — Но ведь здешние номы все время летают на гусях. Надо только уцепиться за их перья и держаться покрепче.
— Уцепиться! — выкрикнул Гердер. — Да я никогда ни за что не цеплялся!
— Но ведь ты летал на «Конкорде», — вмешался Ангало. — А это самолет, построенный и управляемый людьми.
Гердер сверкнул глазами: он явно не собирался сдаваться.
— А кто построил гусей? — спросил он.
Ангало, ухмыляясь, посмотрел на Масклина, который сказал:
— Что? Не знаю. Должно быть, другие гуси.
— Гуси, гуси! Как могут они обеспечить безопасность полета, что они в этом понимают?
— Послушай, — сказал Масклин. — Они легко могут доставить нас в нужное место. Флоридцы пролетают на них тысячи миль. Представь себе — тысячи миль, и ни тебе копченой лососины, ни хотя бы этой розовой размазни. А уж восемнадцать миль мы как-нибудь продержимся.
Гердер заколебался. Хохолок что-то забормотал.
Гердер прочистил горло.
— Хорошо, — снисходительно сказал он. — Уж если этот заблудший язычник летает на гусях, то мне и подавно это не составит никакого труда. — Он посмотрел на серых птиц, покачивающихся в лагуне. — Разговаривают ли флоридцы с этими тварями?
Талисман перевел его слова Шраб. Та покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Гуси очень глупые. Дружелюбные, но глупые. Зачем разговаривать с теми, кто не может ничего ответить?
— А ты что-нибудь рассказал ей о наших делах? — спросил Масклин.
— Нет. Она не спрашивала, — ответил Талисман.
— А как мы сядем на этих птиц?
Шраб сунула пальцы в рот и засвистела. К берегу подковыляли полдюжины гусей. Вблизи они казались просто огромными.
— Где-то я читал о гусях, — сказал Гердер в каком-то смутном ужасе. — Там было сказано, что одним ударом своего клюва они могут перебить человеческую руку.
— Ударом крыла, — поправил его Ангало, глядя на огромных серых птиц, возвышающихся над ним. — Ударом крыла, а не клюва.
— И уж если соблюдать точность, то это могут делать только лебеди, — негромко поправил Масклин. — А гуси — существа мирные, чуть что — пугаются.
Гердер посмотрел на длинную шею, которая раскачивалась над ним взад и вперед.
— Вот уж не подумал бы! — сказал он.
Много времени спустя, когда Масклин взялся писать историю своей жизни, он описал этот полет как самое страшное из всего, что ему довелось пережить; к тому же, добавил он, еще никогда в своей жизни он не летал так высоко и стремительно.
Ему возражали: но ведь ты же сам писал, Масклин, что самолет летел быстрее звука да так высоко, что внизу даже не было видно земли.
В том-то все и дело, отвечал он. Самолет летит так быстро, что ты даже не чувствуешь быстроты, и так высоко, что ты даже не чувствуешь высоты. И это происходит как бы само по себе. «Конкорд» словно бы создан для полета. На земле он совсем не смотрится.
А что до гусей — те казались не более приспособленными для полета в небесах, чем подушки. Они не взмывали в небо и не играли с облаками, как самолет. Нет, они побежали по берегу, отчаянно молотя воздух крыльями, и, хотя казалось, что они никогда не взлетят, все же поднялись над землей. Озеро провалилось вниз, и птицы стали набирать высоту, медленно, словно их забыли смазать, взмахивая крыльями.
Спроси его кто-нибудь, Масклин охотно признал бы, что ничего не понимает в сложных реактивных самолетах, поэтому, летая на них, он не испытывал никакого страха. Но он знал кое-что о силе мышц, и мысль о том, что его поддерживают в воздухе только сильные мускулы, не внушала ему спокойствия.
Каждый из гусей нес на себе по одному путнику и одному флоридцу. Полетом, насколько мог видеть Масклин, управляла Шраб, сидевшая на шее переднего гуся. Остальные гуси следовали за вожаком правильным клином.