— Ух, бандюги,— беззлобно сказал Морган, уже обмякнув в успокаивающей обстановке, среди обыденных вечерних дел.
Он перекинул пиджак через плечо и вдоль столов пошел дальше, к дверям своего кабинета. В знак приветствия он наставил палец на Келлера, который, как обычно, говорил по телефону. У кого вся жизнь проходит на телефоне, тот на телефоне и умрет, любил повторять Морган. Не отнимая от уха трубки, Келлер прикрыл ее рукой.
— Джон О. Бакли из Окленда. Утверждает, что ему и не заикались насчет этой должности, да он и не согласился бы никогда.
— И то слава богу,— сказал Морган.
В кабинете у большого письменного стола, который он, по собственному нечистосердечному признанию, не способен был содержать в порядке, стояла Натали в своей любимой позе— прижимая щекой к плечу трубку его телефона, полуобняв себя левой рукой, так что ладонь покоилась на правом бедре, а по лицу ее скользила тонкая, насмешливая улыбка, которую, как полагал Морган, она репетировала перед зеркалом каждый день,— улыбка эта означала, что она-то видит его насквозь, как никто другой, и просто удивительно, отчего все остальные так слепы.
— Соединили вас наконец с Биллингсом, — сказала она.
Морган брезгливо покосился на телефон и нарочито долго возился, вешая пиджак.
— Уже два раза имел удовольствие говорить с этим сукиным сыном,— сказал он.— Махнем с тобой лучше на Ямайку.
— Может — на Барбадос, тогда подумаю.
Морган взял трубку, которую она не отнимала от плеча. Пальцы скользнули по ее блузке; горячая дрожь пронизала его изнутри, глубоко вторглась в какую-то давнюю пустоту. Втайне польщенная, по-женски пытаясь это скрыть и по-женски выдавая это каждым движением, Нат уступила ему место.
— Алло, это вы, Рей?
— Секундочку, мистер Морган. Сейчас он возьмет трубку.
Морган довольно усмехнулся; он привык утверждать свое превосходство вопреки правилам общепринятой в Вашингтоне игры, по которым полагается заставить другого взять трубку первым и ждать. Рей Биллингс был один из признанных мастеров в этом виде спорта; и Морган успел не торопясь распустить галстук, отстегнуть пуговку воротника и, удобно устроясь в просторном вращающемся кресле, закинуть ноги на подоконник и еще полюбоваться парком по другую сторону улицы, где сгущались вечерние сумерки. На парковой скамейке о чем-то спорили два кубинца, оживленно дирижируя беззвучной симфонией беседы. Под старческое брюзжанье кондиционера глухо, словно пушечная канонада за горизонтом, погромыхивали по улице автобусы.
Меж столиком с пишущей машинкой и стеной валялась на полу пачка газет. Газеты скопились за те три недели, что Морган пробыл за границей, месяцев девять назад, после выборов; Нат порывалась их убрать, но он не давал, уверяя, что как-нибудь непременно все прочтет, чтоб быть в курсе новостей, которые произошли в его отсутствие. Морган знал, что никогда этого не сделает, но намерения были для него равносильны поступкам, а главное, с фотографии на верхнем газетном листе Моргана, когда он сидел за письменным столом буравил злобный прищуренный, и, как полагал Морган, удивленный взгляд Поля Д. Хинмена; это помогало ему писать. Много лет назад, когда Поль Д. Хинмен был губернатором и кандидатом в президенты, он добивался, чтоб Моргана вышвырнули с работы.
У самых дверей кабинета на столе у Нат зазвонил второй телефон, резко и настойчиво, как, по мнению Моргана, не полагается в приличном обществе. И тут в трубке раздался голос Биллипгса, нетерпеливый, казенный, как всегда,— голос человека, который по горло занят, а его отрывают от дел.
— Я знаю лишь то, что знал два часа назад.
— Два часа назад вы уже знали все, что мне нужно.— Несмотря на всю выдержку, несмотря на годы, прожитые в этом городе, и положение, которое он занимал, Морган невольно оторопел от манеры Биллингса вести разговор; он органически не переносил, когда ему давали понять, в особенности по этому чертову телефону, что он ведет себя навязчиво или глупо.— Ну, а теперь и нам от ответственного редактора стала известна фамилия, потому что один из наших лучших корреспондентов выведал ее на Западе.
Он слышал, как Нат тихонько болтает с кем-то по другому аппарату.
— Мы не даем никаких сведений до завтра.
Меньше года сидит Биллингс на этом месте, а уже усвоил, подлец, скучающий тон, каким чиновник из Белого дома отвечает на вопросы мало осведомленных лиц. Новый Кокрофт выискался, подумал Морган; а впрочем, сегодня на Биллингса, конечно, наседают со всех сторон, притом, когда звонит Морган, ему, бедолаге, хочешь — не хочешь приходится брать трубку. Всем приходится брать трубку, когда звонит Морган.
— Ну, эта фамилия, пожалуй, вам что-то скажет,— произнес он и сразу понял, что поторопился.— Джон О. Бакли.
— Кто-о-о? — От неожиданности Биллингс, кажется, забыл о напускном безразличии.— Это кто же такое выведал?
— А что? Во-первых, он уже раньше служил в Пентагоне и к тому же прошлой осенью выступал за вашего хозяина.
— Слушайте, Рич…— Биллингс ненадолго перешел на обычный человеческий тон, словно откупаясь от него.— Слушайте, Рич, я вам скажу прямо и откровенно, только ни в коем случае не ссылайтесь потом на меня. Этакого олуха президент на пушечный выстрел не подпустит к подобной работе. Послом в Африку или другое что-нибудь в этом роде — еще туда-сюда. Нелестного же мнения вы о нынешнем руководстве.
— На сей счет я никаких сведений до завтра не даю.
Биллингс самодоволь по хохотнул.
— Отступились бы вы, ребята, а? Тут радар не нащупает правды, дело мертвое.
Морган терпеть не мог, когда его огульно относили к разряду пресс-мальчиков или газетной братии. При всем том он явно дал маху, назвать в начале разговора фамилию Бакли было ошибкой: Биллингс сразу получил значительный перевес.
— Рей, мне бы нужно хоть прояснить обстановку. Если из вас, чертей, не выудить фамилию кандидата, скажите хотя бы, честно и не виляя, зачем президенту играть в кошки-мышки. Бьемся по его милости головой о стенку, ну и пусть, дьявол с ним, но какой смысл было предупреждать, что он назовет кандидата завтра? Мог бы назвать, и точка.
Биллингс снова перешел на казенный топ, как бы желая подчеркнуть сугубую важность вопроса.
— Президент сам сторонник гласности — в разумных пределах. А тут он лишь подготовил прессу и публику к событию, не более того.
Чтоб тебе подавиться своими разумными пределами, подумал Морган.
— Послушайте, Рей,— сказал он.— Я ж не добиваюсь, чтоб вы сделали официальное заявление. Я не собираюсь на вас давить.— Морган терпеть не мог торговаться. Он брезговал оказывать нажим. Он лишь напоминал, какими располагает возможностями, не называя их прямо.— Я просто хочу толково разъяснить читателям, чего ради этому делу придали столь необычный оборот. И, разумеется, если такой возможности у меня не будет…
Он умолк, и намек повис на телефонных проводах, где-то близ Эйч-стрит; заходить дальше не имело смысла, этим от Биллингса добьешься не больше, чем от Кокрофта. Нет уж, пошли они куда подальше, решил он, встретив наглый, немигающий взгляд Хинмена.
Биллингс сразу почуял, куда дует ветер; он давно научился понимать намеки с полуслова.
— Рич, вам я всегда готов сказать все, что могу, но, черт побери, хозяин так туго закрутил все гайки, что капля не просочится. Слушайте…— Биллингс перешел на доверительный шепот, каким будто бы выдавал служебные тайны,— впрочем, Моргана не так-то легко было ввести в заблуждение.— …слушайте, так уж и быть, только для вас, может, вам это пригодится — притом учтите, если вы проговоритесь, что это исходит от меня, мне сразу же можно брать билет на самолет в Омаху,— и держитесь за стул, услышите — свалитесь. Из всех назначений, какие подписал хозяин, предстоит самое неожиданное, по той причине, что на такую-то должность он прочит такого человека. Так вот, завтра утром хозяин собирает всех в Аквариумном зале и лично огласит кандидатуру, а сам кандидат будет тут же. И все, и точка, дальше молчу.
— А предварительное заявление понадобилось, чтоб накалить обстановку?
— Этого я не говорил.
Биллингс вновь заскучал и сделался отчужденно любезен.
— Тут и говорить нечего. Ну ладно, Рей, спасибо хоть сказали, что это не женщина.
Морган подмешал в голос чуточку яда.
— Женщину в ЦРУ назначать нельзя,— серьезно произнес Биллингс.— А того, что я вам сказал, не знает ни один газетчик в городе.
Биллингс всерьез намекал, что нужно ценить друзей, хотя пе сказал ничего, о чем Морган не знал бы сам или по крайней мере не догадывался.
— Душа вы человек, Рей. Увидимся в Аквариумном зале.
Морган положил трубку с чувством облегчения; он провел еще один разговор и не слишком себя выдал. Но почти сразу же то забытое, настойчивое нечто беспокойно зашевелилось в глубине его памяти и ускользнуло вновь. Едва он повернулся к столу, как в дверях показалась Нат.
— Это я с Энн сейчас говорила. Просит вас позвонить.— Когда речь шла об Энн, Нат не позволяла себе обычной насмешливо-интимной улыбки. У нее были трезвые понятия о том, что уместно, а что нет.— И еще вам надо позвонить супруге сенатора Андерсона.
Морган вынул из кармана рубашки желтый листок и перечел код, пет, только не сегодня, сегодня у него просто не хватит духу.
— На той неделе я завтракал с Хантом Андерсоном, и он не сказал, что они с Кэти собираются на лето в родные края. Там сейчас сущее пекло.
— Как ему, не лучше?
— Нет, и, судя по всему, похоже, что лучше уже не станет.
— Ну так как же, соединять вас?
Морган бросил листок на стол.
— Сейчас некогда. К тому же Хант, вероятно, попросту хочет еще малость поплакаться. Келлер!
У него был звонок для вызова рассыльного, был внутренний телефон, параллельный аппарату на столе у Нат, и такой же для связи с библиотечкой при отделе новостей, но вызывать работников бюро ксерокопирования и собственных подчиненных он предпочитал более непринужденным, более дружеским способом — просто окликал того, кто был ему нужен. Пусть сотрудников будет впечатление, что все они работают на равных.
Келлер привалился к дверному косяку, и Нат, уходя, протиснулась мимо него. Если судить по первому впечатлению, трудно было найти человека беспечней Келлера. Морган второго такого и не знал, а меж тем Келлера мучила язва желудка, он даже не ел почти ничего, кроме талого мороженого. По утрам, перед завтраком, Келлер писал книги о диких животных, которые никто не читал, а по выходным брал напрокат лошадей и уезжал с женой за город. Зато сын их угонял автомобили.
— Стало быть, это не женщина,— сказал Морган.— Это кто-то весьма известный. Когда услышим, кто именно, остолбенеем. Пускай Холперин перетряхнет все гостиницы по эту сторону от Ричмонда и выяснит, не остановился ли где деятель такого рода. Линдберг, к примеру. Во всяком случае, завтра утром он лично явится в Аквариумный зал. Нелишне прощупать и пресс-центр гражданской авиации, вдруг они да знают что-нибудь хоть раз в жизни.
— У-гум.— Из-за вечных болей в желудке взгляд у Келлера был отсутствующий; он никогда не смотрел в глаза собеседнику.— Несколько минут назад Берт Беннет кое-что сообщил по телевидению. Сказал, что предполагаемый кандидат в прошлом году выступал против президента.
— Что ж, Берт не другим чета, к нему надо прислушаться,— сказал Морган.— А он не сообщил, откуда у него эти сведения?
— Из политических кругов.
— Тогда их тоже подсуньте Холперину. Если б они достались Берту из Белого дома, я не дал бы за них и ломаного гроша. Там нагнали такого страху, что все языки прикусили.
— Рич, там, наверху, крепко меня прижали, вздохнуть не дают.
«Там, наверху», в соответствии с общепринятым с легкой Руки Моргана жаргоном, называлась главная редакция, чье грозно-многоликое, хоть и незримое присутствие постоянно ощущалось на концах телефонных и телеграфных проводов.
— Говорите всем и каждому, что я строчу очередную муть для утреннего выпуска.
Келлер кивнул, собираясь с силами перед долгим шествием обратно на свое место.
— И еще скажите им,— Морган откровенно ухмыльнулся: лукавить с Келлером было незачем,— еще скажите, что муть эта, по всей видимости, так мутью и останется.
Келлер никогда не улыбался; если ему бывало смешно, он склонял голову и трясся всем телом.
— В ответ на это они лишь изумленно поднимут брови,— сказал он и поплелся прочь от двери.
Морган взял трубку.
— Нат! Для всех прочих, которые еще будут звонить, меня здесь нет.
Он набрал девятку, потом свой домашний номер.
Там, за милю от него, Энн сидела у телефона; она ответила после первого же звонка.
— С кем это ты так долго беседовал?
— С самим президентом. Внушал ему, хватит, мол, валять дурака, пора страной править.
— И что же он ответил на это?
Энн всегда понимала собеседника буквально; к тому же она давно перестала удивляться, что ее муж беседует с президентами, но по какой-то не совсем ясной причине это будоражило в ней желчь.
— Я пошутил,— сказал он.— У меня был разговор с Биллингсом, все про тот же бред с ЦРУ.
— Какой такой бред с ЦРУ?
Он шумно вздохнул, по он и хотел, чтоб получилось шумно.
— Президент заявил, что завтра назовет нового директора ЦРУ.
— Я ведь только спрашиваю. Не обязательно сразу выходить из себя.
— А я и не выхожу. Просто мы все мыкаемся тут попусту целый день и до сих пор не вынюхали, о ком речь.
— Дома не скоро будешь?
Он представил себе, как она держит в одной руке бокал мартини, а в другой сигарету; интересно, каким образом она ухитряется держать еще и трубку. За двадцать без малого лет Энн так и не нашла в себе сил примириться с тем простым обстоятельством, что ее мужу, в отличие от большинства людей, приходится работать, не считаясь со временем, и оттого трудно в точности определить, когда он вырвется пообедать; впрочем, разве сам он по забывал, что у нее свои трудности; надо вести хозяйство, кормить маленького Ричи, и к концу дня от всего этого голова идет кругом. Удивительно, как из такой малости возник между ними этот злоупорный разлад, неистребимый, словно какая-то страшная болезнь, грозящая в любую минуту унести одного из них.
— Черт знает. Поздно. Как раз собирался тебе звонить.
— Как бы не так!
— Представь себе.
И ведь действительно я позвонил бы на этот раз, подумал он
— Что ж, пообедаем с Ричи.
— Ага, давайте.— Все те же затверженные слова, думал оп.— Насчет меня не волнуйся.
— Я вряд ли буду дома, когда ты явишься. Съезжу к Марте поиграть в бридж.
— Желаю весело провести время. Не торопись обратно.
— Слушай, я ведь просто хочу сыграть в бридж.
— Уже слышал.
— Но это правда. Позвони, спроси Марту, если…
— Тьфу ты, ей-богу,— сказал Морган.— Да верю я тебе, верю.
— Цыпленок будет в духовке, джин весь кончился, ты уж извини.
Он терял терпение, в нем закипала злость. Его ждала работа, да и время поджимало; так много всякого накопилось меж ними, что он уж не мог отличить, где ложь, а где правда, не знал, у кого больше оснований сердиться.
— Я куплю джину,— сказал он.
Слышно было, как она дышит в телефон. Потом:
— Рич… ты слишком надолго оставляешь меня одну. Ему захотелось стукнуть кулаком по столу.
— Слушай, Энн…— Он был уже разъярен; он слышал, каким разъяренным голосом он говорит.— …слушай, Энн, я сюда не развлекаться хожу. Если человек работает, как вол, это еще не значит, что ему так нравится, пойми.
— Прости меня. Прости. Я все понимаю. Морган закрыл глаза, сам готовый просить прощения, ярость схлынула, а если нет джина, стало быть, она пьет виски, подумал он, но что же тут можно сделать, что оба они могут сделать?
— Ладно, желаю, чтоб тебе повезло в картах, как говорится,— сказал Морган.
Они вежливо распростились. Непонятно, почему такого рода разговоры всегда приходятся на самое неудобное и напряженное время дня, подумал Морган. Хотя теперь он вообще уже мало что понимает и про Энн, и про самого себя, и про то, чем обернулись для них обоих эти совместно прожитые годы,— чертовски многого он не мог понять.
Вошла Нат и молча подсунула какие-то письма на подпись.
— Звонили из отдела внутренней жизни, — сказала она.— Хобарт просит немедленно ответить.
Хобарт всякий раз просил ответить немедленно, и всякий раз Морган отвечал ему в последнюю очередь. Хобарт был человек слабохарактерный, и не удивительно, что к нему больше других придирались и ответственный редактор и всякое другое начальство. Морган знал, что Хобарта меньше всего волнует, узнали они или нет фамилию нового директора ЦРУ: главное, чтоб ее не узнали другие, ведь это навлекло бы на отдел Хобарта начальственный гнев.
— А пошел этот Хобарт…— сказал он, бегло просматривая письма.
— Я иду за кофе. Вам принести?
— Самого черного, и чтоб пенка в прозелень. Да в грязной чашке.
— А здесь только так и подают.— Он понимал, что она понимает, что разговор с Энн был не из приятных.— А раз она понимает, что он понимает, что она все понимает,— сказал Морган, наклонясь к ненавистному лицу Хинмена,— стало быть, ей ясно, что ему без нее просто не обойтись.
— Вот еще глупости,— сказала Нат.— Ей ясно, что он запросто обойдется своими силами даже в львином логове. И, пожалуй, предпочтет именно своими силами и обойтись.
— Тогда ни черта ей не ясно.
Он выпрямился и взглянул на нее с улыбкой. Он никогда не слышал от Нат ни слова упрека. Пускай она находила в нем главным образом достоинства не истинные, а воображаемые, но все-таки она их находила, и он не очень-то корил себя за это. Всякий волен предаваться самообману, а ведь он никогда и не пытался сознательно ввести ее в заблуждение: верней, пытался не больше, чем других, и уж, во всяком случае, не затем, чтоб с ней переспать.