Она сидела, уронив голову на руки, и тихонько плакала.
- Галя, что с вами? - спросил я, трогая ее за плечо. Она вскочила и отшатнулась.
- Не подходите ко мне, не трогайте меня, - прошептала она.
- Хорошо, хорошо. Но объясните, почему вы плачете? Кто вас обидел?
- Вы.
- Я?
- Да, вы. Я была на вашей стороне. Я защищала ваши убеждения, как могла... А вы на меня накричали... И теперь ваше отношение ко мне стало таким странным... Мне тяжело... Очень тяжело...
Удивительна душа человека! Она призналась, что ей тяжело, и мне сразу стало очень легко. Как тут не вспомнить Лермонтова: "Мне грустно оттого, что весело тебе..."
Я ласково засмеялся.
- Не принимайте все так близко к сердцу.
Она вдруг заговорила взволнованно и убежденно:
- Я молода и глупа. Я не знаю и тысячной доли того, что знаете вы или профессор Касьянов. Очень часто то, что я говорю, идет не от разума, а от сердца... Когда человек мало знает и еще не научился самостоятельно мыслить, он все принимает на веру. Я вам всегда так верила, так верила...
Она снова закрыла глаза руками и заплакала.
- Да полно, Галя! Не надо так... Конечно, вы молоды, но зато у вас все впереди. И знание, и самостоятельная работа, и большое чувство.
Понемногу она успокоилась. Я предложил пойти погулять, и она согласно кивнула и даже улыбнулась.
Мы пришли на ту самую скамейку над рекой. К Галине вернулось ее прежнее спокойствие, а ее глаза, как мне показалось, стали более ласковыми и добрыми. Мы поговорили о каких-то пустяках, потом замолчали. Когда зашло солнце и спустились короткие осенние сумерки, я подвинулся к ней и тихонько положил ладонь на ее руку. Рука у нее была очень маленькая и холодная. Я снял пиджак и набросил его на плечи девушки. Она не пошевельнулась.
- И это Касьянов хочет переложить на язык формул, - прошептал я.
- Не надо больше об этом, - ответила она тоже шепотом.
- Милая...
Она вдруг вся напряглась и отвела мою руку в сторону.
- Не нужно... Мы еще так мало знакомы...
- Вы знаете, почему я на вас рассердился? - спросил я.
- Знаю. Потому что вы увидели меня в обществе этих ребят, ваших дипломников. Вы ревнивы.
- Да. Вы правы. Это было глупо и гадко.
- В тот вечер они просто решили показать мне новую лабораторию. Как много в институте интересного... Особенно отдел художественного оформления.
Такой отдел действительно был создан в институте, я немало дивился этому обстоятельству, но так и не успел познакомиться с его задачами. Говоря откровенно, само его название ассоциировалось у меня с чем-то комическим и легкомысленным, и я вспоминал о нем, как о каком-то курьезе.
Когда мы поднялись со скамейки, кусты позади громко затрещали. Я вдруг увидел, как там, в полумраке метнулась неясная тень. Опять дипломники? Ну что за наглецы...
- Неслыханная дерзость, - прошептал я.
В ответ Галина странно засмеялась. Домой проводить себя она не разрешила.
5
С Касьяновым мы снова встретились только через неделю, когда лаборатория окончила напряженную работу по изготовлению пробного образца микроминиатюрной вероятностной памяти нового типа. Касьянов, положив руку па небольшой хлорвиниловый блок, включающий в себя миллионы искусственных нейронов, улыбнулся и сказал:
- Ну, теперь можно немножко снять напряжение. Вы, ребята, кажется, изъявили желание пойти в турпоход? - обратился он к дипломникам.
- Да.
- Неделя в вашем распоряжении. Кстати, Виктор, Галина обращалась ко мне с просьбой отпустить ее на несколько дней к матери. Как ваше мнение?
Я подумал. Мне очень этого не хотелось, но пришлось согласиться.
- Вот и хорошо. А мы останемся с вами и немножко поспорим. Я уверен, что в этом споре возникнут новые интересные идеи для нашей последующей работы.
Я был несколько удивлен и раздосадован, когда узнал, что Галина уехала, не попрощавшись со мной. Лаборатория сразу стала для меня пустой и неуютной. Только сейчас, когда этой девушки больше не было рядом со мной, я почувствовал, как много она для меня значила... Весь день я слонялся из угла в угол, не зная, за что приняться. А затем в душе вспыхнуло решение, то самое решение, которое рано или поздно приходится принимать каждому человеку, для которого другой человек перестает быть безразличным.
"Вот приедет, и все решится".
От этой мысли мне сразу стало легко, и в веселом и бодром настроении я отправился в кабинет профессора Касьянова, чтобы вступить с ним в спор. О, теперь у меня были тысячи аргументов. Теперь я сам был главным аргументом против профессора!
- Сядем? - как всегда с хитроватой усмешкой предложил Касьянов.
- Сядем, - ответил я.
- Прежде чем спорить, я хочу задать вам вопрос, который мне было не очень удобно задавать при дипломниках. Вы проверили качество монтажа новой памяти?
-Да.
- Радиокомпоненты только высшего класса?
- Вы сами знаете, как нужно отвечать на этот вопрос, профессор. С высокой степенью вероятности, да.
- Ну, хорошо. Так вот что я хочу вам сказать. Ваши возражения относительно того, что самые тонкие эмоциональные движения человеческой, как вы ее называете, души, не могут быть запрограммированы и алгоритмизированы, не выдерживают никакой критики.
- Доказательства? - потребовал я.
- Вот вы убедили неопытную девчонку, вашу Галину, что я выживший из ума старый дурак.
- Я так не говорил!
- Ну, может быть, не так. Но смысл был таков. И что же? Ваша поклонница убедилась в обратном! Вам она просто поверила, а меня она поняла. Вы чувствуете разницу?
- Пока нет.
- Она толковая девчонка, эта Галина Гурзо. У нее гибкий аналитический ум. И когда я предложил ей разобраться в новом алгоритме, который предусматривает подсознательную, не осознанную деятельность центральной нервной системы, когда она разобралась в задаче, поняла ее, тогда она пришла к выводу, что вы не правы!
- Не может этого быть! - воскликнул я. - Галина всегда была на моей стороне!
- Была, да сплыла. Вот и вам я советую разобраться как следует в этом интересном вопросе. Просто возьмите ее рабочую тетрадь и почитайте.
Слова Касьянова сильно меня взволновали. Моя Галина - и вдруг в лагере противника! Я вспомнил, что последнее время она уклонялась от разговоров на эту тему. Но оставался еще главный, как мне казалось, аргумент.
- Профессор, вы можете доказывать на бумаге все, что угодно, но вы не можете переложить на бумагу мои чувства. Понимаете? Мои. Я люблю Галину.
Я был вправе ожидать, что мое сообщение заинтересует его. Действительно, он поднял брови и спросил:
- Вы это серьезно?
Я взбесился.
- Может быть, вы мое чувство к ней тоже сможете разложить в ряд рекурентных формул? Может быть, вы напишете уравнение того, что делается у меня в душе? Может быть, вы составите график моей тоски по этой чудесной девушке? Может быть...
Он поднял руку, останавливая меня. Лицо у него было хмурое и сосредоточенное.
- Ну что ж, - сказал он, - по правде говоря, я давно это сделал. Вы не хотите заняться моей теорией? Отлично. Я поручу вашей лаборантке Гурзо изложить вам эту теорию популярно. Гурзо знает ее в совершенстве.
Я пытался еще что-то возражать профессору, но он ничего не отвечал, а только качал головой. Никогда еще я не видел его таким серьезным и обеспокоенным. Мне даже показалось, будто он сам почувствовал, что где-то допустил ошибку...
6
Неделю, в течение которой отсутствовала Галина, я провел в мучительных размышлениях. По совету Касьянова я взял ее рабочую тетрадь и принялся разбираться в исписанных мелким аккуратным почерком страницах. Очень скоро формулы обычной математической логики кончились, и появились новые операции, новые обозначения и новые символы. Я не без удивления установил, что математические познания Галины превосходили все, что можно было ожидать. Я почувствовал себя неловко. Почему я раньше не присмотрелся к ее работе, не узнал как следует, чем она занимается?..
Галя застала меня в тот момент, когда я дочитывал последние страницы.
- Именно в этот момент я и прозрела! - воскликнула она, подбегая ко мне.
Ее лицо было радостным и веселым, глаза искрились.
- Интересно, правда, Виктор Степанович? Что ни говорите, а наш старый учитель - гений!
Мне оставалось только виновато улыбнуться и сказать:
- А вы все же предательница!
- Помните знаменитое "но истина дороже"? Так вот, я решила ничего больше на веру не принимать. Давайте доказательства - и точка! Касьянов представил доказательства.
Тогда я сухо произнес:
- А вы знаете, это не доказательства. Это бумага. В том, о чем я спорил с ним, и теперь буду спорить с вами, доказательным может быть только прямой эксперимент. История науки знает много примеров изящных доказательств на бумаге, которые были похоронены не менее изящными опытами. Пока такого еще не поставили.
Галина пожала плечами и недовольно поморщилась.
- Ну, знаете ли, в таком случае вы отрицаете роль теории. Вы рассуждаете, как голый эмпирик.
Я вдруг остро почувствовал, что навсегда потерял союзника. Ее насмешливый взгляд и веселый голос принадлежали теперь совсем другой Галине. Я посмотрел на нее и вздохнул.
- Как быстро вы меняете свои взгляды...
- Дело не во взглядах. Да, до сегодняшнего дня я верила в чудеса. Но разве доказательство, что чудес не бывает, не призвано направлять меня на путь истины? То, что люди называют принципиальностью, очень часто оказывается упрямой беспринципностью.
- Вам еще никто ничего не доказал. А что касается теорем профессора Касьянова, то вам, должно быть, известно, что великий Лейбниц доказал теорему о существовании бога.
- Я не знаю этой теоремы, но, наверное, она логически несостоятельна. Должно быть, там в неявной форме заложены ложные посылки.
Я горько усмехнулся.
- Вы уверены, что в логике Касьянова не скрыты ложные посылки?
- Пока да.
- Пока! А что будет дальше, вас не волнует?
Галина на мгновенье задумалась.
- Кто знает. С познанием всегда так. Все люди запрограммированы на уровне знаний эпохи своего времени. Может быть, в будущем некоторые программы и придется менять. В этом сущность бесконечного познания...
Я театрально воскликнул:
- Вот вы вместе с вашим Касьяновым и попали в ловушку! Бесконечное познание как раз и есть то самое "и так далее", где мы ничего не знаем. Я верю только эксперименту, а не бумажным парадоксам, вроде этих.
Я сильно ударил тетрадью по столу. Галина перестала улыбаться и посмотрела на меня с тревогой. Нет, она стала совсем другой. И все же она была та самая девушка, в глаза которой мне хотелось смотреть до бесконечности. Я положил тетрадь и пошел прочь, но вдруг она порывисто шагнула ко мне.
- Не сердитесь на меня. Я сама не знаю, что говорю... Вы знаете... Я бы очень вас просила... Может быть, это и не совсем удобно...
- Что?
- Пойдемте сегодня вечером гулять...
- Хорошо, - сказал я. - Я вас буду ждать на той самой скамейке, на берегу реки... Только не задерживайтесь, прошу вас.
Галина слегка улыбнулась и кивнула головой.
7
Крохотный буксир шипел и пыхтел, медленно толкая огромную баржу, наполненную строительным песком. В плавных и широких волнах реки отражалось пурпурное небо, а порывы ветра с противоположного берега раскачивали ветки пожелтевших кленов, стряхивая на землю дождь еще не успевших пожелтеть листьев. Зажглись первые звезды, и мир стал быстро погружаться в осенний сумрак... Голова Галины лежала на моем плече, я обнял ее за талию и удивился, какая она тоненькая и хрупкая... Я молчал, и мне казались ненужными и далекими споры с Касьяновым; мне представилось, что то же самое думает она, и от этого радость переполнила мое сердце...
Вот он, большой, миллионноголосый молчаливый мир человеческих чувств! Он разлился в седом тумане, заполнившем песчаный карьер у моста. Он плещется в бесчисленных блестках беспокойной воды, в которую смотрит безоблачное осеннее небо. Он волнуется в далеком шуме городского транспорта. Он трепещет в неровном дыхании сидящей рядом девушки, которая думает, верит, сомневается и ищет... Он во всем.
И пусть он, по Касьянову, называется "и так далее", но он и есть бесконечность, и мы должны за это благодарить природу.
Я на мгновенье представил себе другой, фантастический мир, в котором все конечно, где нет никаких "и так далее", где все познано до конца. В таком мире у человека всего пять чувств. В нем одно солнце и только одна планета. В нем всего два человека. В нем нет ни атомов, ни электронов, ни странного микромира, а есть большие кубические "неделимые" кирпичи, из которых можно построить конечное множество геометрических фигур. В этом мире одна река, одно море, одно озеро. В нем одно небо, и на небе только одна звезда. Там растет только одно дерево, и оно приносит только один вид плодов. Вселенная этого мира конечна и пуста. И больше в нем ничего нет.
Могли бы развиваться в таком мире наука и техника? Что означала бы в нем человеческая цивилизация? Были бы искусство, музыка, поэзия? Могла бы в нем родиться любовь?
Я представил себе этот унылый, однообразный мир и усмехнулся про себя. Конечно же, мы должны быть благодарны природе за ее бесконечность! Только благодаря ей так богат наш внутренний мир. Он сверкает и искрится, как вся Вселенная, и наверное поэтому нам всегда хочется жить. Вечно меняющиеся эмоциональные краски отвлекают нас от мысли о неизбежности смерти, потому что мы всегда очарованы калейдоскопом неповторимых чувств. Я прижал к себе Галину и прошептал:
- Вот тебе и ряды рекурентных формул...
- Но ряды могут быть бесконечными, - тоже шепотом возразила она.
- Так ли уж это важно?
- Главное, чтобы ряды сходились...
- Ты считаешь, что все происходящее в моей душе и... может быть, в твоей, перекладывается на сходящиеся ряды?
- Любые бесконечные ряды, которые отображают явления реального мира, должны быть сходящимися...
- Может быть, мы больше не будем говорить об этом?
- Я не хотела... Это вы...
- Почему "вы"?
- Ну, ты...
Я замолчал. Стало совсем темно, и я вдруг почувствовал, что самый важный момент в моей жизни наступил. Я встал и, отступив на шаг от скамейки, сказал вполголоса:
- Я люблю тебя, Галя. Я прошу тебя быть моей женой.
Девушка нерешительно поднялась.
- Женой?
- Да. Я хочу этого. Я прошу тебя... Я тебя...
- О! Только не это! Только не это!
Галина резко повернулась и быстро пошла по темной аллее вдоль берега. Я едва за ней поспевал.
- Галина! Галя! Остановись! Что с тобой! Если я сказал не то...
Но она все шла и шла, убыстряя шаги, затем побежала, спотыкаясь о кочки и обнаженные корни деревьев. Я догнал ее почти у выхода из парка. Здесь тускло горел одинокий фонарь, и не было ни одной скамейки.
- Что с тобой случилось? Почему ты бежишь?
- Не надо... Не надо... Не подходите... Мне так тяжело, так...
- Да что с тобой, милая?
- Не спрашивайте ничего. Все так нелепо, глупо... Я такая глупая...
- Погоди, о чем ты? Может быть, я... Прости меня, если я сказал не то...
- О, нет!
- Так в чем же дело!
Я схватил ее за руку. Рука ее была ледяная.
- Ты дрожишь, тебе нехорошо... В чем дело?
Она не отвечала.
- В чем дело, Галя?
Она безмолвно покачала головой.
- Ну говори же, что с тобой!
Я взял ее за плечи. Она пробормотала:
- Профессор Касьянов и эти ребята, дипломники...
- Что? Что они тебе сделали?
Она опять покачала головой. И вдруг ни с того ни с сего она тихонько засмеялась.
- Ты смеешься! Почему ты смеешься?
Она высвободилась, отошла на несколько шагов и сказала странным, прозаическим голосом:
- Глупые шутки. Я их не выношу. И вообще... нельзя же человека переучивать по нескольку раз за жизнь. Вначале одно, после другое... Так можно поступать только с машиной... Меняй программы, и дело с концом.
- Ты о чем, Галя?
- Я поняла, какую чепуху доказывает Касьянов. Просто че-пу-ху!
- Ну конечно же! - воскликнул я.
- Но и вы тоже хороши! Бесконечные ряды сходятся!
- Не понимаю...
- Существует таинственный процесс, когда из бесконечного получается конечное... Например, сумма бесконечного ряда...
- Да, но к чему все это?.. О чем ты говоришь?
Галина снова засмеялась. Затем, резко оборвав смех, подошла к стволу высокой безлистой березы, уперлась в него локтем и положила голову на руку.
- Что с тобой, Галя? - в ужасе спросил я.
- Ничего... Это сейчас пройдет... Бесконечность... Это как во сне... летишь, летишь... Когда меня еще не было, я видела во сне высокую зеленую траву. Над травой каждое утро всходило солнце. А после... Как трудно вспомнить, что было после. Как я ненавижу этих дипломников. И Касьянова. И всех, всех...
- И меня?..
- Так хорошие люди не поступают... Разве можно жить только наполовину? Или на одну треть?.. Нельзя так... Потому что кругом звезды, звезды, звезды...
И она упала...
Я не понял, что произошло после. Откуда-то из темноты выскочили три фигуры, кто-то отшвырнул меня в сторону, Галину подняли и быстро понесли к выходу. Я бросился вслед, крича что-то, но передо мной возник профессор Касьянов.
- Вы сами во всем виноваты, - хрипел он. - Нужно было более тщательно проверять полупроводниковые компоненты... Да и я тоже хорош... Как можно было не предусмотреть обратной возможности?
- Скажите, я сошел с ума?
- Вы? Нет. Вы просто влюбились в призрак. А в общем, машина получилась наславу...
Появились дипломники, один из них спросил:
- Значит, сейчас работу можно оформлять? Осталось описать только этот эксперимент.
- Оформляйте, - буркнул Касьянов. Затем он обратился ко мне. - А жаль. Теперь нам больше спорить не о чем...
Я проснулся от громкого девичьего смеха. Было совсем темно и накрапывал дождь... Несколько минут я ничего не понимал, а Галина упорно дергала меня за руку.