Пусть разбираются.
Знающие люди выстроят версию грамотную и убедительную.
Дальнейшее было для меня полной неожиданностью – Жанна, не колеблясь, шагнула вперед, склонилась над трупом и откинула полу пиджака. Пистолет был в руке у Мясистого. Он умер, так и не выпустив оружия из рук. Ну что ж, наверно, мужественный был человек. Интересно вот только, сколько заплатили несчастному за его отвагу?
А ведь все могло быть иначе – все шло к тому, что толпа вот так же стояла бы вокруг меня и я вот так же, отвратительно изогнувшись мертвым своим телом, потешал бы пьяную компанию. И Жанна, глядишь, всплакнула бы, увидев любимые глаза мертвыми... Шучу.
– Не трогайте, девушка! – вдруг тонко взвизгнула женщина. – Не надо ни к чему прикасаться! Придет милиция – может, какие-то следы обнаружатся!
– Да, девушка, отойдите! – подхватил мужик свежую мысль. – А то потом затаскают!
– Не отвертитесь!
Жанна неохотно отошла, остановилась, не оборачиваясь, но и не прикасаясь ко мне. Я качнулся вперед, положил руки ей на плечи, она прижалась лопатками к моей груди.
– А откуда ты знаешь про контрольный выстрел? – спросил я, наклонившись к самому ушку, даже слегка коснувшись его губами.
– Детективы надо читать, – полуобернувшись, она все еще не спускала взгляда с Мясистого, будто ожидая от него чего-то, будто мог он еще простонать, завалиться на бок, попытаться встать.
Нет, не встанет, я уже знал точно.
Сам об этом позаботился.
– Пойдем отсюда, – сказал я. – А то и в самом деле затаскают. Сказал ведь вон тот мужик.
– Убегаешь с места преступления? – с улыбкой обернулась ко мне Жанна. – Может, и в самом деле мордочка в пуху, а? Признавайся! Только чистосердечные показания могут смягчить вину!
– От допроса мне все равно никуда не уйти, – сказал я.
– Почему?
– Живу рядом, – я кивнул на девятнадцатый корпус. – Тут уж хочешь не хочешь, а на вопросы отвечай. Как ты выражаешься, чистосердечно и с желанием помочь следствию.
– Я так не говорила.
– Пошли вина выпьем, – предложил я. – У меня есть мускатное. В достаточном количестве и в меру охлажденное.
– Я бы сейчас выпила текилы.
– Выпьем и текилы. Я знаю, где она есть. У Игоря. Вон в том железном киоске у входа в парк Дома творчества. Самый богатый киоск побережья. Есть там и текила... С мексиканской шляпой возле горлышка. Но попозже, к вечеру... Так что?
– Мускатное так мускатное, – вздохнула Жанна обреченно. – Дареному коню в зубы не смотрят.
Не понравились мне ее последние слова. Хоть и не было в них явного вызова или пренебрежения, но какая-то малая часть вызова, нотка пренебрежения прозвучали. До моего крыльца мы прошли молча. Не хотелось говорить, развлекать, потешать после печальных утренних впечатлений. Идешь? Иди. Не желаешь? До скорой встречи. Она, видимо, поняла мое настроение.
– Я сказала что-то не так? – спросила она.
– Все, что ты произносишь, – обернулся я уже на крыльце, – для меня звучит божественной музыкой.
– Спасибо, – она поняла издевку.
Мы вошли в номер, я тут же заперся, усадил Жанну на свою кровать, не спрашивая, хочет ли она этого или желает сесть напротив. Принес с лоджии бутылку мускатного, сорвал фольгу, свинтил проволоку, и пробка, не дожидаясь моего разрешения, сама бабахнула в потолок. Я разлил всю бутылку в два бокала из тонкого стекла, покрытого причудливыми золотыми вензелями. Сел не рядом с Жанной, а напротив, на вторую кровать.
– За победу! – Я поднял бокал, улыбаясь настолько радостно, насколько хватало моих сил.
– О какой победе ты говоришь? У тебя труп под балконом!
– Над силами зла. Как мы их понимаем!
– Разве что так, – не нашла что возразить Жанна и, пригубив свой бокал, поставила его на стол.
Я свой выпил до дна. Сразу, залпом, и только последний глоток чуть подзадержал во рту, чуть протянул наслаждение, постепенно пропуская в себя шипящую красными мускатными пузырьками струю.
Как это и бывает с женщиной.
В тот самый момент, в тот самый.
В конце концов, почему бы мне и не выпить за победу!
Как я ее понимаю.
Может быть, не за полную, окончательных побед никогда не бывает ни у кого. А так, маленькая, промежуточная, не столько победа, сколько передышка... Почему бы и не выпить с красивой женщиной, даже если ее и немного колотит от зрелища непривычного, может быть, даже страшноватого. Уж не обо мне ли она переживает, – подумал я с некоторой горделивостью. Впрочем, горделивость была скорее результатом второго бокала шампанского, нежели истинным отношением к самому себе.
Солнце зашло, в комнате стояли сумерки, но ни Выговский, ни Здор не торопились включать свет – ни верхний, ни настольную лампу. Их разговор не требовал большого света. Более того, темнота, если и не полная, то хотя бы вот такие сумерки, казалась уместнее.
– Проговорим еще раз, – медленно сказал Выговский. – Чтобы не пролететь на недопонимании.
– Нет никакого недопонимания! – резковато бросил Здор. – Все ясно и просто. Как пареная репа.
– Значит, наши приятели и соратники...
– Это приятели и соратники Усошина!
– Поскольку они выполнили заказ, это уже наши приятели. Гриша и Валера. Днепропетровские ребята. Приехали, сделали свое дело и уехали, – Выговский продолжал говорить медленно, словно многократным повторением пытался получше уяснить случившееся.
– В народе говорят – сунул, вынул и пошел! – выкрикнул Здор.
– Подожди, Миша... Не возникай без толку. Мы должны сейчас, вдвоем, ты и я... Понял? Принять решение. Которое нас обяжет ко многому. Изменит нашу жизнь. Чего дергаешься? У тебя есть такое решение? Говори, слушаю внимательно.
– Виноват! – покаялся Здор. – Вляпались мы с этими ребятами. По уши вляпались. Мои менты сказали, что вроде у следствия уже есть фамилия одного из них!
– Откуда? – осел в кресле Выговский.
– Пальчики оставили. Когда по карманам у трупов шарили, в ящики заглядывали. Деньги искали. А наши десятки тысяч для них вроде и не деньги. Идиоты. Даже пистолеты не оставили. Пожлобились. Теперь продадут. И потянется ниточка.
– Так, – крякнул Выговский.
Дверь приоткрылась, пропуская в кабинет яркий свет из приемной. В проеме возник Мандрыка в неизменном клетчатом пиджаке, в белой рубашке и при галстуке.
– Не помешал? – спросил он.
– Входи, Вася, – устало сказал Выговский. – Присаживайся.
– У вас тут в темноте и кресла не найдешь... Включить свет?
– Не надо, – ответил Здор. – Нет сил смотреть на тебя.
– Чем же я так тебе не пришелся? – Мандрыка спокойно уселся в третье кресло. – Чем не угодил? Есть ли у меня возможность исправиться?
– Кончай, Вася, – сказал Выговский. – Думай, что с твоими ребятами делать.
– Каких ребят вы называете моими? Они усошинские.
– Ладно, Вася, – повторил Выговский все с тем же бесконечным терпением. – У Миши новые сведения... Одного из них менты вычислили.
– Как? – будто от боли, вскрикнул Мандрыка.
– Пальчики! – закричал Здор. – Вложили его шаловливые пальчики в компьютер, нажали кнопку, а на экране – р-р-раз, и его морда! Со всеми своими отличительными признаками. С веснушками, конопушками! И бесконечной дурью в глазах. А ниже текст – имя, фамилия, отчество. Что там еще у него есть? Адрес. Прописка. Биография. Тюремная биография, между прочим.
Мандрыка долго молчал, закинул правую ногу на левую, потом левую перебросил на правую, потом, не выдержав, подошел к столу и включил настольную лампу.
– Где же они наследили? – наконец произнес он.
– У трупов по карманам шарили. Трупы еще теплые, еще ногами-руками дергают, кровища из них хлещет, клекот из горла, а они по карманам. Ты же их этому не учил? Такого задания не давал?
– Они плохо поступили, – сказал Мандрыка негромко. – Так поступать нельзя.
Спокойные мандрыковские слова привели Здора в состояние бешенства, он вскочил, подбирая слова самые злые и беспощадные, но некоторое время только открывал и закрывал рот, пока не вмешался Выговский, подняв успокаивающе руку.
– Сядь, Миша, – сказал он твердо и властно, как может, в конце концов, заговорить генеральный директор. – Сядь, сказал! Что ты все время дергаешься? Если столько в тебе гнева и возмущения, исправь положение.
– Как?!
– Давай подумаем. Все вместе. Оповестим народ. Чтобы никто не остался в стороне. Чтобы никто потом не говорил, что ничего не знает. Слушайте, люди и города, и не говорите потом, что вы не слышали! Так оповещали народ в прежние времена. Глашатаи такие были с зычными голосами. Вот бы тебе глашатаем, а, Миша?
– Я молчу.
– Это правильно, – сказал Мандрыка. – Что делать, провинциальные ребята попались нам. Они, конечно, крутые, вон как поступили в трудный момент... Но темные.
– Идиоты! – прошипел Здор.
– И опять я с тобой согласен, – кивнул Мандрыка. Гладко зачесанные назад волосы, седина на висках, невозмутимость и нарядность делали его похожим на аристократа. – Вы еще не все знаете, ребята, – проговорил он. – Пальчики пальчиками... Но...
– Я молчу.
– Это правильно, – сказал Мандрыка. – Что делать, провинциальные ребята попались нам. Они, конечно, крутые, вон как поступили в трудный момент... Но темные.
– Идиоты! – прошипел Здор.
– И опять я с тобой согласен, – кивнул Мандрыка. Гладко зачесанные назад волосы, седина на висках, невозмутимость и нарядность делали его похожим на аристократа. – Вы еще не все знаете, ребята, – проговорил он. – Пальчики пальчиками... Но...
– Ну! – поторопил Здор.
– Деньги.
– Что деньги? – не выдержал и Выговский.
– Хотят денег.
– Ты с ними не расплатился?
– Они получили только аванс. Им причитается еще двадцать тысяч.
– А почему не отдал остальные?
– Мы так договорились. Или кто-то из нас поедет в Днепр, или они приедут сюда. Речь не об этих деньгах, дорогие мои, речь о других деньгах. Они требуют увеличить гонорар в пять раз. По количеству клиентов, с которыми им пришлось столкнуться.
– О некотором увеличении гонорара говорить можно, – раздумчиво сказал Выговский. – Но о том, чтобы его увеличить в пять раз... Это неправильно.
– Их довод такой, – Мандрыка свел кончики пальцев правой руки и левой, получив как бы ребристый шар, который помог ему сосредоточиться. – Их довод такой... Мы их подставили, – он поднял голову и посмотрел поочередно на Выговского и Здора.
– Каким образом?
– Не предупредили о том, что в комнате будет не один человек, а пятеро.
– Но мы сами не знали!
– Гриша и Валера не верят. Они настаивают на том, что мы об этом знали. И заранее не известили. Сознательно поставив в положение не просто сложное, а смертельно опасное. Такова их позиция. Если примем их требования, гонорар возрастет с сорока тысяч до двухсот.
– Он возрастет еще больше, – вздохнул Выговский.
– Почему? – не понял Мандрыка.
– Они с нас не слезут.
– Во! – воскликнул Здор. – И я о том же! Мы с этими кретинами вляпались надолго, если не навсегда!
– Не навсегда, – тихо сказал Выговский.
– В каком смысле? – спросил Мандрыка.
– Ты, Вася, понял меня правильно. Нам ничего не остается. Только это. Только это.
– Что – это?
– Ха! – Здор вскочил из своего кресла, но тут же сел обратно. – Какой наивный! Какой нежный и трепетный!
– Заткнись, – сказал Мандрыка. – Вон вода стоит... Выпей. Может, полегчает.
– Убирать их надо, – сказал Выговский. – Они приняли нас за лохов. Какое-то время назад мы и были лохами. Они это почувствовали. Они, Миша, не идиоты, – повернулся Выговский к Здору. – Это четкие ребята. Их слабость в другом.
– Жлобы! – выкрикнул Здор.
– Да, – кивнул Выговский. – Этого у них не отнять. На этом мы и сыграем. Скажи, Вася, – обратился он к Мандрыке, – скажи мне честно и откровенно...
– А я всегда...
– Знаю... Скажи мне вот что... С этими Гришей и Валерой, с этими ребятами тебя что-нибудь связывает? Родственные отношения, дружеские, приятельские? Может, за одной бабой ухлестывали, может, еще чего?
– Ничего! – твердо сказал Мандрыка. – Это люди Усошина.
– Усошин далеко. То есть, если с ними что-то случится, ты недолго будешь переживать?
– Знаешь, Игорь, совсем недолго.
– А Усошин?
– Перебьется. Ему и знать обо всем не обязательно.
– Ты уверен?
– Знаешь, сколько у него зэков? Считать не пересчитать. И все новые, и все новые прибывают!
На какое-то время в кабинете, освещенном мягким светом настольной лампы, установилось молчание. Изредка звонил телефон – видимо, пробивались руководители многочисленных пилорам, лесопилок, заводиков, которые успели возникнуть под крылом «Нордлеса» за последние полтора года. Но трубку поднимала секретарша и отсекала, отсекала звонки, которые в данный момент только раздражали руководство.
– Мы спасаемся, – наконец проговорил Выговский. – Мы только спасаемся. И больше ничего.
– Согласен, – сказал в наступившей тишине Здор. – Целиком и полностью, – вдруг выскочили из него слова, которые в большом ходу были всего несколько лет назад. Надо же, сохранились где-то в глубинах его сознания.
– А ты, Вася? – спросил Выговский.
– Что мне остается? Присоединяюсь к большинству.
– Другими словами, поддерживаешь? – уточнил Выговский. Он не хотел в этом щекотливом вопросе оставлять что-то не до конца проговоренное.
– Да, – уже тверже сказал Мандрыка, поняв, что от него требуется.
– Ты сказал, что поддерживаешь большинство... Я думаю, не надо так уж широко оповещать народ о принятом решении, – медленно, почти по слогам проговорил Выговский. – Мы знаем положение, в котором оказался «Нордлес», знаем опасность, которая нам угрожает в случае ареста этих Гриши и Валеры... Мы должны опередить события.
– Это грамотно, – сказал Мандрыка.
– Я – за! – Здор даже ладошки прижал к груди, показывая, с какой искренностью он поддерживает все сказанное Выговским.
– Думаю, – опять заговорил Выговский, тщательно подбирая слова, чтобы не допустить малейшей двусмысленности, чтобы никто потом не сказал, что, дескать, не то имел в виду, не так понимал, не к тому стремился, – нам и в будущем не следует распространяться о сегодняшней встрече и принятых решениях.
– Это правильно, – кивнул Мандрыка.
– Тебе, Вася, надо связаться с этими ребятами и вызвать их в Москву. За деньгами приедут. Тем более что вы об этом договаривались.
– Было, – кивнул Мандрыка.
– Предупреди, что, поскольку возвращаться будут с большими деньгами, чтоб не трепались там – куда едут, к кому, зачем и так далее.
– Согласен, – кивнул Мандрыка.
– Теперь подробности. – Выговский встал, подошел к двери, выглянул в приемную и, убедившись, что все там спокойно и они могут без помех продолжать разговор, закрыл дверь и вернулся в свое кресло. Оно стояло между двумя окнами, и только свет настольной лампы освещал его смутный контур на фоне темной шторы. – Примерно так я представляю себе, как все должно произойти...
Поезд из Днепропетровска прибывал на Курский вокзал Москвы в десять часов двадцать шесть минут. Опаздывал он редко, не опоздал и в этот день. Здор остался в машине в качестве водителя, а Мандрыка пошел встречать дорогих гостей – номер вагона он уже знал и не спеша прогуливался по перрону, рассматривая товары в киосках – печенье, воду, пиво, конфеты.
Наконец дождался – из грохочущих динамиков донеслось, что поезд пятнадцатый Днепропетровск – Москва прибывает на седьмой путь третьей платформы.
– Очень хорошо, – пробормотал Мандрыка и пошел вслед за движущимися вагонами, стараясь поспеть за восьмым, который медленно проскользнул мимо него.
Гриша и Валера выпрыгнули на перрон едва ли не первыми – вещей при них не было, разве что дорожные сумки на длинных ремнях. Оба были оживленны, улыбались, тем более что сразу увидели встречавшего их Мандрыку, человека, которого уже знали.
– Привет, ребята, – приветствовал их Мандрыка. Улыбался он по-столичному – широко, уверенно, вскинув голову и глядя прямо в глаза. – Как добрались?
– Отлично!
– Без приключений?
– С таможенниками немножко повыясняли отношения... Но это нормально. Они хотели что-то взять, а у нас в сумках, кроме сала и полотенца, ничего нет.
– Были провожающие? – спросил Мандрыка, направляясь к подземному переходу, ведущему на привокзальную площадь.
– Какие провожающие, Вася! – воскликнул Гриша. – Да в Днепре вообще никто не знает о нашей поездке. Сказали, что на рыбалку отправились. Мы же сегодня рванем в обратную?
– Конечно. Нечего вам по Москве шастать. Обратные билеты взяли?
– За кого ты нас принимаешь? – весело рассмеялся Гриша. – Мы же старые по этому делу!
– Тогда нормалек! – ответил Мандрыка старым словечком, которым пользовался много лет назад, когда был молодым, нищим и пьяным.
– А что наш вопрос? – подал наконец голос Валера.
Мандрыка круто развернулся, так что оба парня почти уперлись ему в грудь, оттеснил их с прохода в полутемный угол, оглянулся опасливо – нет ли желающих подслушать, и, понизив голос, доверительно проговорил заранее заготовленные слова:
– Значит, так... Слушайте внимательно... На всю заявленную сумму надеяться сейчас не стоит. Ни у кого нет таких денег наличными. Но половина, – Мандрыка проводил взглядом мужика, который почему-то показался ему подозрительным, и продолжил: – На половину можете рассчитывать. Сегодня.
– А когда остальные?
– Ребята... Поймите, я живу не на мешке с деньгами. И никто сейчас не живет на мешке с деньгами. Я вас втянул в это дело, мне и воз тянуть. Что мог, сделал. Двести тысяч – крутые деньги. Сегодня сведу вас с людьми, которые принимают решения. Как договоритесь, так и будет. Может, через месяц. Мой совет – держитесь твердо. Сейчас и в самом деле денег нет, но через два-три месяца... Я не говорю, что будут наверняка. Ожидаются. Вот для вас самый ближний срок, чтобы получить вторую половину. За эти два-три месяца и держитесь. Я буду галдеть то в вашу пользу, то против – вы тоже меня поймите.