Вывод мог быть только один – где-то снял комнату и там обитал вдали от глаз людских. При его профессии это было грамотное решение. Остановился, к примеру, у какой-нибудь бабули и жил, не оставляя следов. Приехал, уехал, да и был ли он вообще в поселочке с причудливым названием Коктебель?
Никому не ведомо.
Молоденький лейтенант, конфузясь от свалившейся на него обязанности, ходил по номерам девятнадцатого корпуса и задавал постояльцам одни и те же бестолковые вопросы.
Пришел и ко мне.
Рыжий, в веснушках, видимо, недавно что-то закончил, погоны лейтенантские получил. Ручки тоненькие, голос слабенький, шариковая ручка какого-то застиранного голубоватого цвета, конечно, не писала. Он и дул на нее, и тряс, и матерился вполголоса – ручка оставалась непреклонной.
– Скажите, вы что-нибудь слышали в эту ночь? Я имею в виду, что-нибудь подозрительное? Сами понимаете, под вашими окнами нашли этот... В общем, труп нашли, – он еще не мог легко и свободно произносить это слово. Привыкнет. Насобачится так, что замечать перестанет, как из него будут выскакивать словечки и похлеще.
– Нет, ничего такого я не слышал.
– Крепко спали?
– Крепко. Поддатый был. Мы с приятелем посетили местное отделение стриптиза.
– Что за отделение такое? – удивился он.
– Голых баб показывают. Под музыку. Не совсем, конечно, голых, но так, почти. Они могут и до конца раздеться, но за отдельную плату. Пятьдесят гривен за трусики.
– Что-то дороговатые трусики, – включился лейтенант в разговор более для него приятный.
– Не сами трусики, – пояснил я терпеливо. – Трусики они оставляют себе. И на следующий вечер опять их используют при исполнении обязанностей, в служебных надобностях. А пятьдесят гривен берут за временное снятие трусиков. Чтоб клиент убедился – там у нее, в трусиках, все как у остальных женщин, или что-то необыкновенное, никем доселе не виданное.
– А что, некоторые сомневаются? – усмехнулся лейтенант.
Вопрос мне понравился, я даже посмотрел на рыжего с уважением. В этот момент наша беседа прервалась – кто-то постучал. Не успел я подняться, как дверь открылась и в комнату заглянула Жанна. Тонкой своей, опять я про тонкую руку, так вот тонкой своей загорелой рукой она сделала мне приглашающий жест, дескать, срочное дело, важное слово хочу сказать.
Я вышел на площадку и закрыл за собой дверь, чтобы лейтенант не слышал наших тайн.
– Я сказала ему, что эту ночь мы провели вместе, понимаешь? – прошептала Жанна.
– С кем провели? – не понял я.
– Мы с тобой. Вдвоем. Вместе. В твоем номере. Любовью всю ночь занимались. Он меня допрашивал. Я ему так сказала.
– Зачем?
– Ну... Может быть, тебе это понадобится.
– Ты думаешь, что...
– Не смотри, что он такой тютя-матютя. Это внешнее. Он цепкий, как пиявка.
– Да! – ужаснулся я. – Как же быть?
– Молчи, и все. Ничего не видел, ничего не слышал. Спал с бабой. Баба – вот она. Все подтверждает. И он с носом.
– И ты все это уже сказала ему?
– Да. Все как есть.
– Ну, ладно... Спасибо, конечно. Ты очень меня выручила. Теперь мне с ним будет легче разговаривать. – Я поцеловал ее на ходу в загорелое плечо, подмигнул как можно более благодарно и вернулся в номер. Лейтенант продолжал безуспешную борьбу с ручкой.
– Твоя? – он кивнул на дверь.
– Моя.
– Ничего девочка.
– Она еще лучше, чем это может показаться на первый взгляд, – начал я отрабатывать Жаннину версию.
– Представляю, – сказал лейтенант и покраснел, осознав, какое словцо у него выскочило, что именно он себе представил и кому это говорит. – Извиняюсь, конечно. Здесь познакомились?
– На пляже.
– Она давно в Коктебеле, – медленно проговорил он, глядя в пространство и думая о чем-то своем. – Месяца два, не меньше. И без мужиков. – Лейтенант со значением посмотрел на меня – оценил ли я важность информации.
– Надо же, – промямлил я, не зная, что ответить.
– Ты вот первый.
– Понравился, наверно, – предположил я.
– Может быть, – произнес лейтенант голосом, который никак не соответствовал нашему легкому разговору. – Не исключено, что и понравился. Чего в жизни не бывает, – продолжал он бормотать, глядя в пространство зеленоватыми своими, почти немигающими глазами. – Два месяца она здесь.
– Да, загорела, – я никак не мог понять, о чем мы говорим. – За два месяца можно. С подружками опять же. Не скучно.
– Да, подружки... С подружками хорошо, – бормотал лейтенант, думая о чем-то своем. – Без подружек плохо, с подружками легче... Можно и два месяца, можно и два года, – дальнейшее его бормотание становилось совсем бессмысленным, когда он вдруг произнес четко и внятно, даже с некоторой резкостью: – Менялись вот только подружки. Менялись.
– Это хорошо или плохо?
– А она оставалась.
– А подружки менялись? – уточнил я.
– Менялись, – лейтенант посмотрел на меня в упор, с какой-то опять же непонятной мне пристальностью.
– А она что... Заинтересовала вас?
– Конечно! – с вызовом ответил лейтенант. – Такая кого угодно заинтересует. Живой ведь человек.
– Кто? – не понял я.
– Я, – ответил лейтенант. – Подкатывался к ней на пляже. Не один раз подкатывался.
– И что?
– Ноль.
– Ты, старик, извини, – доверительно произнес я, – но мне это приятно слышать.
– Представляю, – опять сказал лейтенант и опять покраснел. – Извиняюсь, конечно. Она сказала, что эту ночь вы провели вместе. Это правда?
– Да, – сказал я твердо.
– Но если это так, значит, не спали?
– Сначала не спали, а потом спали. Потом опять не спали. Потом опять спали.
– Значит, вы должны были слышать, что происходит под вашими окнами?
– Шел дождь, – веско сказал я. – Над Карадагом громыхал гром, сверкали молнии, деревья гнулись и скрипели, рядом в ресторане от музыки столы двигались, мужики и бабы орали так, будто совершали последнее в своей жизни совокупление... Мне продолжать?
– Не надо, я как-то не подумал про ресторан... Действительно. Кошкин дом. Скажите... Сентябрь, народу на набережной – совсем ничего. Ведь вы все уже тут примелькались, знаете друг друга, одна половина с другой половиной если не спала, то пила... Неужели вы ни разу этого друга, – он кивнул в сторону окна, из которого можно было видеть место, где недавно лежал несчастный Мясистый. – Неужели ни разу не встретили, не столкнулись в шашлычной, в чебуречной, хачапурной?
– Может, и сталкивались, но запомнить... – я беспомощно развел руками. – Не запомнил. Может, он одет был иначе, встретил, к примеру, но в плавках, в трусах, шортах... Когда человек умирает, он всегда меняется. Мы же сталкиваемся друг с другом в основном на пляже, а голые... Голые все одинаковы.
– И в постели тоже, – на какие-то свои мысли откликнулся лейтенант.
– Когда как.
– Да-да, я понимаю. Извиняюсь, конечно. Ведь он был вооружен... Пистолет с глушителем... Оружие киллера. На кого-то охотился, – произнес наконец лейтенант слова, к которым пробирался долго, но безошибочно. – Да, он охотился. Но нарвался на отпор. Кто-то оказался хитрее и ловчее. Профессиональнее.
– Удачливее, – подсказал я, не заметив, как произнес это слово.
Лейтенант внимательно посмотрел на меня, склонил голову вперед, как бы упершись в невидимую преграду, которая мешала ему все понять и все увидеть.
– Что вы имеете в виду?
– Ничего, – я пожал плечами. – Просто поддержал вашу мысль. Вы перечислили факторы, которые позволили в той ночной схватке, если она, конечно, была... победить тому, а не этому. Вот и все. Как я понимаю, удача в таких делах может оказаться решающим фактором.
– Значит, удачливость, говорите, – продолжал лейтенант, не обратив внимания на мою словесную дымовую защиту. – Можно было бы предположить, что пистолет, оказавшийся при нем, как раз и был орудием убийства. Но нет! Застрелили его из другого пистолета. А поскольку выстрелов никто не слышал, то он тоже был с глушителем. То есть встретились в ненастную ночь два крутых мужика.
– Я читал в газетах, что киллеры бросают на месте преступления использованное оружие... Может быть, тот пистолет, который был при нем... и есть орудие убийства.
– Не надо, – лейтенант поднял вверх указательный палец. – В его пистолете не хватает одного патрона. Мы его нашли. Он успел выстрелить один раз. А в трупе – четыре дырки. Две пули в животе, одна в груди и, конечно, контрольный выстрел в голову. Визитная карточка любого приличного киллера. Значит, тот, в кого он успел выстрелить... Ушел. Может быть, даже с пулей. Дождь, – неожиданно закончил лейтенант.
– Не понял?
– Дождь смывает все следы. Детектив такой есть. Допускаю, что второй участник полуночной схватки тоже был ранен, из него тоже хлестала кровь... Но этого мы уже доказать не можем.
– Вывод напрашивается сам собой, – сказал я.
– Ну?
– Поликлиники, больницы, аптеки, частные врачи... Их всех надо обойти.
– Вывод напрашивается сам собой, – сказал я.
– Ну?
– Поликлиники, больницы, аптеки, частные врачи... Их всех надо обойти.
– Правильно, – кивнул лейтенант. – Уже.
– Быстро работаете.
– Стараемся. Но кто второй? Кто смог завалить такую махину? Вы видели этого мужика? Кошмар. А его, как теленка. С пистолетом в руке. Выстрелить успел. Такие не промахиваются. Где этот подранок? Где прячется и зализывает свои раны? Не верю я, что этот тип промахнулся. Мне уже некоторые говорили – видели его на набережной. Многие видели. Ни с кем в контакт не вступал. Шашлык ел в одиночку, коньяк пил в одиночку, на пляже лежал в одиночку. Кого он ждал?
– Ждал? – переспросил я, подталкивая лейтенанта к следующим его выводам, неплохим, между прочим, выводам. Грамотно у него все выстраивалось.
– И дождался! – указательный палец лейтенанта, как некое предупреждение, снова замер передо мной. – Он ведь его дождался!
– Действительно, – пробормотал я.
– И где?! – Лейтенант уставился мне в глаза с такой пристальностью, что у меня мурашки пробежали по спине.
– Как где? – это единственное, что я сообразил спросить.
– Где он дождался свою жертву? Под вашими окнами. – Лейтенант откинулся назад и в упор, с торжеством посмотрел мне в глаза. Будто уличил меня в ночном убийстве.
– Вывод убедительный.
– Я еще не все сказал. – Лейтенант снова уставился зелеными своими глазами в пространство, которое простиралось перед ним. И ни замызганные обои, ни торчавшие из них гвозди, на которых когда-то висели картины, – ничто не могло остановить его пронизывающего взгляда. – Ночь, дождь, гроза. Правильно?
– Да, все так и было, – подтвердил я.
– А он в белом костюме и при галстуке тащится в парк Дома творчества... Вы видели, какая лужа при входе сюда с площади? Десять на десять метров. Глубина – до сорока сантиметров. У этой лужи своя история, я помню ее с детства. Она всегда там образуется после хорошего дождя. Потом медленно куда-то впитывается, куда-то уходит. К обеду ее не будет. Так вот этот тип, – лейтенант снова кивнул в сторону моего окна, – полез в эту лужу, не боясь запачкать штанишки, промочить носочки... У него ноги насквозь мокрые.
– Так ведь дождь?
– Не надо, – лейтенант опять поводил рыжим веснушчатым пальцем перед моим носом. – По этой луже он прошел перед самой своей смертью. У него туфли, полные воды до сих пор. Дождь не наполнит туфли водой. Пальцы все равно останутся сухими. Значит, он все-таки прошел по этой луже. За кем? К кому так торопился? Что гнало его в эту грозовую ночь?
– Действительно.
– И с пистолетом в руке, – добавил лейтенант многозначительно. – С навинченным глушителем. Со снятым предохранителем. Кого он выследил? И кто, в конце концов, оказался удачливее, на чем вы все время настаиваете?
– Да я вроде не очень-то и настаиваю...
– Не надо! – На этот раз лейтенант выставил вперед розовую свою ладошку. – Коктебель – поселок небольшой, отдыхающих в сентябре остается немного, все на виду... Найдем. Кстати, когда собираетесь уезжать?
– Побуду пока.
– Паспорт с собой?
– По-моему, остался в администрации. Они взяли у меня в самом начале... Там что-то с пропиской, с выпиской...
– Да-да, так обычно делается. Значит, в ближайшую неделю никуда не собираетесь?
– Пока Жанна здесь... – начал я с улыбкой и замолчал.
– Прекрасно вас понимаю. Ну что ж, – лейтенант поднялся, – приятного отдыха. В Коктебель заглянуло бабье лето. Вам повезло. И с девушкой тоже. У меня такое ощущение, что она тоже кого-то ждала... Не вас ли, случайно?
– Я же говорил, мы здесь познакомились. На пляже.
– Да, я помню, вы именно так и сказали. Чем меня немало удивили. Да, это вам удалось.
– Чем же я вас удивил?
– Эта девушка не знакомится на пляже.
– Видимо, я – редкое исключение?
– Очень редкое. Мы еще увидимся, да?
– Всегда к вашим услугам.
– С вами приятно разговаривать.
– А я, честно говоря, вообще первый раз присутствовал при анализе происшествия, причем анализе профессиональном.
– Спасибо, – зарделся лейтенант – рыжие краснеют яростно, сразу всем лицом и, зная об этом, смущаются еще больше. – Мне кажется, что если я и допустил какие-то ошибки, то незначительные, а?
– Великие произведения всегда имеют некоторые погрешности, но они только украшают их, – ответил я со всей галантностью, на которую был только способен.
– Мне кажется, это не касается следствия. Ошибка, она и есть ошибка, – он обвел взглядом мою комнату. И я, кажется, даже физически почувствовал, как хочется ему, как нестерпимо хочется прямо сейчас, сию минуту все здесь перевернуть вверх дном и осмотреть каждую тряпку – нет ли на ней крови, каждую железку – не пистолет ли это с глушителем, каждую бумажку – не документы ли это Мясистого. Но к подобным устремлениям я уже был готов. – Хороший номер, – сказал рыжий, чтобы хоть как-то объяснить свое затянувшееся молчание.
– Я не выбирал. Мне предложили, пришлось взять.
– Первый раз в Коктебеле?
– Нет, бывал и раньше, – наконец-то я получил возможность искренне и правдиво ответить хоть на один вопрос.
– Да, побывав здесь хоть раз, уже нельзя забыть коктебельского моря. Особенно если это связано с хорошими впечатлениями.
– За плохими впечатлениями в отпуск не едут, – слова сами собой получились такими светскими и обтекаемыми, что я даже испугался – не сказал ли какую глупость.
– Что это у вас? – неожиданно спросил лейтенант, показывая на содранный мой локоть – все-таки он высмотрел небольшую травму, след ночных похождений, все-таки высмотрел.
– Да так, – небрежно махнул я рукой, провоцируя, сознательно подталкивая его к следующим вопросам. И, конечно, он клюнул на эту наживку, конечно, захотел уточнить.
– Ну а все-таки? – Лейтенант даже подошел поближе, чтобы рассмотреть содранный локоть во всех подробностях.
– Вражеская пуля, – ответил я словами из анекдота.
– Пуля? – он услышал только это слово. Анекдот не пришел ему в голову, да и шутки он не пожелал услышать. Все правильно – нельзя совершать ошибок. Но дело в том, что большие промахи всегда прикрываются маленькими ошибками. Промахи посылают их вперед, как живой щит из мирных жителей, а сами просачиваются, проникают и захватывают самые важные участки разума – для красоты слога можно выразиться и так.
– Да какая пуля, что вы! – рассмеялся я. – Пуля разве такие следы оставляет?
– А что оставляет такие следы? – бдительно спросил он.
– Галька на пляже, если приземлиться не слишком мягко, доска забора, дверной косяк при неосторожном с ним обращении...
– Угол дома?
– Угол дома, – подтвердил я.
– Или какого-нибудь киоска, ларька, будки?
– Совершенно верно.
– В том числе трансформаторной будки? – Два зеленоватых глаза уставились на меня с такой пристальностью, что не рассмеяться было просто невозможно.
И я рассмеялся, насколько мне это удалось.
– Вам виднее.
– Хорошо, – он кивнул головой, как бы проглатывая свои доводы и подозрения, чтобы лучше их сохранить, – так проглатывают важные записи опытные подпольщики. – Тогда такой вопрос... Вы сказали, что пули оставляют не такие следы... Сказали?
– Наверно, – я пожал плечами. – Уж если мы с вами говорим об этом, то... Вполне возможно.
– Ну как же, как же! – зачастил лейтенант. – Вы как бы пошутили, сказав, что это след вражеской пули. Но потом спохватились и стали утверждать, что пули таких следов оставлять не могут. Было?
– Видите ли, товарищ лейтенант, – обратился я к рыжему как можно уважительнее, помня, что именно уважительность подобные люди ценят больше всего, очень им нравится, когда их чтут искренне и глубоко. – Я преклоняюсь перед вашим профессиональным мастерством. И потому ни от одного своего слова не отрекаюсь. Если вы утверждаете, что я так сказал, значит, я так сказал. Но дословно своего выражения не помню.
– Зато я помню! – горделиво произнес рыжий.
– Значит, мы не пропадем! – заверил я его.
– Так вот вопрос... Откуда вам известно, какие следы на живом человеческом теле оставляет пуля? Может быть, у вас есть опыт войны, опыт охраны порядка, опыт...
– Бандитский, – подсказал я и тут же пожалел – рыжий все воспринимал всерьез. – Шучу, – заверил я его, прижав обе свои ладошки к груди. – А что касается опыта... Да никакого опыта. Просто в кино видел. Сейчас в кино столько всего показывают, что у людей, даже очень далеких от криминальной жизни, складывается достаточно полное представление о том, чего они в жизни никогда не видели.
– Возможно, – холодновато ответил рыжий.
Его, видимо, огорчило, что на заковыристый, уличающий вопрос можно ответить так легко и просто. Я давно для себя решил, что на самые убойные вопросы надо отвечать как можно примитивнее, проще, глупее. И действует, убеждает больше, чем ответ обстоятельный, со знанием всех тонкостей дела. Что получается – ученость стала выглядеть глуповато, а глупость приобрела черты некой жизненной умудренности. Это все телевидение – картинка убеждает, а что при этом говорит человек с экрана, его личное дело.