Суть по сравнению со вчерашними нападками не изменилась:
– Или ты немедленно делаешь нужное нам заявление, или мы попросту казним твоего сына жестокими пытками.
– Ха! Вы вначале моего сына поймайте! – веселился узник. – А потом я посмотрю, как он вам устроит кузькину мать!
Минут пять прошло в подобном, бесполезном обмене фраз. Затем чинно и благородно прибыл генерал Жавен с одним из своих коллег. Они уселись далеко слева, сразу показывая, что просто зрители и ничего больше. Хотя по тому, как занервничал жандарм, стало понятно: ещё одни зрители пришли не просто так, а понаблюдать за фиаско зазнавшегося франта. Видимо, ему разрешили командовать очной ставкой, но к советам Аскезы и Триида он не прислушался. И теперь те ждут с особой мстительностью его провала. Мол, нечего было нас игнорировать! Такого, как Пришелец, простыми словами не сломишь! И за неудачу ты получишь по шее. А мы – лишь наблюдатели с правом подачи затем своего мнения в высшие инстанции.
И когда дальнейшие прения и угрозы стали бессмысленны, старший советник решился начать встречу отца с сыном. Пафосно выкрикнул в пространство над собой:
– Привезите сюда арестованного Бориса Светозарова! – Через несколько минут шторы раздвинулись, и два дюжих санитара доставили на кровати-каталке бледного как мел Бориса. Одеяло на его культях было специально отброшено, чтобы немедля показать Петру Васильевичу весь трагизм положения, сломать его окончательно. Ну и бледность понималась, что крови раненый потерял много, скорей всего, его еле удалось спасти. На белой подушке выделялись только его широко раскрытые глаза в овале из синяков, которые пристально, с непередаваемой болью следили за каждым жестом отца, за каждым оттенком его эмоций.
Хорошо, что землянин заранее и весьма чётко приготовился к ожидаемой картине. Как ни начало штормить его сознание от вида родной кровиночки, он внешне сумел сдержаться. Встал неспешно на ноги, присмотрелся к человеку, лежащему на кровати, и презрительно воскликнул:
– Ха! И кого это вы мне привезли?! – расставил в презрении руки в стороны и со смешком добавил: – Это отнюдь не Борис!
– Ты отказываешься от своего сына? – возмутился жандарм.
– Нисколько! Но ведь это не он, потому что мой сын, во-первых, был с ногами… Ха-ха! Прошу прощения, воин, если я тебя чем-то непроизвольно обидел! – Он приложил руку к сердцу и сделал вежливый поклон. – Но вижу, что и тебя вовлекли в эту подлую игру с заменой личностей.
Больше он и не смотрел на инвалида, вытянув руку в сторону франта и патетически восклицая:
– И как вы посмели играть на самых святых, на отцовских чувствах? Неужели надеялись, что я ослеп и не раскушу ваш подлый обман?
После невидимой команды от своего начальника на ноги вскочил один из следователей. Этот не собирался миндальничать, и это сразу бросалось в глаза.
– Хватит паясничать и строить из себя недоумка, Светозаров! Я ведь могу и более жёсткий разговор повести, и вы с сыном сразу слезами жалости друг к другу зальётесь! Эй, Борис! Ну-ка, хоть слово своему папочке скажи!
И он многозначительно замахнулся рукой над забинтованными культями ног. Вряд ли именно это движение испугало раненого. Скорей он приметил еле заметный кивок со стороны отца и понял, что надо говорить, общаться, затягивать время и вести настоящую беседу. Вот он и заговорил:
– Отец! Неужели ты меня не узнал? Это я, твой сын!
– Шутишь, парень? – хмыкнул Пётр. – Какой это родитель не узнает своего потомка? Ты мне чужой! Совершенно чужой!
– Странные слова… Мне говорили, что ты после пыток стал совсем неадекватный, но я не верил, что настолько…
– Это ты, воин, неадекватный! Раз согласился на такую аферу! – Узник со злостью и угрозой потряс кулаком. – Сколько они тебе заплатили за такой розыгрыш? Или обещали вылечить за высший артистизм? Так заруби себе на носу, придурок: никто и никогда тебе не отрастит самое главное – твои ноги! Их уже не вернут! А вот совесть ты потерял, и её тем более ни за какие деньги не купишь.
– При чём здесь ноги? – поражался Борис, покусывая в явном расстройстве потрескавшиеся губы. – Я прошу, я требую от тебя помощи!
– Мало ли какой проходимец от меня станет что-то требовать!
– Да что с тобой? Неужели я так изменился?
– Не знаю, каким ты был раньше, – насмехался землянин, – но сейчас ты тем более на Бориса не похож.
– А если я тебе напомню нечто такое из своего детства, что может быть известно только тебе? Тогда ты в меня поверишь?
Узник от этого вопроса чуть не запрыгал от злости. При этом он тыкал кулаками теперь в молчащую, наблюдающую за родственной беседой мадам Мураши:
– Ага! События из детства?! Так я уже примерно догадываюсь, какая змея могла накропать целую книжку своих воспоминаний как о твоём детстве, так и о моих фривольных приключениях!
Женщина промолчала. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Зато сын возмутился вполне искренне:
– Папа! Как тебе не стыдно такое говорить о тёте Аскезе?! Она здесь совершенно ни при чём. Своих, собственных воспоминаний у меня и без её подсказок хватает.
– Неужели?! Ну давай выдай хотя бы одну.
– Ну, к примеру, тот момент, когда ты мне подарил первый боевой пистолет. Тогда с нами никого не было, и я об этом, по нашему взаимному уговору, никому не рассказывал…
– Увы! Я сам об этом проболтался своей супруге, – скривился от скорби узник и тут же сжал кулаки, словно от злости. – А все знают отлично, насколько Гаранделла была болтлива и несдержанна. Так что это не доказательство. Давай более дельное.
И минут на пять Светозаровы устроили настоящую перепалку с нелицеприятными выражениями, обвинениями друг друга в тупости и даже с ругательными словами из сленга подпольщиков. Ну и самое главное, что Борис прекрасно понял все жесты отца, разобрался, когда сказанное следует понимать с совершенно противоположным смыслом, и получил бо́льшую моральную поддержку, чем в случае оказания её открытым текстом.
Первой о чём-то догадалась глава особого департамента. Она скептически приоткрыла глаза, и в них заиграл насмешливый огонёк.
А потом и до старшего советника жандармерии дошло, что отец с сыном над всеми здесь сидящими наверняка издеваются. Скорей всего, и переговариваются между собой интенсивно с помощью того же сленга или с помощью определенных словосочетаний.
– Молчать! – заорал он так, словно ему что-то ценное отрезали. – Увезти этого урода-калеку! Быстрей!.. Я с ним позже разберусь… А ты!.. – Он с ненавистью шагнул в сторону землянина. – Пришелец недоделанный, ещё сильно пожалеешь о своём упорстве!
– А моя в чём вина, господин жандарм?! – не упустил случая поёрничать Светозаров. – Это вы сами виноваты, надо было более тщательно инструктировать подставных лиц. Тогда, может быть, ваша афёра и прокатила бы.
– М-да? А что ты запоёшь, если мы вскоре твоего сына прямо здесь, на твоих глазах, резать начнём на куски?
– Если жандармерии не жалко своих шпионов, то режьте себе на здоровье…
И тут встала на ноги мадам Мураши, прокашлялась, привлекая к себе внимание, после чего сухим, официальным тоном заявила:
– В связи с настоятельной необходимостью решительно заявляю, что никакое насилие над Борисом Светозаровым недопустимо. Он тоже проходит по программе генетического изменения нашей империи, как главный донор семенного материала. По сравнению с ним даже его старый, одряхлевший отец отступает на второй план.
Жандарм развернулся к ней с явной угрозой:
– Но в интересах следствия вы не имели права разглашать подобное здесь!
– Имела! В интересах того же следствия. А если вы, советник, чем-то недовольны, подавайте служебную записку по инстанции. Вы свою несостоятельность уже и так доказали. Сорвать такие важные переговоры с лучшими «проходчиками» всего мира Долроджи! Этого вам никто не простит.
Жандарм не стал окончательно терять лицо, пускаясь в пререкания с дамой. Тем более весьма опасной для него дамой и тем более что дама была права. О состоянии узников знал сам император, и любой поворот в их судьбе мог сказаться на виновнике самым неожиданным образом. Поэтому он гордо удалился в сопровождении своих подчинённых.
Затем со своего места приподнялся генерал Жавен и специально для протокола громко заявил:
– Ну, не признал ты своего сына, значит, не признал. Может, и в самом деле не он?
– Точно не он! – с честными глазами заверил узник. – Подмена!
– Ладно, тогда пойду писать докладную. Ох уж эти отчёты…
Когда и он ушёл со своим коллегой, за ним поспешил и мордоворот из особого департамента, а сама глава вроде как осталась наедине с узником. Ему хотелось многое ей сказать и даже попросить не постеснялся бы о должном присмотре за Борисом, но под объективами видеокамер подобное было лучше не оглашать. Зато многозначительными взглядами очень старые и очень близкие знакомые, много чего сказали друг другу.
А вслух было сказано совсем иное, обычное ёрничество:
– Как же это ваш особый отдел настолько лопухнулся? Я бы за такое головотяпство его начальство к стенке поставил!
– Всем этим происшествием, как и неудачным арестом, занималась жандармерия… И вообще! Чего это я перед тобой оправдываюсь? Не лезь не в своё дело, преступная твоя харя! – шипела на него в ответ женщина. – Ты совсем обнаглел в попытках выбить для себя разные преференции! И наверняка попросту тянешь время, не желая признать собственного сына!
– Да не он это, не он! Даже нос не его! Ты его много лет не видела, потому и не знаешь, насколько он изменился.
– И тебя не видела, но издалека сразу узнаю!
– Неужели? Зачем тогда на меня напраслину возводишь, обзывая старым и одряхлевшим? Видела бы ты, какие ко мне молодые красотки захаживают!
– Ах ты, кобель беззубый! – Руки Аскезы лихорадочно пытались отыскать на теле сданное раньше оружие, чтобы немедленно пустить его в ход. – Мразь и ханжа! Знал бы ты, как бедные девочки плачут после твоей «дойки»! Урод бессердечный!
– Ха-ха! – не унимался землянин, пытаясь взглядом сказать совсем иное. – Так потому и плачут, что страстно желают со мной на всю ночь остаться. Это же им лестно, побыть в кровати с таким самцом, от которого четверть империи вскоре рожать станет.
– Я тебя сейчас голыми руками удушу!
– С какой стати? Ах да… Тебе же самой завидно, что ты не сможешь оказаться в этом длинном списке рожениц, принесших миру новых героев.
Последующие слова он уже кричал в спину спешно удаляющейся Мураши:
– Куда же ты?! Пока никого нет, могла бы и заменить девочек. Или опасаешься, что слишком старая стала? И что у меня на тебя не…
Но оставшись один, Пётр уселся перед так и не заработавшим экраном и задумался. Основные мысли теперь вращались вокруг предстоящего побега и вокруг возможной помощи Борису:
«В любом случае, находясь в узилище, помочь я ему не смогу. Да и вообще не сегодня, так завтра точно станет известно, что всю программу генетической модификации мои умирающие сперматозоиды провалили начисто. Тогда Борис и в самом деле станет основным донором, а меня легко могут списать в расход. Или уж точно в виде профилактического наказания отрезать ноги. Следовательно, надо бежать отсюда как можно быстрей. В идеале – немедленно!»
Но так как ещё ничего не было готово к побегу, пришлось набраться терпения, максимально ускорить работу внутренних органов и притвориться человеком, совершенно утратившим интерес к жизни.
Глава 20. Испорченный, но не омрачённый
Больше всего в жизни снабги любили летать. Затем, если судить по экзальтированности и энтузиазму – им нравилось воевать. Но и на третьем месте среди удовольствий смело можно было ставить праздники. Непревзойдённые летуны просто обожали праздновать по любому поводу и даже без повода. Главное было хоть кому-нибудь отыскать приличный предлог для праздника – и вот он уже в самом разгаре.
Фактически всю историю снабгов вообще и любой мелкий случай из их жизни в частности можно было разделить на три фазы: взлетел и возрадовался, с ликованием надавал кому-то по зубам (или своих зубов не досчитался) и начинается праздник. По сути, большинство местных социологов сходилось к единому мнению, что войны как раз и служили основным поводом для празднеств. Ибо радость полёта – это одно. Не будешь же каждый раз устраивать праздник оттого, что сумел левитировать в воздухе? А вот победа (да и поражение) – это уже повод порадоваться или хоть как-то нивелировать горе поражения. Вот и велось разделение по ранжирам проводимых торжеств. На фоне победы, особенно целого государства, бытовые свершения и радости значительно меркли и считались праздником чисто локальным: города, улицы, дома, семьи, группы друзей.
Вот потому грандиозный, всеимперский праздник «Рождение Ветра» вызвал непомерный ажиотаж, эйфорию ожидания. Ещё и пропаганда нового религиозного культа постаралась донести мысль до народа, что впервые подобное мероприятие объединяет собой такое огромное количество снабгов на таких немыслимо огромных территориях.
Торжество приурочили к усреднённому времени, чтобы всем было удобно наблюдать за основными церемониями. Да и саму картинку событий сразу с нескольких ракурсов собирались транслировать по всем телеканалам на всю огромную империю. Гигантские экраны стояли не просто на всех площадях, стадионах и скверах, над иными городами, где полёты не были запрещены, экраны свисали непосредственно с уйтаргов. Не говоря уже об индивидуальных телевизорах. Но те игнорировались, потому что отмечать праздники такого масштаба дома или в компании всего нескольких человек считалось очень дурным тоном.
Конечно, праздник «Рождения Ветра» праздновался не первый раз. Поклонники и последователи данного бога наблюдались во многие века, во многих королевствах, ничем особо не выделяясь из сонма себе подобных божеств. Но нынешнее мероприятие проходило под эгидой уже объединённой, всесильной империи, в победе которой над всем остальным миром никто не сомневался.
Мало того, всё торжество совпало с окончанием тяжких недель, во время которых только что образовавшейся империи пришлось сцепиться не на жизнь, а на смерть с внутренними врагами. Нашлись и такие отщепенцы, которые не просто восстали против веры, объединяющей народ, а стали агитировать за полную самостоятельность каждого города и всякой провинции. Мол, только при полной независимости любого наземного поселения живущие и регистрирующие там свой уйтарг снабги обретут истинную свободу, получат экономический бум и, как следствие, утонут в изобилии продуктов, вещей и манны небесной.
К счастью, жрецы Ветра, имеющие решающее значение в молодом правительстве империи, вовремя разоблачили происки обнаглевших сепаратистов. Была проведена огромная разъяснительная работа среди народа и в первую очередь среди военных. И как отщепенцы ни изгалялись в своих кознях, как ни раздавали щедро лживые обещания, как ни угрожали некоторым имперцам физической расправой, общество в ответ только ещё больше консолидировалось вокруг религии, которая стала общеимперской. А в последнюю неделю был предпринят беспрецедентный шаг: общими силами народа, армии и Небесного флота империя была очищена от сепаратистов. Больше половины врагов уничтожили (какая же война без трупов?!), ну а остальных попросту разогнали. Часть особо трусливых идеологов разъединения успела сдаться, надеясь на прощение или банальное изгнание из государства. Да только жрецы и не подумали прощать, хотя часть получила пожизненные заключения. Большинство политических противников было решено казнить показательно, в начале праздника. Дабы, как говорится, иным неповадно было.
Ясно, что и раньше казни совершались. Но только уголовных преступников и только скрытно, не привлекая к этому действу внимания общественности. Военнопленных никогда не расстреливали, даже высших офицеров и генералов. Потому что схваченного во время войны неприятеля всегда отпускали после победы. Традиция! Да и ненависти к противнику не испытывали особой, ведь воюют-то ради праздника. В итоге…
А этих жрецы решили казнить, да ещё и показательно.
Народ и не подумал возражать. Всё и всем казалось правильным, логичным. Да и объяснения поступили дельные. К примеру:
«…бесконтрольная рождаемость очень скоро переполнила бы независимые города, и тогда война разразилась бы с новой, утроенной силой. Значит, сепаратисты – уголовно наказуемые преступники». Или:
«…любой всплеск технического гения невозможен в отдельном, замкнутом от всего мира анклаве. Наоборот, историей доказано, что там резко падает уровень жизни, и общество откатывается в своём развитии назад. Личности, пропагандирующие подобные трагедии – враги технического прогресса и всей эволюции развития. Следовательно, подлежат самому жестокому и бескомпромиссному уничтожению».
Эти и многие другие объяснения поддерживались и здравыми рассуждениями самых уважаемых стариков, прославленных воинов, знаменитых учёных, спортсменов и артистов. Все они понимали, что уменьшение рождаемости – временная мера. Как только цивилизация снабгов справится с постройкой телепортов «дальнего назначения», будут повторно открыты иные, незаселённые миры, и тогда места для расселения хватит всем и навсегда. О Торговцах хорошо помнили, легенды о них считались правдивыми историями, а не выдуманными мифами, а уж о бесчисленности миров летуны знали и верили в это свято и незыблемо.
То есть предстоящая жизнь каждому обитателю империи виделась ясная и без неуместных зигзагов: сегодня большой праздник. Завтра – начало войны с остальным миром, который не желает признать единства и Ветра главным богом. Потом – праздники в ознаменование военных побед. Следом – торжества в честь научных открытий и свершений. И дальше победу будут отмечать только на этапах покорения иных миров. Путь длинный, но достойный. А никогда не досягаемая в своей полноте цель заставит потомков гордиться своими предками.