— Телевизор меньше смотри, Слав, — отечески посоветовал ему Сергей Ильич. — В водке за сто рублей не выживет ни один организм. Все, давай. За наше светлое будущее!
— Ну, за будущее — давай, — тот шмыгнул носом и залпом осушил стакан.
— Хорошо пошла, — на лбу Сергея Ильича разгладились последние морщины. — А дальше-то что делать будем?
— Это не я! — побледнел Президент. — Честное слово, не я! Я, конечно, считаю, что нашу страну нужно модернизировать, что мы отстаем, что нам догонять… Но чтобы так…
— Кто, если не вы? — усмехнулся неверяще черный человек. — Кто мог бы сокрыть от вас такое?
— Это… Это все Чубакка! Это он! — нашелся Президент.
— Я… Вы… Я не вижу смысла продолжать этот разговор, — человек сделал шаг назад. — Отечество на краю пропасти, а вы продолжаете винить во всем воображаемых персонажей, в лучших традициях советской политики. Чубакка! Почему не Карлсон?
— Он не воображаемый… Это просто мы так его зовем в тусовке… Он реальный! Сейчас я наберу ему! — Президент потянулся к белому гербовому телефону необычайного размера.
Черный человек застыл в шаге от дверки, из которой вышел. Президент, рисуя карандашом чертиков на мраморной поверхности стола, приник к трубке.
— Соедините с ГосНано. Да, прямо с Анатолием Глебовичем. Алло, Чубакка? Мне тут доложили… Да как ты смел?.. Ложь, я никогда тебя не просил!.. Как назвали?.. Сколько стоит?! Сколько уже вступили в контакт?! Как долго действует программа?.. Я никогда не поверю, что ты это придумал сам! Немедленно в Кремль! Нет, я за тобой пошлю, чтобы ты не перепутал Кремль с Даунинг-стрит… Конечно, заговор!..
— Тут всегда дыба помогает, — наставительно шепнул ему черный человек. — Или если на кол посадить, тоже дает неплохие результаты.
— Ваша правда, — Президент бросил трубку и, опустошенный, упал в кресло. — Либеральный заговор. Воспользовавшись служебным положением, на государственные средства! На самое святое… — он невидяще уставился в пространство перед собой, и губы его продолжали беззвучно шевелиться.
— Как он это объясняет? — спросил черный человек.
— Говорит, в корпорации были разработаны нанороботы, которые, проникая внутрь тела, путешествуют вместе с кровью, пока не достигают головного мозга. Встраиваются в его клетки. И там, выполняя программу, активируют зоны, отвечающие за рациональное мышление.
— Боже великий… — испуганно прохрипел черный человек.
— Он же западник, Чубакка… Решил, что мы никогда не сможем их нагнать, если не совершим эволюционный скачок.
— Но в водку… Это же святотатство!
— Именно в водку… — обессиленно кивнул Президент. — Потому что водка — эссенция из чувств…
— Экстракт веры! — завершил за него черный человек.
— Он говорит, что хотел покончить с рабом внутри каждого из нас…
— Но породил армию монстров! Киборгов, в которых не будет главного из человеческих качеств русского человека!
— Глупец… — Президент спрятал лицо в руках.
— Предатель! — поправил его черный человек. — Тот, кто посмел вмешаться в музыку сфер, тот, кто вторгся в тонкий эфир, кто испохабил технологиями таинство властвования избранных над умами паствы — предатель.
— Но я ведь тоже хотел модернизировать Россию… Сделать ее современным государством…
— Чушь! — черный человек распрямился, оперся на посох, и его хищное лицо в траншеях морщин вдруг показалось Президенту удивительно знакомым. — Россия — особая страна со своей неповторимой судьбой! — грозно громыхал его голос под сводами кабинета. — Она никогда не подчинялась законам холодного разума, она росла и развивалась вопреки всем рациональным объяснениям! Ни мне, ни вам, ни Чубакке не постичь той мистики, тех сил, которые удерживают ее от падения, которые защищают Россию и которые ведут нашу страну вслепую по ее священному пути! Россию не понять умом…
— В Россию можно только верить, — перекрестился Президент.
— Что будет теперь? — черный человек подошел к окну, взглянул вниз — на внутренний кремлевский дворик, на облепивших Царь-Колокол школьников. — Что ждет их всех?
Сергей Ильич вдруг принялся яростно скрести голову, чуть не в кровь раздирая кожу. Славик, сначала наблюдавший за ним с пьяным удивлением, через минуту тоже зачесался.
— Изнутри зудит… — с ужасом сказал он.
— Слав… Славик… — Сергей Ильич задыхался, зрачки его, широкие как пистолетное дуло, слепо тыкались вокруг. — Что происходит?
— Мы… Превращаемся… В кого-то… Другого… Чужого…
— Слава… — Сергей Ильич упал на колени, схватился за крашеный чугун батареи. — Это что же…
— Может, милицию… Пусть пристрелят… — с синих губ Славика капнула кровь.
Покатилась по лестнице и разбилась бутылка с дьявольской жидкостью.
— Отравители… — слабо прошептал Сергей Ильич.
И мир померк для них.
— Нанороботами заражена вся водка «Народная» — самая дешевая, сторублевая, — сказал Президент. — И еще несколько брендов. Всего продано тридцать миллионов бутылок… Еще столько же лежит в магазинах. И десятки заводов по всей стране продолжают разливать ее прямо сейчас!
Черный человек молча покачал головой, уперся лбом в оконное стекло.
— Это конец, — произнес он.
— Нет… Еще не поздно все изменить! — заспешил Президент. — Я объявлю борьбу с пьянством… Открою нацпроект «Трезвость»… Может быть, введу госмонополию на водку, чтобы контролировать качество. А может, ввести сухой закон? И под этим прикрытием…
Черный человек печально улыбнулся.
— Вы знаете, из-за чего распался Советский Союз? — спросил он.
— Нет, — честно ответил Президент.
— СССР сгубило всенародное похмелье, — горько молвил черный человек. — Предупреждал я Андропова, что русский человек без водки звереет… Ощущает без нее со всею остротой экзистенциальную пустоту… Пробуждается от векового волшебного сна в своей однушке с драными обоями и продавленным диваном… И что ему делать?.. А тут в одночасье проснулась вся страна…
Президент, бледный и решительный, как Лермонтов на дуэли, пошатнулся, но выстоял.
— Мы выдержим, — произнес он. — Завтра по телевизору я объявлю о начале всероссийской антиалкогольной кампании. И пусть нам придется заплатить страшную цену, пусть я лишусь своего места и даже головы… Но через поколение, когда несчастные, пораженные нанороботами, вымрут, русский человек вновь станет самим собой. И Россия вернется на свой исконный, ей одной начертанный путь. Я верю в это. Верю!
— От себя предложил бы не ждать, пока они вымрут самостоятельно… — неразборчиво добавил черный человек.
Но Президент, к счастью, не расслышал его.
— Что же делать с Чубаккой? — спросил он сам себя.
— Тут в подвале есть дыба, — ненавязчиво сказал черный человек, направляясь к потайной дверке. — Но, думаю, вы постепенно и сами разберетесь. Мне пора. Спасибо за внимание.
— Постойте! — воскликнул Президент. — Как вас по имени-отчеству…
— Иван Васильевич, — через плечо сказал черный человек.
— Это совсем как… Совсем как… — в горле у Президента пересохло, и он перекрестился еще раз. — Но как?!
— В свое время удачно продал душу, еще когда курс был хороший, — осклабился черный человек. — Могу, кстати, познакомить на будущее…
— Нет, спасибо, — открестился Президент. — Но вы так современно рассуждаете… И язык…
— Телик смотрю, — пожал плечами черный человек.
— И вы тут… всегда были? — робко поинтересовался Президент.
— Ну да. Не мог оставить свою страну без присмотра. Вот помогаю иногда советом хорошим людям.
— Но как… Ведь времена другие совсем… Россия другая!
Иван Васильевич криво усмехнулся, хрустнул узловатыми пальцами, глянул еще раз в окно.
— Да, по большому счету, что изменилось-то? — подмигнул он Президенту. — Ничего не изменилось!
Тот отвернулся на миг, шагнул к столу за сигаретами и услышал тут же, как хлопнула дверка. Стремительно оглянулся — в кабинете не было никого. Бросился к потайному ходу, но тот исчез бесследно, и Президент не нашел даже лишнего шва на плотно пригнанных декоративных панелях.
— Чертовщина… От одиночества, может, мерещится… Как Карлсон Малышу, — он хихикнул, но даже эхо не поддержало его.
Президент подошел к окну, распахнул его, махнул приподнявшемуся беспокойно снайперу на Спасской башне — пока отбой, мол, — и вдохнул полной грудью сырой московский воздух. Со стороны Красной площади до его слуха долетел чей-то истошный вопль. Нет, не примерещилось.
— Начинается… — глухо выговорил Президент.
Сергей Ильич разогнулся, отряхнул штаны, недоуменно оглядел крашенные бурым маслом стены, заблеванные бетонные ступени, утыканный вековыми окурками подоконник, унылый, закиданный бутылками двор, синюшного хлюпика в грязном пиджаке поверх олимпийки, в лице которого было нечто нездешнее… И ему захотелось кричать от ужаса.
— Слышь, Славик, — пробуя на вкус слова, тихо-тихо сказал Сергей Ильич. — А что это мы здесь делаем-то?
Deus ex Machina
Все было кончено.
— Как это так? — Чистяков опустился в кресло. — Это как же это так?
Остановив на Председателе бессмысленный рыбий взгляд, он икнул и полез в штаны за корвалолом. Председатель, жирный функционер в железных, каких-то эсэсовских очках, пожал плечами.
— Ничего личного, Сергей Васильевич, — бесстрастно, бездушно даже произнес он. — Такие цифры.
— Не может быть таких цифр! Неоткуда таким цифрам взяться! — неуверенно сказал Сергей Васильевич. — У нас все за меня… Меня народ любит. Они за меня… Горы свернуть…
— Ошибки тут никакой нет. Машина выдала.
— Но это же… Это же все. Это приговор мне, понимаете? — неожиданно высоким голосом, будто это в нем пятилетний мальчишка заговорил, всхлипнул Чистяков.
— Не драматизируйте, — строго блеснул линзами Председатель. — Жизнь человека не заканчивается с уходом из…
— Не погубите! — Сергей Васильевич сполз на пол и на карачках двинулся вперед — в последний и решительный бой.
— Я ничего не могу сделать.
Функционер даже не шелохнулся — не сделал ни попытки поднять Сергея Васильевича, старика, с колен, ни убраться с его пути. Хоть отшатнулся бы! Ничуть не бывало. Сергей Васильевич, как подбитая фрицами тридцатьчетверка, полз на него, а тот, словно окопанный девяностотонный фашистский панцер, стоял недвижимо. Подпускал поближе…
— Я участник войны, — пошел на таран Чистяков.
— Вы проиграли, — дал залп в упор функционер.
Но Сергей Васильевич на последнем издыхании добрался-таки до серых брюк лысого и ухватился за штанину.
— Отмените результаты! Еще не поздно. Вы же председатель Избиркома! Вы же все можете!
— Сергей Васильевич, — одернул его Председатель. — «Единая Россия» проиграла выборы в нашей области. Вам придется уйти. Ваши ошибки будет исправлять другой чиновник. И я больше не собираюсь это повторять.
— Да, господибожемой, впервой нам, что ли? — суетливо залопотал, заискивающе заулыбался Сергей Васильевич. — Но мы же всегда по-человечески мы… Тут прибавим, тут убавим, тут у нас дурдом проголосует, тут тюрьма поддержит единогласно, тут морг, да и студенты на многое еще способны! А пенсионеры… Мы по деревням вихрем промчимся с обозом, с гуманитарной помощью, все как один наши будут, шутка ли — проднабор за галочку получить! Они душу бы за такое отдали запросто, а тут ее всю целиком и не просят — разбивай траншами и раз в четыре года торгуй себе…
— По новому законодательству — раз в пять лет, — холодно поправил его Председатель Избиркома.
— А мы им водочки и тушенки добавим банку, чтобы на пять лет хватило! — не унывал Чистяков. — Вы просто, Игорь Борисович, результаты не объявляйте пока… Пусть еще посчитают… Человеческий фактор… А мы поднапряжемся и соберем голоса. Авралом. Будет! Все будет, обещаю!
— Исключено, — покачал головой Председатель. — Народ сделал свой выбор.
— Мой народ не пойдет против меня! — закусил удила Сергей Васильевич.
— Это не ваш народ, а государственный, — осадил его функционер. — И живет он в интересах государства. А не в ваших. Если народ проголосовал против вас, значит…
— Батюшка! Да что же мы, всерьез народ слушать будем? — как на помешанного посмотрел на функционера Сергей Васильевич. — Это с каких это пор? Ведь темные же люди!
Председатель Избиркома пожал плечами и внимательно посмотрел на наручные часы.
— Да почему?! Почему?! Что я вам сделал? За что вы меня?! — захрипел Сергей Васильевич. — Меня же сразу зароют… Из Москвы пришлют и зароют… Человеческий фактор, а? Задержечка?.. Сделайте, христомбогом прошу! А за мной не заржавеет! Вот дачку — три гектара в заповеднике, например…
— Нет больше человеческого фактора. Машина считает, — сказал функционер.
— Но вы же человек! Вы ведь главнее машины! — непонимающе глядя на Председателя снизу вверх, пробормотал Сергей Васильевич. — Что же мы это, позволим каким-то мертвым ящикам собой распоряжаться?!
— Это не мертвый ящик, — зачем-то кинув в угол извиняющийся взгляд, сказал Председатель. — Это Государственная Автоматизированная Система «Выборы». Вершина научной мысли.
— Это всего лишь машина! Машина!
Сергей Васильевич вскочил на ноги — хрумкнула спина — и, хромая, кинулся в тот самый угол, куда только что смотрел Председатель.
— Я уничтожу ее! — кричал он. — Уничтожу!
Поросшие седым волосом кулаки ударили в хромированный корпус машины, но ему не удалось сдвинуть ее хотя бы и на миллиметр.
Весила она, должно быть, не меньше центнера. Костяшки пальцев покрылись медленной стариковской кровью.
— Вандалоустойчивая модель, — сказал Председатель, и в жестяном голосе его слышалась оппенгеймеровская гордость-гордыня. — И не старайтесь, Сергей Васильевич. Это же просто одна из местных станций. Центральная-то находится в Москве, и до нее уж вы не доберетесь. Все. Не будет больше подтасовок, подкупов, мертвых душ, взяток, угроз, вмешательства органов… Все теперь будет четко, как в швейцарских часах. Все прозрачно.
— Чему радуетесь?! — потряс головой Сергей Васильевич. — Чему радуетесь, убогий вы человек! Это же конец мира, каким мы его знаем!
* * *Он не желал сдаваться. И ему было некуда отступать.
Сергей Васильевич жил ради власти, и только власть подпитывала его, вдыхала жизнь в его тело. Она была для него как свежая кровь для пожилого вурдалака: власть заставляла его сердце биться, разглаживала морщины и перебивала позднюю седину. Отлучи его от власти, оторви его от этой широкой и сонной как Енисей артерии — скукожится и вскоре помрет, так и не дождавшись Вознесения.
Для него неважно было название должности. В советские времена должности назывались по-одному, нынче — по-другому, вон одну только Партию четыре раза переименовывали, но принцип, по которому причащали святых тайн и мазали в цари, оставался тем же. А уж, однажды причастившись, всегда можно было договориться о продлении полномочий. Раньше так всегда было.
И вот, кажется, кончилось.
Сергей Васильевич никогда не рвался в Москву — незачем. Он на своей родной земле провел столько лет, сколько другие и вообще не живут, и она, как пожилому вурдалаку, придавала ему сил. В области он знал по имени-отчеству каждого милиционера званием старше майора, в лицо — всех ветеранов, и держал компромат на любого местного или московского политика, который хоть раз критиковал дела в его вотчине.
Проиграть выборы он не мог.
Не мог он проиграть выборы.
Не мог.
И ладно бы еще коммунистам проиграл, но этим… За этих точно снимут.
Сергей Васильевич спугнул бакланившую секретаршу, отпер свой кабинет и, не открывая дверь настежь, как-то по-воровски протиснулся в щель.
Вдоль стен были развешаны одинаковые фотоснимки Сергея Васильевича с подчиненными на жатве — с шестьдесят пятого (как пошел на повышение) по прошлый год, без единого пропуска. Можно их было бы превратить в кадры мультфильма — короткого и печального. На столе, пустом и пыльном, как плац в пехотной части, стояла только фронтовая карточка и белый гербовой телефон. Чистяков тут сейчас редко бывал — выборы.
У белого кремлевского телефона лежала подгнившая клубничина и баночка с черной, забродившей кровью из рогов марала, — по совету старожилов. От гнева у Сергея Васильевича потемнело в глазах.
— Зинка! — заорал он. — Едрить твою налево! Зинка!
Секретарша открыла дверь шире, чем осмелился он сам, заглянула внутрь.
— Ты что же, а? Ты когда кровь меняла последний раз?! Да она у тебя уже свернулась вся! Ты с ними заодно, да? Признавайся! Смерти моей хочешь?!
— Так Сергей Васильевич, — глупо улыбнулась Зинка. — Теперь-то вам зачем? Все ведь, вроде?
— Не твое дело, паскуда! — оборвал ее Сергей Васильевич. — Это мы еще посмотрим, все или не все! А твое дело — свежие фрукты ему подкладывать, и дрянь эту из стойбища подливать, раз оно помогает!
— Вы бы его еще мазью «Звездочка» натирали, — прошипела ядовито Зинка. — Своей, вьетнамской…
— Ах ты гадюка! — обомлел Сергей Васильевич. — Я тебя выпестовал… На груди пригрел… Вот такусенькой…
— Это я вас на груди, — сплюнула Зинка. — Хватит, натерпелась. До свидания, Сергей Васильевич. Покойтесь с миром.
Она развернулась на каблуках и вышла вон.
— Крысы бегут с корабля… — прошептал Сергей Васильевич. — Крысы бегут…
Он робко посмотрел на телефон. Вместо диска с циферблатом — заглушка с золотым двуглавым орлом. По такому телефону самому звонить нельзя, можно только принимать звонки да пытаться умилостивить аппарат. Как с Богом — связь в одну сторону. Сверху вниз, по вертикали.