Гл. 57. Вскоре после этого к Германику явились послы от Сегеста и просили защиты от насилия со стороны соплеменников, которые осадили его лагерь. Арминий имел тогда большее влияние на херусков, ибо он советовал начать войну; а у варваров тот, кто отважнее, тот и пользуется в смутное время наибольшим доверием и весом.
Вместе с послами Сегест отправил и своего сына Сегимунда, но юноша вначале колебался и медлил в сознании своей вины. Ибо в тот год, когда германские племена отпали от Рима196, он, избранный жрецом при алтаре убиев197, порвал жреческую повязку и убежал к мятежникам. Но, ободренный надеждой на милость римлян, он передал поручения отца; его приняли благожелательно и под военной охраной переправили на левый берег Рейна. Германик решил, что стоит еще раз вернуться; он дал бой осаждавшим, и Сегест был освобожден со своими многочисленными сородичами и клиентами198. Тут были и знатные женщины, а в их числе – жена Арминия, дочь Сегеста, которая была по духу ближе мужу, чем отцу: после поражения она не плакала и не умоляла победителей, а молча смотрела на свое беременное чрево, скрестив руки под складками одежды. Принесли и добычу, захваченную германцами при поражении Вара и доставшуюся тогда многим из тех, которые теперь сдались; тут же появился и сам Се– гест, богатырь с виду, исполненный сознания своей ничем не нарушенной верности.
Гл. 58. Он сказал примерно следующее: «Сегодня не первый день моей нерушимой верности римскому народу. С тех пор как божественный Август даровал мне римское гражданство, я руководился при выборе друзей и врагов только соображениями вашей выгоды, и это не потому, что я ненавидел свою родину (ведь изменники противны даже тем, чью сторону они держат), а потому, что, по‐моему, интересы римлян и германцев действительно совпадают и мир лучше войны. Вот почему я выступил перед тогдашним римским военачальником Варом с обвинениями против Арминия, похитителя моей дочери, нарушителя союза с вами. Но так как бездеятельный полководец199 меня удерживал и законным путем трудно было чего‐нибудь добиться, то я потребовал, чтобы он надел оковы на меня, на Арминия и заговорщиков. Свидетельницей всего этого была та ночь, – о, я хотел бы, чтобы она была последней в моей жизни! То, что случилось потом, легче оплакивать, нежели оправдывать. Впрочем, как я тогда заковал в цепи Арминия, так и сам был закован его сторонниками. А теперь, когда мне представился случай встретиться с тобой, я предпочитаю старое новому, мир – участию в мятеже200, и не из‐за награды, а из желания очиститься от подозрения в измене; к тому же я – наиболее пригодный германцам посредник между ними и вами, если они только захотят предпочесть раскаяние гибели. Я прошу простить юношеское заблуждение сына, а относительно дочери сознаюсь, что ее удалось привести сюда201 лишь силой принуждения. Тебе предстоит решить, что важнее: то ли, что она беременна от Арминия, или что она рождена мною». Цезарь [Германик] отвечал Сегесту милостиво и обещал гарантировать безопасность его детям и родственникам, а ему самому отвести место жительства в старой провинции202. Войска Германик увел обратно и получил по предложению Тиберия титул императора. Жена Арминия родила мальчика, который рос в Равенне; в свое время расскажу, какие он претерпел издевательства203.
Гл. 59. Слухи о сдаче Сегеста и о его благосклонном приеме римлянами пробудили в одних надежду, в других скорбь, в зависимости от того, кто хотел или не хотел войны. Арминия, страстного и необузданного от природы, привело в бешенство похищение жены, которой предстояло беременной переносить рабство; он носился по стране херусков, призывая к войне с Сегестом и Цезарем [Германиком]. Он не скупился и на издевательства: «Вот так примерный отец! Какой великий полководец! Что за храброе войско! Столько рук понадобилось, чтобы утащить одну слабую женщину! Я победил три легиона и трех легатов, ибо веду войну не при помощи предательства и не с беременными женщинами, а в честном открытом бою с вооруженными воинами. В германских рощах до сих пор еще можно видеть знаки отличия римских воинов, которые я повесил там и посвятил отечественным богам. Пусть Сегест живет на покоренном римлянами [левом] берегу Рейна, пусть он возвратит сыну сан жреца: германцы никогда всецело не простят ему того, что им пришлось увидеть между Альбисом и Рейном ликторские прутья, секиры и тогу204. Другим народам, не знавшим римского владычества, неведомы были казни и дань; а мы, сбросившие с себя это иго, заставившие уйти ни с чем самого возведенного в боги Августа и избранного судьбою Тиберия, неужели мы испугаемся неопытного юноши и его войска, состоящего из мятежников? Если отечество, предки и старые обычаи вам дороже властителей [римлян] и новых поселений, то вы последуете за Арминием к славе и свободе, а не за Сегестом в позорное рабство».
Гл. 60. Эти речи подняли не только херусков, но и соседние племена; на их сторону перешел и дядя Арминия Ингвиомер, издавна пользовавшийся уважением у римлян; этим объясняются серьезные опасения Цезаря [Германика]. Для того чтобы война не обрушилась на него всею тяжестью, он послал Цецину с сорока римскими когортами через страну бруктеров к реке Амизии, стремясь раздробить военные силы неприятеля; конница под начальством Педо направилась через страну фризов. Сам Германик повел четыре легиона на судах через озера205. Пехота, конница и флот встретились у вышеназванной реки. Хавки, обещавшие выставить вспомогательные отряды, были присоединены к римскому войску. Бруктеров, которые сами выжигали все на своей территории, разбил по поручению Германика Люций Стертиний при помощи легкого отряда; при этом он нашел во время битвы среди захваченной добычи орла 19-го легиона, потерянного при Варе. Вслед за тем римское войско дошло до конца области бруктеров и опустошило земли между Амизией и Лупией, расположенные недалеко от Тевтобургского леса, где, как говорили, еще валялись непогребенными останки Вара и его легионов.
Гл. 61. Тут Цезарь [Германик] захотел воздать последние почести римским воинам и их вождю; всеми солдатами Германика овладела печаль при мысли о родных и друзьях, о переменчивости военного счастья и превратности судьбы человеческой. Цецина был послан вперед с поручением исследовать глухие места в лесистых горах и проложить мосты и дамбы по стоячим болотам и обманчивым зыбким равнинам. Затем римляне прибыли на печальное место, которое являло ужасное зрелище и было страшно воспоминаниями.
Размеры первого лагеря Вара и его главных квартир свидетельствовали о работе трех легионов; далее по полуразрушенному валу и неглубокому рву можно было догадаться, что здесь расположились уже разбитые остатки войска: посреди поля белели кости, местами рассеянные поодиночке, а кое‐где целыми кучами – смотря по тому, как римские воины бежали или оказывали сопротивление. Тут же валялись обломки оружия и скелеты лошадей, а к стволам деревьев были прикреплены человеческие черепа. В соседних рощах находились алтари варваров, на которых они заклали трибунов и центурионов первого ранга. Участники битвы, пережившие ее, убежавшие во время самого сражения или из плена, рассказывали, где пали легаты, где были похищены орлы, где Вар получил первую рану, где он нашел смерть от злополучного удара своей собственной руки; с какого возвышения Арминий держал речь к своему народу, сколько было устроено виселиц и вырыто могил для пленных и как он высокомерно издевался над римскими знаками отличия и орлами.
Гл. 62. Так римское войско через шесть лет после поражения похоронило остатки трех легионов; а так как никто не мог разобрать, предавал ли он земле своих или чужих, то хоронили всех, как друзей и кровных родных, с чувством все возрастающей ненависти к врагу, полные скорби и озлобления. Первым положил кусок дерна для могильного холма Цезарь [Германик]…
Гл. 63. Германик следовал за Арминием, который удалялся в дикие непроходимые места. Как только представилась к тому возможность, Германик приказал своей коннице выступить вперед и захватить равнину, занятую неприятелем. Арминий собрал своих германцев, велел им дойти до самого леса и внезапно повернул назад; затем он дал знак к выступлению тем отрядам, которые скрывались в лесистых горах. Эти новые войска произвели замешательство в рядах римской конницы. Ей были посланы на помощь запасные когорты, но они, будучи увлекаемы бегущими, только увеличили беспорядок. Германцы чуть было не оттеснили римлян в болото, хорошо известное одолевавшим их [германцам], но пагубное для незнакомых с местностью римлян; но тут Германик продвинул вперед свои легионы и выстроил их в боевом порядке; это испугало врагов, ободрило римлян, и сражение кончилось вничью. Затем Германик повел легионы обратно к Амизии и переправил их назад на судах – так же, как и привел их в свое время сюда; часть конницы получила приказание идти берегом Океана к устью Рейна; Цецине, который вел свои войска, было приказано, несмотря на то, что он возвращался по знакомой дороге, перейти как можно скорее через «Длинные мосты»206.
Эти «Длинные мосты» представляют собою узкую дорогу, идущую по дамбе, проложенной некогда Люцием Домицием посреди обширных болот; вокруг дамбы почва была болотистая, вязкая благодаря толстому слою тины, ненадежная и опасная ввиду обилия ручьев; кругом тянулись отлого поднимающиеся по склонам холмов леса; они были теперь наполнены отрядами Арминия, который, идя кратчайшими путями и делая быстрые переходы, уже обогнал обремененное поклажей и оружием римское войско. Цецина, сомневавшийся в том, удастся ли ему восстановить обветшавшие мосты, одновременно отбиваясь от неприятеля, решил тут же разбить лагерь, с тем чтобы часть его солдат занялась работой, а часть – борьбой с германцами.
Гл. 64. Варвары стремились прорваться за сторожевую линию и броситься на строителей сооружений, а потому всячески тревожили их попытками обхода и открытыми атаками. Крики работавших смешивались с криками сражавшихся. Все в равной мере было против римлян: и то, что местность представляла собою глубокое болото, где нельзя было ни удержаться, ни пройти, не поскользнувшись; и то, что тела римлян были отягчены панцирями; и то, что они не могли в воде бросать свои метательные копья. Херуски, напротив, привычны к сражениям среди болот, их тела стройны и гибки, а своими длинными копьями они могут наносить раны даже и на далеком расстоянии. Только ночь избавила уже начавшие приходить в замешательство легионы от сражения в таких неблагоприятных условиях. Германцы, неутомимые в случае успеха, все еще не могли успокоиться и направили вниз вóды всех потоков, берущих начало на окрестных возвышенностях. Почва погрузилась в воду, и то, что было сделано, обвалилось, так что римским солдатам пришлось производить двойную работу.
Цецина служил уже сороковой год – частью в качестве подчиненного, частью в качестве начальника; он изведал удачи и неудачи, а потому не знал страха. Строя планы на будущее, он не нашел лучшего выхода, как удерживать неприятеля в лесах до тех пор, пока раненые и обремененные поклажей войсковые части не пройдут вперед; ибо между горами и болотами простиралась долина, которая позволяла стать узким строем. Цецина выстроил легионы так, что пятый легион стал на правом фланге, двадцать первый – на левом, первый – впереди, а двадцатый – в тылу.
Гл. 65. Ночь была беспокойна по многим причинам: варвары наполнили долину шумом своих праздничных пиров, радостным пением и дикими криками, которые эхо повторяло в лесах и на горах. У римлян горели лишь слабые огни, слышались прерывистые возгласы; они либо лежали врассыпную, либо бродили около палаток – скорее оттого, что не могли заснуть, чем от того, что бодрствовали на страже. Самого вождя [Цецину] испугал страшный сон: ему привиделся вынырнувший из болот окровавленный Квинтилий Вар, и послышалось, будто он зовет его; но он не последовал за ним и оттолкнул простертую к нему руку. На рассвете легионы, поставленные во фланги, от страха или из непослушания покинули свои места и быстро заняли поле по ту сторону болота. Хотя Арминий и мог беспрепятственно начать атаку, однако он не напал на римлян сейчас же. Но когда римский обоз застрял в грязи и во рвах и солдаты пришли в замешательство; когда расстроились ряды войска, расставленные [в определенном порядке] по знаменам и когда – как это обычно бывает в таких случаях – каждый думал лишь о том, как бы поскорее спасти себя и все плохо слушались приказаний, – тогда Арминий велел германцам идти в атаку. При этом он воскликнул: «Вот вам опять Вар и вторично тем же роком побежденные легионы!» В тот же момент он с отборными воинами прорвался сквозь строй римлян, стараясь главным образом наносить раны лошадям, которые, скользя в своей крови и в вязком болоте, стали сбрасывать седоков, опрокидывать встречных и топтать упавших на землю. Больше всего труда пришлось римлянам потратить на заботы о знаменах с орлами: их нельзя было ни нести навстречу дождю стрел, ни укреплять в тинистой почве. У Цецины, который стремился поддержать строй, была убита лошадь; он упал с нее и был бы окружен врагами, если бы первый легион не бросился навстречу неприятелю. Римлянам благоприятствовала жадность врагов, которые, оставив резню, бросились за добычей. К вечеру легионы выкарабкались из болота на твердую почву, в открытое поле… [Вечером того же дня Цецина собрал свои легионы и произнес речь, в которой он призывал своих воинов оставаться в лагере и дать германцам подойти к нему, чтобы затем, прорвавшись сквозь их ряды, найти дорогу к Рейну. При этом Цецина сказал:]
Гл. 67. «…Если вы захотите бежать, то имейте в виду, что вы встретите еще больше лесов, более глубокие болота и жестоких врагов…»
Гл. 68. Не меньшее возбуждение охватило и германцев, которых волновали надежды, стремление к победе и различие во мнениях вождей. Арминий советовал дать римлянам отступить, с тем чтобы во время отступления вновь окружить их в болотистой и труднопроходимой местности. Ингвиомер сделал более отважное и более приятное для варваров предложение – штурмовать римский лагерь со всех сторон. Штурм будет нетруден, пленных будет больше, и добыча достанется в неповрежденном виде. Сообразно этому плану германцы утром следующего дня засыпали рвы, набросали в них хворосту и влезли на верхушку вала, на котором стояли всего лишь несколько римских солдат, словно окаменевших от страха. В то время как германцы старались овладеть укреплениями, когортам дан был сигнал к выступлению; раздались звуки рогов и труб, и римляне с криком бросились в тыл германцам, укоризненно восклицая: «Здесь нет лесов и болот, а на ровном месте боги одинаково покровительствуют нам и вам». Германцев, которым разрушение укреплений казалось легким делом и которые рассчитывали лишь на немногочисленных и полувооруженных противников, звуки труб и блеск оружия поразили тем более, чем они были неожиданнее: столь же растерянные при неудаче, сколь необузданные в случае успеха, германцы потерпели поражение. Арминий оставил поле битвы целым и невредимым, Ингвиомер был тяжело ранен. Остальные были перебиты; их рубили до вечера, пока не утихла ярость. Лишь ночью вернулись легионы в лагерь…
Гл. 69. Между тем распространился слух, что германцы обошли римское войско и идут на Галлию; и если бы Агриппина не воспротивилась снятию моста через Рейн, то нашлись бы люди, которые совершили бы это позорное деяние из страха… ...Гай Плиний207, автор истории германских войн, рассказывает, что она стояла возле входа на мост, хвалила и благодарила возвращавшиеся легионы…
Гл. 70. Германик поручил второй и четырнадцатый из тех легионов, которые он переправил на судах, Публию Вителлию с тем, чтобы тот провел их сухим путем и чтобы [разгруженный] флот благодаря этому мог легче плыть по полному отмелей морю и легче садиться на дно при отливе. Вначале путь Вителлия при сухости почвы и небольшом приливе был удобен; но вскоре вследствие сильного северного ветра и наступления осеннего равноденствия, во время которого вода в Океане поднимается особенно высоко, войско сделалось игралищем волн. Они залили сушу: бушующее море, берег и поле являли одинаковую картину, так что нельзя было отличить твердую почву от зыбкой, отмели от глубин. Волны опрокидывали людей, водовороты их поглощали; скот, вещи, трупы носились между ними и плыли им навстречу… Наконец‐то удалось Вителлию выбраться на более возвышенное место, на которое он вывел и свое войско. Здесь солдаты переночевали без пищи и предметов первой необходимости, без огня… Когда занялся день, они вновь обрели твердую почву и добрались до реки Визургис208, куда как раз направился со своим флотом Цезарь [Германик]. Здесь легионы, о которых разнесся уже слух, что они потонули, были посажены на суда…
Гл. 71. Тем временем Стертиний, посланный вперед, чтобы принять в подданство брата Сегеста Сегимера, уже отвел его самого и его сына в город племени убиев. Им обоим даровано было прощение: Сегимера простили легко, его сына – не без колебаний, ибо он, как говорили, подверг поруганию тело Квинтилия Вара…
Книга IIГл. 5. [Вырабатывая план предстоящего летнего похода против херусков в 16 году н. э., Германик следующим образом расценивал трудности борьбы с германцами:] …В правильном бою и в обыкновенных условиях местности германцы всегда терпели поражение; зато им благоприятствуют леса и болота, а римские солдаты страдают не столько от ран, сколько от длинных переходов и потери оружия…
Гл. 6. [Германик решил предпринять поход в Германию морским путем, с тем чтобы римская конница могла, поднимаясь вверх по рекам, проникнуть в глубь Германии. С этой целью он приказал построить флот в тысячу судов…] Сборным пунктом был назначен Батавский остров, ибо к нему легко было причалить, здесь удобно было посадить войска на суда и переправить их на театр военных действий. Рейн, который до тех пор течет одним руслом или образует лишь небольшие острова, разветвляется там, где начинается страна батавов, как бы на два рукава; один из них, протекающий ближе к Германии, сохраняет свое название и сильное течение вплоть до впадения в Океан, другой, протекающий по галльской стороне209, шире и течет медленнее; местные жители называют его уже иначе – Вагалом, но затем он вновь принимает другое название – Мозы и под этим именем широким устьем вливается в Океан.