Участники вечера всё прибывали. Их тёмные силуэты один за другим возникали из мрака, продуваемого ветром, и тут же вступали в полосу света. Иногда в комнату заходили сразу пять-шесть человек. Вскоре собрались почти все.
Окутанный клубами табачного дыма, Ёдзиро расхаживал по комнате. Он подходил то к одной группе, то к другой и что-то тихо говорил. «Ну вот, начал свою деятельность», — подумал Сансиро, наблюдая за приятелем.
Через некоторое время распорядитель громким голосом пригласил всех к столу, который, разумеется, был сервирован заранее. Все стали шумно рассаживаться — кто где хотел. Началась трапеза.
Дома Сансиро пил только красное сакэ, низкосортное, местного производства. Такое сакэ пили все учащиеся в Кумамото, считая это в порядке вещей. Изредка они посещали закусочную — обычную мясную лавку. Полагая, что конину там выдают за говядину, они брали с блюда куски мяса и швыряли их в стенку, приговаривая: «Прилипнет — конина, не прилипнет — говядина». Это напоминало магическое действо. Не удивительно поэтому, что такая изысканная студенческая встреча была для Сансиро в диковинку. Он усердно работал ножом и вилкой и с наслаждением пил пиво.
— Правда, здесь невкусно кормят? — спросил у Сансиро сосед по столу, коротко остриженный, в золотых очках, очень вежливый юноша.
— Как вам сказать, — неопределённо протянул Сансиро. Будь на месте юноши Ёдзиро, Сансиро ответил бы честно, что для провинциала это настоящее великолепие. Но сейчас он решил воздержаться от такого ответа, боясь, что он может быть воспринят как ирония.
— Вы из какого колледжа? — снова спросил сосед.
— Из Кумамото.
— Из Кумамото? Мой кузен говорил, что это ужасное место — он там учился.
— Глушь.
В это время на противоположной стороне стола начался громкий разговор. Это Ёдзиро что-то горячо доказывал своим соседям, изредка повторяя: «De te fabula»[46]. Эти слова, неизменно вызывавшие смех, были непонятны Сансиро. Всё больше увлекаясь, Ёдзиро без конца сыпал своим «de te fabula, мы, молодёжь нового времени…». Сидевший наискось от Сансиро светлокожий, очень изящный студент перестал есть и некоторое время прислушивался, потом улыбнулся и сказал по-французски: «Il a le diable au corps» — «в них вселился дьявол». Но ни Ёдзиро, ни его собеседники ничего не слышали: как раз в этот момент они разом подняли стаканы с пивом и торжественно провозгласили тост.
— Весёлый молодой человек, правда? — заметил сосед Сансиро в золотых очках.
— Да, язык у него хорошо подвешен.
— Он меня как-то угощал райскэрри в Ёдомикэне. Мы даже не были знакомы. Вдруг подходит и говорит: «Пошли в Ёдомикэн», и потащил меня туда…
Студент рассмеялся, а Сансиро подумал: «Значит, не одного меня Ёдзиро водил в Ёдомикэн».
Принесли кофе. Вдруг один из студентов встал со своего места. Он был в новой чёрной студенческой форме, с усами, очень высокий, что особенно бросалось в глаза сейчас, когда он поднялся во весь рост. Он, видимо, собирался выступить с речью. Ёдзиро изо всех сил зааплодировал. Вслед за ним захлопали в ладоши и остальные.
— Мы собрались сегодня здесь, — начал студент, — чтобы приятно провести вечер за дружеской беседой, и это уже само по себе отрадно. Но совершенно неожиданно мне пришло в голову, что эта дружеская встреча — не ординарное событие, она может привести к весьма важным последствиям. Вот мне и хочется сказать несколько слов по этому поводу. Нашу встречу мы начали пивом и заканчиваем кофе. Казалось бы, самая обычная встреча. Но все мы, сорок человек, которые собрались здесь, — люди не совсем обычные. За короткий промежуток от пива до кофе нам удалось осознать, как можно обогатить духовно нашу жизнь.
Рассуждения о политических свободах, равно как и о свободе слова — пройденный этап. Теперь слово «свобода» не следует использовать только применительно к обыденным явлениям политической и социальной жизни. Я убеждён, что мы, молодёжь новой эпохи, обязаны говорить о великой свободе духа.
Мы не станем дольше терпеть ни старый гнёт Японии, ни новый гнёт Запада. И в нынешних условиях наш долг — объявить об этом во всеуслышание. Новый гнёт Запада и в социальном смысле, и в области литературы для нас, молодёжи новой эпохи, так же мучителен, как гнёт старой Японии.
Мы изучаем западную литературу. Именно изучаем, глубоко, всесторонне, а не стараемся рабски ей подражать. Изучаем не для того, чтобы оказаться у неё в плену, а во имя освобождения нашей порабощённой души. Мы не станем заниматься литературой, которая не помогает нам справиться с этой задачей, как бы нас к тому ни принуждали, и твёрдо верим в собственную решимость.
Эта решимость и вера в собственные силы отличает нас от всех остальных. Литература — не техника, её нельзя превратить в ремесло. Литература — это движущая сила общества. Она непосредственно воздействует на человеческие отношения, на самоё жизнь. Вот что я имел в виду, когда говорил о литературе, представляющей для нас интерес, и о нашей решимости её изучать. И в этом смысле, я полагаю, сегодняшний вечер должен выйти за рамки обычной встречи.
В нынешнем обществе происходят бурные перемены. Меняется и литература — детище общества. И если мы хотим, чтобы литература отвечала духу времени и нашим идеалам, мы должны сплотить наши силы, слабые, пока они разрозненны, духовно обогатить нашу жизнь, сделать её содержательной, насыщенной. Сегодняшние пиво и кофе не просто пиво и кофе, они приобрели особую ценность, поскольку ещё на шаг приблизили нас к заветной цели.
Вот, собственно, краткое изложение речи студента. Как только он умолк, раздался гром аплодисментов. Сансиро был в числе тех, кто аплодировал особенно горячо. Вдруг со своего места поднялся Ёдзиро.
— De te fabula. Кому интересно знать, что словарь Шекспира состоял из нескольких десятков тысяч слов или что у Ибсена несколько тысяч седых волос? А ведь всё это преподносят нам на дурацких лекциях. Мы, разумеется, не окажемся в плену у подобных представлений, такой опасности нет. Но для самого университета это беда. Надо во что бы то ни стало найти преподавателя, который сумел бы удовлетворить запросы молодёжи новой эпохи. Европейцам с такой задачей не справиться. Уже хотя бы потому, что они не пользуются никаким авторитетом…
Снова раздался взрыв аплодисментов, сопровождаемый хохотом.
— Выпьем за de te fabula! — крикнул сосед Ёдзиро. Его поддержал только что выступавший оратор. Но увы! Пива больше не было. «Я сейчас», — сказал Ёдзиро и побежал на кухню. Официант принёс сакэ. Не успели осушить чашки, как кто-то снова крикнул:
— Ещё тост! За «Невзошедшее светило»!
Все дружно расхохотались. Ёдзиро почесал в затылке. Когда настало время расходиться и молодые люди один за другим исчезли в ночной тьме, Сансиро спросил Ёдзиро:
— Что значит de te fabula?
— Это по-гречески, — коротко ответил Ёдзиро. Сансиро не стал докучать ему расспросами.
Над ними простиралось великолепное ночное небо.
Следующий день, как и можно было ожидать, выдался очень тёплый. Весь год было теплее, чем обычно. С утра Сансиро отправился в баню. Он жил в рабочем районе, и баня по утрам пустовала. В раздевалке висела реклама магазина одежды Мицукоси. С рекламы на Сансиро смотрела красивая женщина, чем-то напоминавшая Минэко. Только выражение глаз у неё было совсем другое. «А какие, интересно, у неё зубы», — думал Сансиро, рассматривая картинку. Дело в том, что в Минэко его больше всего поражал взгляд и зубы, о которых Ёдзиро говорил, что они слегка выдаются вперёд и потому всегда видны. Однако у Сансиро на этот счёт было совсем иное мнение.
Обо всём этом и размышлял Сансиро, нежась в тёплой ванне, так что на мытьё у него уже почти не осталось времени. Со вчерашнего вечера Сансиро ощущал себя молодым человеком новой эпохи. Правда, это касалось лишь его пробудившегося самосознания, но не прибавило ему ни капли энергии. Ничто не доставляло ему такого удовольствия, как праздность. Сегодня после обеда он собирался пойти на университетские соревнования по лёгкой атлетике.
Нельзя сказать, чтобы Сансиро увлекался спортом. Лишь раз-другой ему довелось участвовать в охоте на зайца — это ещё когда он жил в провинции, и быть стартером на состязаниях по гребле в колледже. В этой роли он, правда, выступил неудачно, перепутал синий и красный флажки, чем вызвал бесчисленные нарекания. Возможно, виноват в этом был преподаватель, который выстрелом не известил о начале финальных состязаний. Говоря точнее, курок-то он спустил, а выстрела не получилось. Оттого Сансиро, видимо, и растерялся. С тех пор он всячески избегал спортивные состязания. Но сегодня решил изменить своему правилу, впервые после приезда в Токио. Уж очень советовал ему Ёдзиро пойти. Не столько ради соревнований, сколько ради девушек, которые, по словам Ёдзиро, собирались туда. Наверняка придёт сестра Нономии-сан, а с ней, вероятно, и Минэко. Сансиро очень хотелось увидеться с Минэко и обменяться с ней хоть несколькими словами.
Уже перевалило за полдень, когда Сансиро вышел из дому. Вход на спортплощадку находился в её южном углу. Над входом скрестились два флага — флаг восходящего солнца и английский. Флаг восходящего солнца — это понятно, но при чем тут английский? Может быть, это дань уважения англо-японскому союзу?[47] — подумал Сансиро. Но какое отношение имеет англо-японский союз к спортивным соревнованиям университета? Этого Сансиро никак не мог уразуметь.
Спортивное поле являло собой поросший травой прямоугольник. Наступила осень, и трава из ярко-зелёной превратилась в жёлтую. Места для зрителей были отведены на западной стороне. За ними высились сложенные из камней искусственные горки, отделённые от спортплощадки барьером, так что зрители теснились на сравнительно небольшом пространстве. Стоял погожий осенний день, однако многие пришли в пальто, а женщины даже с зонтами.
Каково же было разочарование Сансиро, когда он увидел, что дамы сидят отдельно от мужчин. Не так просто было к ним подойти. К тому же Сансиро, вопреки собственным ожиданиям, чувствовал себя как-то неловко рядом с солидного вида мужчинами не то в сюртуках, не то ещё в чём-то. Словом, молодой человек новой эпохи несколько стушевался. Это, впрочем, не помешало ему рассмотреть места для дам. Сбоку, конечно, не очень-то разглядишь, но зрелище было впечатляющим. Нарядно одетые женщины казались издали просто красавицами. Причём все без исключения. Они олицетворяли собой ту красоту, которая покоряет мужчин, но ни одной из них нельзя было отдать предпочтения. Это тоже разочаровало Сансиро. Присмотревшись повнимательнее, он наконец обнаружил в первом ряду, почти у самой ограды, двух интересующих его девушек.
Теперь ему не надо было больше шарить глазами по рядам, и он почувствовал облегчение. Вдруг в поле его зрения попали несколько мужчин. Закончились соревнования в беге на двести метров. Финиш как раз находился напротив Минэко и Ёсико — совсем близко от них. Только поэтому Сансиро, не сводивший глаз с девушек, и заметил этих отличных спортсменов. Вслед за первой пятёркой прибежали и остальные — семь-восемь человек. Все они с трудом переводили дыхание. Сансиро невольно сравнил себя с ними — ничего общего. Что за безрассудство так бегать! Зато женщины с нескрываемым восторгом следили за победителями. Больше всех, так показалось Сансиро, восхищались Минэко и Ёсико. И ему вдруг захотелось стать таким же безрассудным, как эти спортсмены. Юноша в лиловых трусах, прибежавший к финишу первым, очень походил на студента, выступавшего накануне с речью. Он стоял сейчас лицом к женщинам, и Сансиро хорошо его разглядел. При таком росте немудрено прибежать первым. На табло появился его результат — 25,74 сек. Стоявший у табло человек отбросил мелок и повернулся к Сансиро. Это оказался Нономия-сан. Он выглядел весьма внушительно в непривычном для него чёрном сюртуке со значком судьи. Смахнув платком пыль с рукава, Нономия прямо от табло направился к Минэко и Ёсико, перегнулся через барьер и что-то им сказал. Минэко тотчас подошла к нему, и они стали разговаривать. Потом она вдруг обернулась, радостная, улыбающаяся. Сансиро с напряжённым вниманием наблюдал за ними. Вскоре покинула своё место и Ёсико. Она тоже подошла к барьеру и включилась в разговор. В это время начались состязания по метанию ядра.
Этот вид спорта, пожалуй, как никакой другой, требовал большой физической силы и в то же время был наименее интересным. Бросать ядро — в этом нет ничего похожего на искусство. Нономия-сан постоял у барьера, посмотрел, посмеялся, потом вдруг спохватился, что мешает зрителям, и вернулся в центр поля. Девушки тоже вернулись на свои места. Сансиро видел, как летит ядро по воздуху, но никак не мог определить, где оно падает. Он вдруг ощутил всю нелепость этого зрелища, но продолжал терпеливо смотреть. Наконец Нономия-сан написал на табло: «11,38 м». Состязания по метанию ядра кончились.
Снова начался бег, потом прыжки в длину с разбега, потом метание молота. Терпение Сансиро иссякло. Он подумал, что незачем на все эти состязания приглашать зрителей. Женщины просто заблуждаются, глядя на всё это с таким интересом. Он решил уйти и направился было к искусственной горке, но наткнулся на полотнище, отделявшее спортивное поле, вернулся и пошёл по посыпанной гравием дорожке. Здесь было много гуляющих, и среди них нарядно одетые женщины, которые, видимо, ушли с соревнований, как и Сансиро. Дорожка свернула вправо и привела Сансиро на вершину невысокого холма. Там он сел на большой камень и стал смотреть вниз, на блестевший там пруд.
Так бездумно он посидел минут пять. Потом встал и уже хотел вернуться обратно, как вдруг увидел внизу Минэко и Ёсико. Они шли между клёнами, уже слегка тронутыми краснотой ранней осени, как раз там, где начинался подъём на холм.
Сансиро стал наблюдать за девушками. Вот они вышли из-за деревьев на открытую солнцу поляну. «Сейчас пройдут мимо, — подумал Сансиро, — может, окликнуть?» Правда, расстояние между ним и девушками слишком велико. Сансиро стал поспешно спускаться вниз, но в это время одна из девушек его заметила. И он тотчас же остановился. Ему не хотелось быть навязчивым, кроме того, он был несколько раздосадован поведением девушек на соревнованиях.
— Что это вы там… — удивлённо смеясь, крикнула Ёсико.
Она, видимо, обладала способностью удивляться вещам самым обыденным и в то же время оставаться безразличной при виде чего-либо из ряда вон выходящего. Может быть, именно поэтому с ней всегда бывало легко и просто. Сансиро подумал, что это ощущение лёгкости возникает благодаря глазам девушки, большим, чёрным и слегка влажным.
Минэко тоже остановилась и взглянула на Сансиро. Взглянула совершенно бесстрастно. И Сансиро вдруг показалось, что перед ним не девушка, а погасшее пламя. Он продолжал стоять, не двигаясь, как и Минэко.
— Вы почему ушли с соревнований? — спросила Ёсико.
— Надоело. Правда, ушёл я совсем недавно.
Ёсико оглянулась на Минэко. Но та оставалась бесстрастной.
— А вы почему ушли? — спросил Сансиро. — С таким интересом смотрели… — Тут Минэко чуть-чуть улыбнулась. Озадаченный этой улыбкой, Сансиро спросил: — А вы уже домой собрались?
Девушки молчали.
— Куда-нибудь спешите? — снова спросил Сансиро.
— Да так, есть тут одно дело… — едва слышно ответила Минэко. Сансиро наконец спустился с холма и подошёл к девушкам, но ни о чём больше не спрашивал и стоял молча. В это время со спортивного поля донеслись громкие аплодисменты.
— Прыжки в высоту с шестом, — заметила Ёсико. — Интересно, какой был сейчас прыжок?
Минэко снова чуть-чуть улыбнулась. Сансиро продолжал хранить молчание. Пристало ли ему вести разговор о каких-то там прыжках!
— Вы видели на холме что-нибудь интересное? — спросила Минэко.
Камень да обрыв, вот и всё, что видел Сансиро. И он ответил:
— Нет, ничего примечательного.
— Да-а… — с сомнением протянула Минэко.
— Может, поднимемся ненадолго? — весело предложила Ёсико.
— Ты разве не бывала здесь? — спокойно отозвалась Минэко.
— Не всё ли равно? Пойдёмте! — И Ёсико стала подниматься по дорожке. Сансиро и Минэко ничего не оставалось, как последовать за нею. Очутившись на поляне, Ёсико подошла к краю обрыва и оглянулась.
— Смотрите, какая высота! — Она явно преувеличивала. — Отсюда могла бы броситься вниз сама Сафо.
Минэко и Сансиро расхохотались. Правда, Сансиро весьма смутно себе представлял, откуда именно бросилась вниз Сафо.
— Уж не хочешь ли ты последовать её примеру? — спросила Минэко.
— Я? Броситься с обрыва? Ни в коем случае! Вода чересчур грязная, — ответила Ёсико, подходя к Минэко и Сансиро.
Тут между девушками завязался разговор.
— Ты пойдёшь? — спросила Минэко.
— Пойду. А ты?
— Не знаю, как и быть.
— Как хочешь. Могу сходить я, а ты здесь подожди.
— Не знаю, что лучше.
Девушки никак не могли договориться. Сансиро не выдержал и вмешался в разговор. На его вопрос Ёсико ответила, что хочет зайти в клинику, это ведь совсем рядом, и поблагодарить сиделку за уход. А Минэко собирается навестить больничную сестру, которая ухаживала за её родственницей, лежавшей этим летом в клинике. Впрочем, это совсем не обязательно.
В конце концов Ёсико, пообещав скоро вернуться, стала быстро спускаться с холма. Ни удерживать её, ни идти вместе с нею не имело смысла, и Сансиро с Минэко остались вдвоём. Точнее говоря, не остались, а были покинуты, если иметь в виду их полную пассивность.
Сансиро снова сел на камень, а Минэко продолжала стоять. В мутной воде пруда, гладкого, как зеркало, отражалось осеннее солнце. Посредине был небольшой островок, на котором росло всего два дерева. Ярко-зелёные ветви сосны удивительно гармонично переплелись с красноватыми листьями клёна, образовав садик в миниатюре. На другой стороне пруда темнела густая роща. Указав на неё, Минэко спросила: