– Иногда я мечтаю…
– Я напишу это на твоем надгробии.
Получив паспорт, Жирный на самолете «Исландских авиалиний» отправился в Люксембург – так было дешевле. Нам пришла от него открытка из Исландии, а месяцем позже – письмо из французского города Мец. Мец находится на границе с Люксембургом – я посмотрел в атласе.
В Меце – Жирному понравился этот театрального вида городок – Лошадник познакомился с девушкой и прекрасно проводил время, пока она не сократила его финансы наполовину. Он прислал нам ее фото; девушка была очень хорошенькая и немного напомнила мне Линду Ронштадт – такой же овал лица и стрижка. Больше фотографий Жирный не присылал, поскольку девушка стянула его камеру. Она работала в книжном магазине. Жирный так и не сказал нам, удалось ли затащить ее в постель.
Из Меца он отправился в Западную Германию, где американский доллар ничего не стоит. Он немного умел читать и говорить по-немецки, так что в Германии Жирному было относительно легко. Однако он стал писать все реже и в конце концов совсем замолк.
– Если бы у него что-то вышло с французской девушкой, – заметил Кевин, – он бы об этом упомянул.
– Судя по всему, что-то было, – сказал Дэвид.
Кевин возразил:
– Если бы было, Жирный бы уже выздоровел и вернулся. А раз не вернулся, то ничего и не было.
Прошел год, и от Жирного пришла телеграмма – он возвращался в Штаты, в Нью-Йорк, где жили его знакомые. Он написал, что вернется в Калифорнию, когда вылечится от мононуклеоза,[20] который умудрился подцепить в Европе.
– Так он нашел Спасителя? – спросил Кевин. В телеграмме об этом ничего не говорилось. – Впрочем, он бы сказал. Это как с француженкой: мы бы знали.
– Ладно хоть жив, – обронил Дэвид.
– Смотря что понимать под словом «жив», – хмыкнул Кевин.
Пока суд да дело, у меня все шло неплохо – книги продавались, и я получал больше денег, чем мог потратить. Собственно, у всех нас дела шли неплохо. Дэвид держал табачный магазин на городской торговой аллее – одной из самых красивых в графстве Оранж. Новая девушка Кевина относилась к нему, да и к нам, мягко и тактично; она отлично понимала его специфическое чувство юмора.
Мы рассказали ей о Жирном и его исканиях, а также о француженке, стащившей «Пентакс». Девушке захотелось познакомиться с Жирным, да и все мы уже ждали его возвращения. С рассказами, фотографиями и подарками.
А потом пришла еще одна телеграмма. На сей раз из Портленда, из Орегона. Телеграмма из двух слов.
ЦАРЬ ФЕЛИКСИ больше ничего. Только два удивительных слова.
Ну, подумал я. Нашел? После долгого перерыва «Рипидонову обществу» предстоит вновь собраться на пленарное заседание?
Все вместе и каждый по отдельности мы едва ли помнили те события. Предпочли забыть их. Слишком много боли, слишком много надежд вылетело в трубу.
Когда Жирный прилетел в Эл-Эй-Экс – так называется лос-анджелесский аэропорт, – мы встречали его вчетвером: я, Кевин, Дэвид и похожая на лисичку подружка Кевина – Джинджер, яркая высокая блондинка с вплетенными в косички красными ленточками. Эта колоритная барышня могла проехать ночью чертову уйму миль, чтобы только выпить ирландского кофе в каком-то захолустном ирландском баре.
Вместе с толпами других людей мы слонялись взад-вперед, болтали, и тут внезапно и совершенно неожиданно для нас в толпе прибывших пассажиров показался Жирный Лошадник. Улыбающийся, с чемоданчиком в руке, наш друг возвратился домой. При галстуке и в прекрасном костюме, сшитом на Восточном побережье, – последний писк моды. Для нас было потрясением увидеть его – полагаю, подсознательно мы ожидали изнуренного доходягу с пустыми глазами, едва способного брести по коридору.
После дружеских объятий мы представили Жирному Джинджер и поинтересовались у него, как дела.
– Недурно, – сообщил Жирный.
Мы пообедали в ресторане дорогого отеля неподалеку. За едой говорили мало. Жирный казался замкнутым, но не подавленным. Я решил, что он устал. Его лицо хранило следы долгого путешествия. Такие вещи всегда оставляют след.
– А что в чемоданчике? – поинтересовался я, когда принесли кофе.
Отодвинув тарелки, Жирный водрузил чемоданчик на стол и открыл его ключом. В чемоданчике лежали папки, из которых Лошадник выбрал одну – они были пронумерованы. Внимательно посмотрел на папку, чтобы убедиться, что вытащил ту самую, и передал ее мне.
– Загляни внутрь, – предложил он мне с легкой улыбкой.
Так улыбаются, когда дарят кому-то подарок, зная, что он понравится, и просят сразу развернуть его.
Я открыл папку. Там оказались четыре глянцевые фотографии восемь на десять, совершенно очевидно, сделанные профессионалом, – они напоминали снимки, какие бывают в рекламных агентствах и на киностудиях.
Фотографии изображали греческую вазу, а на ней рисунок мужчины, в котором мы узнали Гермеса. Обвивала вазу двойная спираль, красная на черном фоне. Молекула ДНК, в этом не могло быть ни малейшего сомнения.
– Две тысячи триста или четыреста лет, – сообщил Жирный. – Не рисунку, а самой вазе, гончарному изделию.
– Горшок, – проговорил я.
– Я увидел ее в афинском музее. Она подлинная. Мнение не мое – я не специалист. Подлинность установлена экспертами музея. Я говорил с одним из них. Он не понимал, что означает орнамент, и очень заинтересовался, когда я объяснил что к чему. Вазы такой формы – krater – позже использовались как купели для крещения. Одним из греческих слов, которые всплыли у меня в голове в марте семьдесят четвертого, было греческое слово krater. Я услышал его в связи с другим греческим словом – poros. Словосочетание poros krater обозначает «известняковая купель».
Несомненно, дохристианский рисунок был не чем иным, как двойной спиралью Крика и Уотсона. Формой, к которой они пришли после многих лет проб и ошибок. И вот она на древней вазе, нарисованная абсолютно правильно.
– Ну и? – спросил я.
– Так называемые переплетенные змеи кадуцея.[21] Изначально кадуцей, который по-прежнему является символом медицины, был жезлом не Гермеса, а… – Жирный помедлил, глаза его горели, – …а Асклепия. Он обладал особенным значением, кроме мудрости, олицетворяемой змеей. Жезл указывал, что его обладатель – священная персона, которой нельзя докучать. Вот почему его носил Гермес, посланник богов.
Все мы некоторое время молчали.
Кевин начал было бормотать что-то саркастическое, что-то в своей сухой разумной манере… но вскоре тоже замолчал.
Рассматривая глянцевые снимки восемь на десять, Джинджер проговорила:
– Как чудесно.
– Величайший врач во всей человеческой истории, – сказал ей Жирный. – Асклепий, основатель греческой медицины. Римский император Юлиан, известный как Юлиан Отступник, поскольку он не признал христианство, считал Асклепия Богом богов. Юлиан поклонялся ему. Продлись это поклонение подольше, вся история западного мира изменилась бы коренным образом.
– Ты не сдаешься, – сказал я Жирному.
– Верно, – согласился он. – Я никогда не сдамся. Я вернулся, потому что закончились деньги. Когда подкоплю немного, продолжу поиски. Я знаю, где искать. На греческих островах. Лемнос, Лесбос, Крит. Особенно Крит. Мне снилось, что я спускаюсь в лифте – снилось дважды, – а оператор декламирует стихи. И там было большое блюдо спагетти, а в него воткнута трехзубая вилка – трезубец. Должно быть, это нить Ариадны, которая помогла Тесею выбраться из лабиринта под Миносом после того, как он убил Минотавра. Минотавр, наполовину человек, наполовину чудовище, представляет собой безумное божество Самаэля, который, по моему мнению, – фальшивый демиург гностической системы.
– Телеграмма из двух слов, – сказал я. – ЦАРЬ ФЕЛИКС.
– Я не нашел его, – проговорил Жирный.
– Я вижу.
– Но он где-то существует, – продолжал Жирный. – Я знаю. Я никогда не отступлюсь.
Он положил фотографии обратно в папку, папку в чемоданчик, и щелкнул замком.
Сейчас Жирный в Турции. Он прислал нам фотографию, изображающую мечеть, которая некогда была великим христианским храмом под названием Святая София, или Айя София – одно из чудес света, хотя крыша храма и обвалилась в Средние века и нуждается в восстановлении. Чертежи его уникальной конструкции можно найти в большинстве учебников по архитектуре. Кажется, что центральная часть храма парит в воздухе, она словно поднимается к небесам. Такова задумка римского императора Юстиниана. Он лично контролировал строительство и сам дал храму имя – зашифрованное имя Христа.
Мы еще услышим о Жирном Лошаднике. Так говорит Кевин, а я ему верю. Кевин должен знать. Из нас четверых в нем меньше всего иррационального и, что важнее, больше веры. Чтобы понять это, мне понадобилось немало времени.
Вера – странная штука. По определению, вера имеет дело с понятиями, которые невозможно доказать. К примеру, в прошлую субботу я включил телевизор. Я не смотрел его, так как по утрам в субботу там сплошь детские передачи. Да я и в другое время его не смотрю – просто он несколько скрашивает мое одиночество, создает фон. Так или иначе, в субботу по телевизору гнали обычную коммерческую рекламу, когда что-то вдруг привлекло мое внимание. Я бросил свои занятия и переключил внимание на экран.
Вера – странная штука. По определению, вера имеет дело с понятиями, которые невозможно доказать. К примеру, в прошлую субботу я включил телевизор. Я не смотрел его, так как по утрам в субботу там сплошь детские передачи. Да я и в другое время его не смотрю – просто он несколько скрашивает мое одиночество, создает фон. Так или иначе, в субботу по телевизору гнали обычную коммерческую рекламу, когда что-то вдруг привлекло мое внимание. Я бросил свои занятия и переключил внимание на экран.
Шла реклама сети супермаркетов, и на экране появились слова: ТАКОЕ СЪЕЛ БЫ И ЦАРЬ. Вдруг картинка исчезла, и вместо нее тут же возникла заставка мультфильмов про кота Феликса: ФЕЛИКС – КОТ. Только что было написано ТАКОЕ СЪЕЛ БЫ И ЦАРЬ, и вот уже, практически мгновенно, тем же шрифтом – ФЕЛИКС – КОТ.
В мозгу отпечатались оба слова шифровки, причем в правильном порядке:
ЦАРЬ ФЕЛИКСТакое воспринимается подсознательно. Кто мог видеть это случайное, абсолютно случайное наложение надписей? Только дети, маленькие дети Южных Земель. Для них эти слова ничего не значат, они не увидят никакого шифра, а если и увидят, то не поймут, что это и кому предназначено.
Но я-то видел и знал, кому направлено послание. Должно быть, просто синхронность, если пользоваться определением Юнга, подумал я. Совпадение, не имеющее никакого смысла.
Или это сигнал? Посланный при помощи радиоволн одной из крупнейших телестудий мира, лос-анджелесским отделением Эн-би-си, и донесший до тысяч детей мгновенную информацию, которая будет обработана правым полушарием мозга, уложена в нужное место, а возможно, и расшифрована глубоко в подсознании, там, где хранится великое множество самой разной информации.
И к этому не имеют никакого отношения ни Эрик, ни Линда Лэмптоны. Просто какой-то человек на студии, технический работник Эн-би-си», собирался прокрутить уйму рекламы в любом порядке, какой ему удобен.
Если кто и мог сознательно устроить такое, так только ВАЛИС, который сам – информация.
Возможно, сейчас я увидел именно это: ВАЛИС, показывающий рекламу и детские мультики.
Послание снова отправлено.
Двумя днями позже мне позвонила Линда Лэмптон. Мы не общались после трагедии с Софией, и сейчас голос Линды звучал счастливо и возбужденно.
– Я беременна, – сообщила она.
– Чудесно, – сказал я. – Давно?
– Я на девятом месяце.
– Ух ты! – воскликнул я и подумал: «Теперь уже недолго».
– Теперь уже недолго, – сказала Линда.
– На этот раз вы ждете мальчика? – поинтересовался я.
– ВАЛИС сказал, что это еще одна девочка.
– А Мини…
– Очень жаль, но он умер. С такой болезнью у него не было ни единого шанса. Правда, чудесно? Еще одна девочка.
– Вы уже выбрали имя? – спросил я.
– Пока нет.
Вечером по телевизору я наткнулся на рекламу собачьего корма. Собачий корм! В самом конце, перечислив массу разнообразных животных, корм для которых выпускала фирма – забыл ее название, – зазвучал финальный куплет:
Слева на экране возникла немецкая овчарка – собака-пастух, справа – овца. Почти мгновенно включился другой ролик: по экрану плыла парусная лодка. На белом парусе я разглядел маленькую черную эмблему. Даже не всматриваясь, я уже знал, что там. Создатели лодки поместили на парусе знак – рыбу.
Пастух, овцы, а потом рыба сложились воедино, как это было с ЦАРЕМ ФЕЛИКСОМ.
Не знаю… Мне не хватает веры Кевина и безумия Жирного. Правда ли, что я сознательно увидел два коротких сообщения, одно за другим отправленных ВАЛИСом и предназначенных воздействовать на подсознание? И одно из этих сообщений гласило, что время пришло?
Не знаю, что и думать. А может, от меня и не требуется думать, или верить, или быть безумным. Может, все, что от меня требуется – о чем меня просят, – это ждать?
Ждать и бодрствовать.
Я ждал, и в один прекрасный день мне позвонил Жирный Лошадник. Позвонил из Токио. Здоровый, бодрый и полный энергии. Жирного развеселило, что я не ожидал его звонка.
– Микронезия, – сказал он.
– Что? – переспросил я.
Мне почему-то показалось, что он опять заговорил на койне. И тут до меня дошло, что Жирный имеет в виду группу маленьких островков в Тихом океане.
– О! Ты там был? На Каролинских и Маршалловых островах?
– Собираюсь туда. Голос ИИ велел мне искать на островах Микронезии.
– Не слишком ли они маленькие? – удивился я.
– Поговаривают, что так, – засмеялся Жирный.
– А сколько там островов?
– Больше двух тысяч.
– Две тысячи! – Меня охватило смятение. – Тебе же придется искать вечно. А голос ИИ не может сузить район поисков?
– Надеюсь. Возможно, это Гуам. Я лечу на Гуам и начинаю оттуда. Потом в те места, где происходили сражения Второй мировой.
Я сказал:
– Занятно, что ИИ опять начинает использовать греческий.
– Mikros – значит маленький, – сообщил Жирный. – А nesoi – острова. Ты прав, похоже, он неравнодушен к греческому. Но попробовать стоит.
– Знаешь, что бы сказал Кевин? – заметил я. – Заговорил бы о простых, неиспорченных туземных девушках на двух тысячах островов.
– Это уж мне судить, какие они, – хмыкнул Жирный.
Он отключился, и я повесил трубку. Я чувствовал себя лучше. Хорошо, что он позвонил, и хорошо, что был так сердечен.
В те дни мною владело чувство, что люди по природе своей хорошие. Я не понимал, откуда оно пришло – до звонка Жирного, – но чувствовал, что так оно и есть.
Сейчас опять март.
Я спрашивал себя: неужели Жирный вновь испытал что-то? Неужели вернулся луч розового света с новой, более полной информацией? Неужели круг его поисков сужается?
Первый раз это случилось с Жирным на следующий день после весеннего равноденствия. Что значит «весеннее» – и так ясно. А «равноденствие» означает время, когда центр Солнца пересекает экватор, и день и ночь равной продолжительности на всей планете.
Жирный Лошадник встретил Бога, или Зебру, или собственное бессмертное «я» в первый день года, когда свет длится дольше, чем тьма. А еще, как утверждают некоторые ученые, именно в этот день родился Христос.
Сидя перед телевизором, я смотрел и ждал следующего послания. Я, один из членов крошечного «Рипидонова общества», которое все еще существовало – пусть лишь в моих мыслях. Подобно миниатюрному спутнику в фильме «ВАЛИС», его микроформе, которую переехало такси, словно обычную жестянку из-под пива, символы божественного являют себя в нашем мире в первую очередь в пластах мусора.
Так говорил я себе.
У Кевина другое мнение. Он считает, что божественное проявляется там, где его меньше всего ждешь.
– Ищи там, где меньше всего надеешься найти, – посоветовал он однажды Жирному.
Но как? Ведь это противоречие.
Однажды мне приснилось, будто я живу в маленькой хижине, стоящей прямо на воде, посреди океана – вода простиралась повсюду. Хижина не напоминала ни одну из тех, что я когда-либо видел. То был скорее шалаш, какие показывают в фильмах о народах юга Тихого океана. А когда я проснулся, в мозгу всплыла отчетливая мысль:
Цветочные гирлянды. Песни и танцы, декламация легенд, сказок и стихов.
Позже я вспомнил, где читал эти строки. В статье о микронезийской культуре в «Британнике». Со мной говорил голос, и он напомнил мне о месте, куда отправился в своих поисках Жирный Лошадник.
Мои же поиски удерживают меня дома, у телевизора в гостиной. Я сижу; я жду; я смотрю; я бодрствую; я стараюсь не спать. Как было предопределено мне давным-давно, в начале начал, я выполняю возложенную на меня миссию.
Приложение
1. Существует один Разум, но в нем борются два принципа.
2. Разум производит свет, затем тьму; от их взаимодействия образуется время. В конце Разум дает победить свету, время исчезает, и Разум становится совершенным.
3. Он заставляет нас видеть вещи другими, поэтому нам кажется, что прошло время.
4. Материя пластична перед лицом Разума.
5. Одного за одним вытягивает он нас из этого мира.
6. Империя бессмертна.
7. Аполлон скоро вернется. Святая София возродится вновь – ранее мир не мог принять ее. Будда уже сидит в парке. Сиддхартха спит, но вот-вот проснется. Время, которое вы ждали, пришло.
8. Верхний уровень обладает неограниченными силами.
9. Он жил давным-давно, но по-прежнему жив.
10. Аполлоний Тианский в послании к Гермесу Трисмегисту сказал: «Что НАВЕРХУ, то и ВНИЗУ». Он имел в виду, что наша вселенная – голограмма, просто не знал термина.
11. Великая тайна, которую разгадали Аполлоний Тианский, Павел из Тарса, Симон Волхв, Парацельс, Бёме и Бруно, состоит в том, что все мы перемещаемся назад во времени. Вселенная сжимается в единую сущность, которая становится совершенной. Нашему восприятию, напротив, кажется, что нарастают беспорядок и хаос. Эти целители научились передвигаться во времени вперед, то есть в сторону, противоположную той, куда движемся мы.