Когда сыплют соль на раны, становится, как известно, больнее, и Соломатин ответил зло:
– Быстро вам доложили!
– У вас заготовлен другой солист?
– Солисты не грибы, их впрок не заготавливают!
– У нас незаменимых нет! А начиная с сегодняшнего дня время ваших спевок вы согласовывайте с учителем физкультуры! – У завуча был характер, как говорили в школе, не приведи господь!
– Это еще почему?
– Я передала ваш зал ему! Он готовит детей к спартакиаде. А я так люблю его штангистов!
– Как вы можете сравнивать гири и музыку? – возмутился Ефрем Николаевич.
– Давно собираюсь спросить, – ехидно парировала завуч, – почему это вы приводите на занятия хора вашу личную собаку?
– Это не личная, а общественная собака! – Соломатин ушел, хлопнув дверью.
Детский хор обсуждал случившееся, собравшись в зале, где проходили репетиции.
– Надо пойти, – выкрикнул один из хористов, по имени Шура, – и набить Андрюшке…
– Спокойно! – прервал Соломатин. – Он тут ни при чем!
– Что значит «ни при чем»? – не согласился рыжий Федя. – Человеку двенадцать лет, и пора иметь собственное мнение!
– Люди, подобные Андрею, – вступил в дискуссию Костик и блеснул очками, – думают только о карьере.
– Да бросьте вы на него нападать! – сказал Соломатин. – У родителей – власть, а у него что? Бесправие!..
– Улавливаете? – вздохнул Федя.
Соломатин засмеялся.
– Что будем делать? Вносите предложения!
– Надо выдвинуть кого-нибудь другого! – Костик покраснел. – Давайте меня выдвинем, только я не уверен, что смогу…
– Федю! – Шура ухватил Федю за шиворот и потащил к роялю. – Федя может, а не сможет, мы ему набьем…
– Спокойно! – призвал к порядку Соломатин. – Отпусти его!
– Мне нельзя, я – рыжий! – возразил Федя.
– А что, это помеха? – с интересом спросил педагог.
– Смеяться будут! – убежденно заявил Федя. – Вот рыжий, а поет по-латыни!
Все рассмеялись.
– Видите! – сказал Федя.
– А мы его перекрасим! – предложил Шура. – Или наголо побреем. А будет сопротивляться, мы ему… так набьем…
– Ты держиморда какой-то, – улыбнулся Ефрем Николаевич, – все «набьем» да «набьем»… Подхода у тебя нет!
– В нашем возрасте, – сказал Шура, – я знаю, какой нужен подход! Пусть Федя попробует, а не захочет, мы ему…
– Рыжий я! – грустно повторил Федя. – У рыжих своя, трудная жизнь! Но я попробую…
Ефрем Николаевич взял аккорд, и Федя радостно заголосил:
– Стоп! – оборвал Соломатин. – Что это ты так бодро поешь?
– Так это же веселая песня! – беззаботно ответил Федя. – Веселится и ликует весь народ!
– А что такое коварные мысли?
– Это значит шутливые! – пришел Федя к неожиданному выводу. – Вот в цирке – клоун, его тоже называют коварный!
– Не коварный, а коверный! – поправил Соломатин.
Дети опять рассмеялись.
– А ты бывал на вокзале? – спросил Ефрем Николаевич. – Помнишь – одни уезжают, другие прибывают… Встречи, расставания, и во всем такая непонятная, такая щемящая грусть… Понимаешь? Вот Глинка, когда писал, он это испытывал…
– А я не знал, что это вокзальная песня! – сказал Федя, оправдываясь.
– Не вокзальная, а попутная! – поправил Ефрем Николаевич.
– Когда мы к бабушке едем, – вспомнил вдруг Кира, – мама на вокзале всегда говорит: «Ничего руками не трогай, здесь сплошная инфекция…»
– Я люблю вокзалы, – заметил Костик, – уезжать и встречать тоже, мне всегда чего-нибудь привозят!
– Мне на вокзалах весело, а не грустно, как Глинке! – сказал неудавшийся солист Федя.
– Давайте я Феде набью, и он сразу загрустит! – нашел выход Шура.
– Ну-ка, ты сам! – вдруг предложил учитель пения.
– Кто, я? – испуганно переспросил Шура. – Солистом?
– Именно ты!
– Что вы, я стесняюсь…
– А мы тебе набьем, – задиристо предложил Соломатин, – и ты перестанешь стесняться!
Отворилась дверь. И на пороге возник учитель физкультуры.
– Здравствуйте! – сказал он. – Согласно договоренности с Натальей Степановной… Вносите! – сказал он.
И четверо юных молодцов, пыхтя и отдуваясь, внесли в зал штангу и опустили на пол.
– Вы когда кончите? – нагло спросил учитель физкультуры. – Больно вы долго! Дайте и другим культурно развиваться!
Не говоря ни слова, Ефрем Николаевич снял пиджак и повесил на стул.
Стало тихо.
И хористы, и физкультурники с интересом смотрели на учителя пения, думая, что он кинется сейчас на физрука.
А физрук – тот даже на всякий случай принял боевую позу.
Но Ефрем Николаевич подошел не к нему, а к штанге. Ефрем Николаевич вдохнул побольше воздуха, выдохнул, нагнулся, поднял штангу; шатаясь, вынес ее из зала и с грохотом уронил в коридоре.
– Вот так! – сказал Соломатин, тяжело дыша.
После этого он взял плакатик, на котором было написано: «НЕ ВХОДИТЬ! ИДЕТ РЕПЕТИЦИЯ!», и повесил на дверь.
В это время дом Соломатина посетил гость. Он был одет в темный териленовый костюм, в белую рубаху, шея перехвачена нейлоновым галстуком, ботинки начищены.
Тамара ставила в вазу букет цветов, очевидно принесенный гостем, а он оглядывался по сторонам, приглаживая волосы, которых оставалось, увы, немного.
– Тесно живете! – оценил Валерий, так звали лысого.
– Мы на очереди стоим! – сообщила Клавдия Петровна, она тоже была дома.
– Связи в исполкоме есть? – Валерий взялся за спинку стула. – Вы разрешите?
– Конечно, садитесь! – улыбнулась Тамара, а Клавдия Петровна добавила:
– Вот связей у нас нет!
– Благодарю вас! – Валерий сел. – Прошу понять меня верно. Я говорю не о блате, а о контактах. Блат – это когда не по-честному, а контакты – это когда широкая информация приводит к запрограммированному результату! Связи в исполкоме я налажу!
– Спасибо. Я чай поставлю! – Клавдия Петровна вышла на кухню.
Раздался телефонный звонок. Как обычно, не узнав, кого спрашивают, Тамара сказала:
– Тамары нету дома!
– Я их всех отважу! – пригрозил Валерий.
Тут вдруг стало слышно, как отворилась дверь, это вернулся домой Соломатин. В комнату влетел Тинг и залаял на Валерия.
– Спокойно, Тингуша! – погладила его Тамара.
– День добрый! – Валерий поднялся навстречу хозяину. – Приятно познакомиться.
Тамара не дала договорить.
– Папа, это Валерий! Он заместитель управляющего «Лакокраспокрытия». Он устраивает меня старшим лаборантом. Правда, я не умею, но Валерий говорит, что это не имеет принципиального значения. Там прилично платят…
Из-за спины Соломатина раздался смех. Смеялись Шура и рыжий Федя.
– Проходите в маленькую комнатку и репетируйте там! – распорядился Соломатин и виновато добавил, глядя на жену, выглянувшую из кухни: – Видишь ли, Клава, им надо работать, в школе негде, у Шуры от пения плачет маленький братик, а у Феди скандалят соседи по квартире…
Дети прошли в маленькую комнату и, не дав никому опомниться, в полный голос грянули песню.
Клавдия Петровна скрылась в кухне, а Валерий вздрогнул.
Соломатин посмотрел на него в упор.
– Меня зовут Ефремом Николаевичем, а ваше отчество?
– Если вы намекаете… – Валерий дотронулся до головы, – так мне всего тридцать один. Преждевременное облысение. И я надеюсь, что вы притерпитесь к моему внешнему виду!
– А зачем мне это? – искренне удивился Соломатин.
– Я надеюсь бывать у вас часто. Я ведь далеко пойду!
– В каком направлении? – спросил Ефрем Николаевич.
– В международном! – ответил Валерий. – Я настойчивый, изучаю язык, и лакокраспокрытие для меня только ступенька. Сейчас имеет смысл ездить в заграничные командировки, не обязательно в капстраны, можно в слаборазвитые…
– Ах, можно в слаборазвитые, я это учту!
Клавдия Петровна внесла поднос с чаем, и вновь зазвенел звонок. Ефрем Николаевич пошел отворять.
– Знаешь, мама, – Тамара прислушалась к пению, – они теперь повадятся ходить к нам петь каждый день!
– Значит, папе так нужно! – Клавдия Петровна заставила себя улыбнуться. – Это не имеет значения, но я лягу в психиатрическую лечебницу!
– У вас обаятельный муж! – Валерий старательно заводил дружбу с Клавдией Петровной. – Мы с ним понимаем друг друга с полуслова!
В этот момент появился Ефрем Николаевич. Он сделал несколько шагов и остановился. Руки его бессильно висели вдоль тела.
– Что с тобой? – испугалась Клавдия Петровна.
– Что случилось? – спросила Тамара значительно спокойнее.
– Вот! – Соломатин протянул жене какую-то бумагу.
– Прочти сам! – отшатнулась Клавдия Петровна. – Кто-нибудь умер, да?
– Повестка из исполкома! – тихо сообщил Ефрем Николаевич. – Подошла наша очередь, и нам дают новую квартиру!
– Ура! – крикнула Тамара.
– Вот видите, – сказал Валерий, – у нас всегда торжествует справедливость. Это я принес вам в дом счастье!
В маленькой комнатке по-прежнему в полный голос пели дети.
Новую квартиру ходили смотреть всей семьей.
Впереди шел Соломатин с Тингом, за ним – Клавдия Петровна, за ней – Дима, за ним – Тамара, а сзади шел Валерий, который тоже увязался за ними.
Новые дома, три здоровенных дома-башни, высились в центре гигантского пустыря. Работы по благоустройству, как это обычно бывает, не были выполнены, и поэтому, чтобы пробраться к домам, надо было преодолеть груды щебня и мусора и глубокие рвы, двигаясь по скользкому дощатому настилу. Причем Тинг все время предпринимал попытку спрыгнуть с настила в грязь.
– Зачем ты взял с собой собаку? – спрашивала Клавдия Петровна.
– Зачем ты взяла с собой Валерия? – вопросом отвечал Ефрем Николаевич.
– Он человек практичный, он может дать дельный совет!
– А я не нуждаюсь в советах практичных людей, я не хочу быть практичным!
А у Тамары с Валерием шел вот какой разговор.
– Вы очень красивая, – говорил Валерий, – но одной красоты мало. С красоты воды не пить. К красоте привыкаешь, перестаешь ее замечать.
Тамара усмехнулась:
– Просто вы меня не любите!
– Люблю. Но одной любви мало. Любовью сыт не будешь. С годами любовь переходит в привычку.
– Чего же вы хотите? – Тамара была настроена иронически.
– Чтобы вы шагали со мной в одном строю. Чтобы вы росли интеллектуально. Родство высоких душ не проходит никогда.
Тамара рассмеялась:
– Ну что вы из себя строите? Или вы не очень… я хотела сказать – не очень умны?
– Конечно, – ответил Валерий с нарочитой серьезностью. – Если б я был очень… Это хана, этого нигде не любят. Я в меру… Когда мне надо, я умен…
– И вам часто надо быть умным?
– Не юморите, – улыбнулся Валерий, – не ехидничайте! Насчет юмора у меня в порядке.
– Как мы здесь будем ходить, особенно вечером, в темноте, – сказала Клавдия Петровна. – Мы переломаем ноги.
– Было бы ненормальным, – отвечал муж, – если б строили сразу и дом и дорогу! Это было бы нарушением традиций!
Теперь они подошли к трем домам-близнецам.
– Наш корпус третий! – напомнила Клавдия Петровна.
– Если считать отсюда, то наш корпус тот, – показал Ефрем Николаевич на дальний дом, – но если считать оттуда, то этот!
Валерий, который слышал разговор, сказал:
– Минуточку! – и исчез куда-то.
– Вот видишь, от него польза! – заметила Клавдия Петровна.
– Даже рак и тот приносит пользу! – парировал Ефрем Николаевич. – Его едят с пивом!
Вернулся Валерий.
– Корпус номер три – посередине!
Когда квартиры пустые, без мебели, они кажутся больше, нежели есть на самом деле. А новая трехкомнатная квартира действительно была просторной.
Клавдия Петровна замерла на пороге центральной комнаты, с улицы щедро вливался в комнату солнечный свет, и она счастливо жмурилась. Сзади стоял Ефрем Николаевич. По его лицу плыла улыбка. Жестом он останавливал молодых людей, чтобы те не помешали Клавдии Петровне насладиться историческим мгновением.
– Вытрите ноги! – прошептала Клавдия Петровна.
– Обо что? – шепотом же спросил Ефрем Николаевич.
– Не знаю.
– Здесь вытереть не обо что! – тоже шепотом сказал Дима.
– Но мы можем наследить! – тоже шепотом вставила Тамара.
– Я знаю, что надлежит сделать! – Клавдия Петровна сняла туфли.
Ефрем Николаевич нагнулся и стал расшнуровывать ботинки.
– Только вот непонятно, что же снимать Тингу.
– Привяжи его к двери!
Тинг был привязан. Все разулись и в носках вступили в храм. Здесь была большая комната и две поменьше, все изолированные.
– Какая замечательная квартира! – шепотом продолжала Клавдия Петровна.
Между прочим, Соломатины не отличались в этот момент от других новоселов. В новой квартире многие поначалу разговаривают шепотом, почему – неизвестно. Может быть, боятся, что кто-нибудь подслушает и отнимет квартиру?
Ефрем Николаевич привстал на цыпочки, поднял руку и дотянулся до потолка.
– Не трогай потолок! – быстро сказала Клавдия Петровна. – Осыпется!
А Тамара обнаружила Валерия в маленькой комнате.
– Значит, так, мы возьмем себе эту жилую площадь. – Валерий тщательно прикрыл дверь. – Она самая маленькая!
– Но почему мы должны брать самую маленькую? – иронически переспросила Тамара. – Нас будет двое, а Дима – один!
– Я вхожу в вашу семью и не должен выглядеть нахалом. Скромность, Тамара, скромность! Когда в одной квартире живут два поколения, принцип мирного сосуществования – уступать! Например, на кухне мы возьмем себе конфорку самую неудобную, у стены!
– Как это «возьмем конфорку»?
– Видите ли, кухня – это центр раздора! Чтобы не было конфликтов из-за питания, надо кормиться отдельно!
– Но мама этого не позволит!
– Мама будет сама по себе, мы – сами по себе. Только этим мы сохраним хорошие отношения. И поэтому надо поделить конфорки!
– Но я не хочу делить конфорки! Я еще не дала вам своего согласия, и я люблю маму!
– Я уже тоже активно люблю вашу маму!
Дверь распахнулась. Это были родители. Валерий официально предупредил:
– Чтобы не было конфликтов, давайте договоримся: вы к нам и мы к вам не вламываемся без предварительного стука в дверь!
Соломатин шагнул вперед.
– Ефрем, спокойно! – всплеснула руками Клавдия Петровна.
Но было уже поздно. Соломатин сгреб Валерия в охапку и потащил к двери. Его ноги шаркали по полу.
– Паркет у вас качественный! – Валерий и сейчас оставался вежливым. – Скользишь по нему, как по лыжне!
Соломатин выволок Валерия на лестничную площадку, и босой жених припустился вниз по лестнице.
– Извините, – закричал он снизу, – но вы нарушили нормы морального поведения советского человека!
– Обожди! – крикнул в ответ Ефрем Николаевич.
Он вернулся в квартиру, взял ботинки Валерия, вновь вышел на площадку и по одному кинул ботинки вниз, в лестничный пролет.
Потом Соломатин вернулся к семье.
– Куда ты его выбросил? – спросила Тамара.
– В мусоропровод! – Соломатин обнял дочь. – Не горюй! Ты его не любишь! Просто он тебе заморочил голову!
– Не успели переехать, – отшутилась Тамара, – а ты уже засорил мусоропровод!
– Надо срочно идти в исполком, – забеспокоилась Клавдия Петровна, – и поменять смотровой ордер на настоящий, пока они не передумали!
Математическая школа-интернат помещалась в саду, за забором. У входа дежурил вахтер. Хористы обошли вокруг забора.
– Дыры нет! – сказал Шура. – Придется лезть!
– Лезем мы с Шуркой! – распорядился Федя. – Остальные ждут здесь!
Он и Шура легко перемахнули через препятствие.
– Как нам его найти? – Шура задумался. – Если в дверь войти, так ведь выгонят!
– Очень просто! – Федя звонко запел по-латыни: «Сикут лакутус…»
Из-за забора дружно поддержал хор. На втором этаже распахнулось окно, и в нем появился Андрюша.
– Привет! Держите! – сказал он, кидая конфеты.
– Ну как ты здесь? – Федя ловко поймал конфету и сунул в рот.
– Плохо, – признался Андрюша, – я – троечник, а это здесь как сирота!
– Бьют? – по-деловому спросил Шура.
– Им не до этого. Они чокнутые. У нас в комнате один ночью вскакивает и в темноте пишет на тумбочке, формулы сочиняет!
– Сумасшедший дом! – вздохнул Федя, кладя в рот конфету.
– А может, мы сумасшедшие? – Андрюша был искренен. – Надо двигать науку, а мы распеваем!
– Уже обработали тебя? – заметил Федя.
– Я Ефрема Николаевича, конечно, люблю…
– Ефрема не трогай! – грозно остановил Шура. – Мы не математики, мы тебя так… набьем!
– Я его не трогаю… – примирительно сказал Андрюша. – А вы что, пришли, чтобы я смылся отсюда на фестиваль?
– Но музыка нужна человеку… – начал было рыжий Федя.
– Федя, не унижайся, пошли! – приказал Шура.
– Да что вы обижаетесь… – заныл Андрюша. – Я же не виноват, что здесь интересно…
– Федя, – строго вопросил Шура, – у тебя еще осталась во рту конфета? Свою-то я сжевал.
– Немножко!
– Выплюнь!
Федя покорно выплюнул.
И оба быстро перелезли через забор.
– Ну что? – спросил хор хором. – Он согласен убежать?
– Он не может, – объяснил Шура, – у него перелом!
– Ноги? – поинтересовался хор.
– Нет, мозгов!
– Значит, фестиваль – тю-тю… – вслух огорчился кто-то.
– Главное не фестиваль, – улыбнулся во весь рот рыжий Федя, – главное – чтобы мы росли с музыкой в душе!
Соломатин шагал по улице, ведя Тинга на поводке, и мурлыкал под нос песенку, которую он сочинял на ходу, как вдруг услышал: «Аве Мария…» – женский голос прекрасно пел Шуберта. Музыкальный Тинг поднял голову и тоже прислушался. Музыка доносилась из «Жигулей», где был включен приемник.
Соломатин подошел поближе и увидел элегантную даму, которая в полной растерянности стояла возле машины с задранным кверху капотом.