Гюйс. Не менее прекрасная часть формы, чем бескозырка. В гюйсе для повышения его красоты главное, чтоб он был как можно сильнее застиран и превратился из синего в бело-голубой. Тогда ты красив, как морской чорт на отдыхе в Гаграх. Вот, в общем-то, и все более-менее законные способы украшения себя сверху, доступные молодым организмам, ужаленным Романтикой в крепкие ягодицы.
Остаётся позаботиться о том, что под формой. Всех курсантов круглый год и ежедневно гоняют на зарядку в трусах и ботинках. Кроме того, у них постоянно проходят занятия по физкультуре, по которым они каждый семестр сдают зачёты. Не сдал зачёт – не поехал в отпуск. То есть в основном курсанты, хотят они того или нет, выглядят стройно, подтянуто и быстро бегают, особенно от патрулей. Просто так не выделишься из их среды. Из средств обольщения остаётся загар и растительность на лице. Ну и загар преследовал в наше время чисто утилитарную цель – когда курсант раздевался где-нибудь летом, то сразу было видно по характерному загорелому треугольнику на груди, что он – курсант.
Какой-то придурок однажды сказал, что подсолнечное масло очень помогает для равномерности загара и необыкновенно золотистого его цвета. Ну и все, как обезьяны, естественно, начали проверять это на себе эмпирическим путём. Мы со Славиком тоже решили, что не лохопеты же мы без масла загорать – как белые вороны ведь будем, и пошли на камбуз с баночкой из-под майонеза.
– Да вы ебанулись, что ли, все в этом году? – заорала на нас повариха. – Вот раньше – то хлеба просили, то мяса, то макарон! А теперь все за маслом бегают, как полоумные!
– Да тётенька, да вам жалко, что ли? – заныли мы со Славиком.
– Ох… сиротинушки, – вздохнула тётенька размером с меня, Славика и ещё одного Славика. – Да чо ж жалко-то! Давайте – налью.
С заветной баночкой с маслом и с одеялами под мышками мы залезли на крышу нашего пятиэтажного факультета. Был уже поздний май, деревья с травой ещё не выгорели, но жарило от души. А на рубероидной чёрной крыше, намазанные подсолнечным маслом, мы чувствовали себя вообще как стейки на гриле.
– Ну чо, Славон, как ты? – мне было откровенно скучно, жарко и неуютно.
– Да шиплю, как котлета! Минут через пятнадцать можно будет мазать горчичкой и есть!
Мы подошли к парапету, где хоть немного была иллюзия движения воздуха, и стали любоваться видом. Севастопольская бухта очень красива, особенно летом. Перед нами стоял практически весь Черноморский флот, включая боевой крейсер «Слава» и злополучный «Москва» (на нём всё время что-то горело, взрывалось и шастали привидения). Шла подготовка к параду, и во все стороны шныряли, пока довольно хаотично, катерки, лодки, военные корабли, а морские пехотинцы в белых чехлах от бескозырок плыли дружной стайкой, всем своим видом презирая всякую опасность вокруг.
– Красота! – вздохнул Слава.
– Просидел бы тут всю жизнь?
– Тёлку бы какую только.
– Молоко доить?
– Не. Человеческую. Надо же стихи кому-то читать вслух, правильно? Какой иначе смысл тут сидеть всю жизнь, если даже и стихов почитать некому?
– Ну, мне почитай.
– Не-е. Тебе неинтересно читать. Ты восхищаться не будешь и заламывать руки от восторга.
– Не буду, само собой, я ж лучше стихи читаю, чем ты!
– Зато я на гитаре три песни играть умею!
– Ну да – тут у меня шансов нет, согласен! Слушай, я сварюсь сейчас. Может, ну его в жопу, загар этот, раз мы с тобой полны талантами, как чаша Диониса?
– Бля, наконец-то ты это сказал! Бежим отсюда!
А потом же ещё надо было помыться. Естественно, горячей воды летом в училище не было отродясь. Зато как можно было наораться, пока отмывал с себя масло! Красота, да и только!
Растительность у нас осталась. Тут шибко не разгонишься, конечно. В уставе же написано, какая причёска должна быть у воина: короткая, аккуратная и с кантиком. Но всё равно умудрялись, да. В основном брали своё за счёт чёлок – они чаще всего под головными уборами, и можно было дать волю фантазии (не раньше третьего курса, естественно). Так и ходили – зад и бока чуть не бритые, а спереди какой-нибудь локон страсти сантиметров на двадцать-тридцать и лезвие в ремне, когда идёшь на развод в комендатуру. Ну, про усы я промолчу, так как если бы у меня были такие полномочия, то я этот ген у мужчин удалял бы насильственно.
Борода. Прямо она не запрещена в военно-морском флоте, но, по соображениям здравого смысла, на подводных лодках носить её крайне не рекомендуется – из-за неё маска изолирующего противогаза плотно не прилегает к лицу, и внутрь попадают продукты горения, включая угарный газ: два полных вдоха – и смерть. Курсантам она тоже прямо не запрещена фразой «Ношение бороды запрещено». Но это, скорее всего, просто потому что – ну кто может подумать, что юноша в здравом уме станет отращивать себе бороду? Но были и такие, да, именно потому, что тяга к украшению себя для повышения шансов на спаривание не имеет границ разумного.
Курсант Лёша не сказать что был красив, как картинка. Худой, сутуловатый, с квадратной головой и огромными залысинами, которые начали расти у него в восемнадцать лет. Ещё и заикаться начинал, когда волновался. А если бы каждый из вас так любил Родину, как Лёша любил женщин, то мы давно уже догнали бы Америку, перегнали её и забыли о том, что она была. Перед началом долгожданного третьего курса мы собирались после отпуска, и тут появился Лёша с бородкой, как у Владимира Ильича, только жиденькой и серой. Выглядело это до невозможности смешно, убого и отвратительно, но Лёша ходил гордый, как павлин в саду у шейха. До первого общего построения роты.
Мы стояли в ласковом августовском воздухе, предвкушая резкое увеличение свобод и глотая слюну от надвигающихся возможностей. Перед строем расхаживал старшина роты, поглядывая на Лёшу. В одной руке у него был блокнот с ручкой, а другой рукой он хаотично размахивал. Я тогда ещё подумал, что как у него это получается: размахивать рукой можно или в такт шагам, или в такт речи, но вот так, чтобы ходить в одном темпе, говорить в другом, а махать – в третьем, это же форменная эквилибристика без страховки.
– Та-а-ак! Рад вас видеть, хотел бы сказать вам я. И я, действительно, несколько рад, потому что без вас мне всё лето было скучно – некого было унижать, не над кем было издеваться, и меня почти никто не ненавидел. От чего, не скрою, чувствовал я себя неуютно! У вас, конечно, сейчас начнётся полная лафа, с точки зрения первокурсников. Если вы будете хорошо учиться и не будете меня злить, то в увольнения я вас буду отпускать чаще, чем раз в неделю, и даже иногда с ночёвками. Так что срочно ищите себе тёток и женитесь на них! Быстрее начнёте – больше попыток успеете сделать до конца жизни. Ну, это касается, конечно, всех, кроме курсанта Карпова!
– Прошу разрешения! – не выдержал Лёша и попался в эту ловушку. Он-то подумал, что если его до сих пор не застроили за бородку, то всё – прокатило. – А почему кроме меня-то?
– Ну, потому что, курсант Карпов, все вы бегаете в увольнения с единственной целью – найти себе бабу. А так как ты себе пизду на лице отрастил, то баба тебе, следовательно, и не нужна!
Смеяться же в строю нельзя, иначе это не строй, а рой уже получается. Но когда хочется, то можно только в себя, поэтому все начали булькать горлами и надувать щёки.
– Что за ржание, как от полка гусарских коней? – на крыльцо вышел наш командир.
– Да вот, на Карпова любуемся и не можем сдержать эмоций! – доложил старшина.
Командир был хмур. Фуражку он обычно носил, сильно напялив её на глаза, а сейчас так она вообще у него козырьком на переносице лежала.
– Карпов. Пять минут тебе даю.
– Тащ командир, а у меня бритвы нет, я ещё из дома её не принёс, – вяло попытался сопротивляться Лёша.
– Можешь взять мою зажигалку.
– Или моё вафельное полотенце! – добавил старшина.
– Тащ командир…
– Четыре с половиной минуты, – и командир посмотрел на свои наручные часы, естественно, «Командирские».
Лёша убежал в общежитие, а командир спустился с крыльца к старшине.
– Ну что, ты всё сказал?
– Ну так… На полшишечки.
– Я тоже рад вас видеть, товарищи курсанты! Вы заметно повзрослели с момента нашей первой встречи. Возмужали. Похорошели. Жаль, ума не набрались пока, но тут уж я постараюсь вам его вдолбить!
– Толстой! – на крыльцо вышел начальник факультета. – Беги в учебный отдел, срочно, я тут за тебя доебу их!
– Что-то вас до хуя осталось после двух курсов! – начальник факультета стоял напротив строя, заложив руки за спину. – Я думал, что мы суровее будем прореживать ваши ряды. Ну, ничего. Вы не расстраивайтесь и не думайте, что высшая математика – это самое страшное, что случалось в вашей жизни. Сколько вас тут осталось, человек восемьдесят? Могу поспорить, что до выпуска больше пятидесяти не дотянет!
– Прошу разрешение стать в строй! – подскочил Лёша с окровавленным лицом.
– Толстой! – на крыльцо вышел начальник факультета. – Беги в учебный отдел, срочно, я тут за тебя доебу их!
– Что-то вас до хуя осталось после двух курсов! – начальник факультета стоял напротив строя, заложив руки за спину. – Я думал, что мы суровее будем прореживать ваши ряды. Ну, ничего. Вы не расстраивайтесь и не думайте, что высшая математика – это самое страшное, что случалось в вашей жизни. Сколько вас тут осталось, человек восемьдесят? Могу поспорить, что до выпуска больше пятидесяти не дотянет!
– Прошу разрешение стать в строй! – подскочил Лёша с окровавленным лицом.
– Старшина, аккуратнее бить надо, сколько я вас учить ещё буду: чтоб следов не оставалось!
– Тащ капитан первого ранга, а это не я!
– А чего тогда он у вас в крови весь? Драчун?
– Ну… смотря от какого слова корень брать, а так просто ошибка эволюции!
– Как и все остальные?
– Так точно, только более ошибочная!
– Ну становись, конечно, в строй, а то через дырки поддувает друзьям твоим в строю-то.
А потом Лёша прочитал в газете, что раннее облысение бывает от избытка тестостерона, и прекратил попытки украшать себе чем-то ещё. Жаль только, что девушки эту газету не читали, судя по всему.
Ну вот. В этом месте уже можете начинать плакать. И ещё (в основном к прекрасному полу обращаюсь), когда увидите на улице курсанта первого-второго курса (худенький, ушастенький, несколько несуразный, на рукаве одна или две галочки) – улыбнитесь ему, хоть слегка. Вам это пустяки, а ему передышка в борьбе с эволюционными ошибками.
Мимозы и нутрия
А вы ели когда-нибудь крыс? Ладно, я перефразирую вопрос: а голодали ли вы когда-нибудь настолько, чтоб забыть о своей брезгливости и вспомнить о том, что такой вид животного, как человек, выжил в том числе и благодаря тому, что всеяден? Хорошо, если нет, но жалко, если да.
Курсант, как и студент, всегда голоден. Особенно первые два-три года. Потом это проходит как-то само собой – то ли организм перестаёт активно расти, то ли приспосабливается получать питательные вещества из поцелуев прекрасных принцесс, я точно не знаю, но факт такой имеет место быть.
Чтоб долго не объяснять и не тратить ваше драгоценное время на слежение за растеканием моей мысли по древу, просто скажу, что кормили курсантов на рубеже 80—90-х годов говном. И того давали мало, кстати. Вот вы ели коров из н/з[3] СССР? А я ел. Непередаваемые ощущения, когда ты грызёшь жилы этого благородного животного, которое трескало ромашки ещё до того, как твои папа с мамой познакомились! А гороховое пюре из концентратов! Я когда первый раз увидел этот зелёный блин на дне котелка, даже не понял, что это такое там лежит. Ткнул в него вилкой, оно недовольно заворчало и тут же восстановило первоначальную форму, загладив четыре вмятины от вилочных зубцов. И я, вздохнув, пробовать его так и не решился.
Чуть легче было летом и пока совсем не развалился Советский Союз. Летом можно было есть шелковицу и ходить с чёрными губами или грецкие орехи и ходить с чёрными руками. С грецкими орехами вообще смешно вышло первый раз. Заступили с другом Славой в парно-пожарный досмотр ночью. Естественно, первым делом начали искать, что бы нам пожрать. Ну и Славик предложил орехами брюхи набить. А я же из Белоруссии, я же в глубине своей крестьянской души думал, что грецкие орехи растут в посылках из Узбекистана, высушенными и без кожуры, поэтому очень удивился, когда, проснувшись утром на лавочке, обнаружил, что у меня чёрные руки. Потом посмотрел на руки Славика и успокоился – вдвоём-то умирать не так страшно.
А пока не развалился СССР, нам из дома слали посылки с едой. Посылку нужно было сначала предъявить старшине роты. Но ничего такого, о чём вы могли подумать: продукты он, естественно, не забирал, а просто проверял отсутствие вредных для курсантского организма веществ: водки, наркотиков и гражданской формы одежды. Помню, как он однажды удивился, увидев у меня в посылке банку шпротов.
– Это что, ШПРОТЫ?
– Ага.
– Уже даже не помню, как они выглядят… Дай хоть посмотрю!
– Да заберите себе. Отнесите домой, семью угостите!
– Охуел ты? Мне не положено!
– Тащ мичман, ну что нам эта банка на шестерых? Тока форму одежды маслом запачкаем!
– Да не. Не.
– Ой, да берите уже! Честно, как маленький.
– Ты как со старшим мичманом разговариваешь, гад?
– Ртом, в основном.
– Блядь. Не могу удержаться от этого соблазна. Но! Наряд вне очереди за сон на посту я с тебя хуй сниму!
– Говно вопрос! Мы забудем об этой истории, как только я выйду за дверь!
– Свободен!
А в каюте меня уже ждали пятеро моих товарищей с хлебом, заранее принесённым с камбуза, и полными зобами слюны. И знаете, нам было так весело и приятно в тот момент, такое душевное единение компании возникало, что наркотик этот ментальный, всосавшись в мою кровь, до сих пор не даёт мне понять, что может быть вообще весёлого в клубешных тусовках и ресторанных застольях с цыганами и медведями.
Местным курсантам, которые были родом из Севастополя, было полегче. Мамы и жёны иногда кормили их котлетами с ложечки через забор и даже гладили по головам. А в первый год о-о-о-очень не хватало, когда тебя кормят котлетами с ложечки и гладят по голове. Потом, конечно, организм начал приспосабливаться, суроветь, черстветь, пропитываться солью и хотеть мяса и грубого секса, а не жареного фарша и предварительных ласк.
Вот историю небольшую про посылку и севастопольцев я сейчас вам и расскажу.
Дружили мы с Витей. А Витя был натуральный хохол, и родители у него разводили нутрий, периодически ему их высылая в копчёном виде. И вот один раз прихватили мы с ним копчёное тело и пошли в ЧПОК (так у нас называлось курсантское кафе, «чайная помощи оголодавшим курсантам» расшифровывается) для того, чтобы кутнуть на широкую ногу: купить себе батон и по стакану сметаны. Уселись за столик и начали препарировать деликатес тонкими дрожащими пальчиками. И тут в чайную зашли два наших товарища из Севастополя: Вася и Рома. Вася вообще-то был Андрей, но узнал я об этом только на третьем курсе, когда позвонил ему домой и попросил позвать Васю к телефону. «А Андрея нет дома», – ответил мне приятный женский голос. «Вот и хорошо! – обрадовался я. – Мне как раз он и не нужен, а нужен Вася!» – «Так я про Васю и говорю, просто я его мама и предпочитаю называть его настоящим именем», – засмеялась Васина (Андреева) мама.
Потом я ходил по роте и рассказывал всем эту сногсшибательную новость. Многие удивлялись, доложу я вам.
– Э, что вы тут точите? – как бы попросились к нам за стол Вася и Рома.
– Мясо, – говорит Витя. – Садитесь, тоже точите!
– Ура-а! – закричали Вася и Рома и, сбегав за сметаной, уселись с нами. Нутрия была довольно большой, но четыре военно-морских волчонка справились с ней быстро. Обсосав косточки, мы довольно откинулись и шлифанули всё это удовольствие сметаной.
– Ой, – вздохнул Вася. – Надо на воздух выйти, покурить для закрепления удовольствия!
Завернули обглоданный труп нутрии, погибшей с благородной целью накормить защитников Родины, и вышли на улицу. Закурили.
– А кого мы ели-то? – зачем-то спросил Рома.
– Крысу, – ответил Витя.
– Да что ты пиздишь-то? Какую крысу? Кролик же, небось?
– Ну смотрите, – Витя подвёл Рому с Васей к урне. – Вон лапки, вон хвост. Сразу же видно, что крыса!
И как давай их, бедных, полоскать вокруг этой урны!
– Странные люди! – удивляется Витя. – Когда ели, пальцы до локтей облизывали, а теперь блюют!
– Как мимозы в Ботаническом саду, чесслово! – процитировал я стих классика.
– Ты знаешь что, Витя, – сказал я Вите, когда мы шли обратно в роту, – ты скажи своим, чтоб не сало слали, а нутрий побольше. На двоих-то её приятнее есть, чем на четверых!
– Согласен! Прямо сейчас письмо и напишу!
Так что, скажу вам, что человек – существо всеядное. Особенно пока не знает, кого он ест.
Снег и бабы
Не знаю, как там у студентов с практикой, но в нашем военно-морском училище было заведено так: первый курс – надводные корабли, второй – подводные лодки, третий – завод, четвёртый – опять лодки и на пятом – учебный центр. Вот про учебный центр в городе Обнинске я и расскажу.
Попали мы в него уже тогда, когда учились в Питере, и было это в феврале-марте. Холодина стояла страшная: снег, мороз и женщины в шубах и пыжиковых шапках. Встретили нас довольно радушно – на обучении в центре был один экипаж, который сидел там уже несколько лет в ожидании своего корабля, и преподавательский состав откровенно скучал без свежего мяса. Выделили нам этаж казарменного типа и приказали чувствовать себя как дома.
Только мы кровати поделили и вещи разложили, как меня вызывает начальник учебного отдела. Прихожу, докладываю, сидит там он, ещё мужик какой-то и наш офицер, который к нам из училища был приставлен как старший практики.