«Пока человек принимает себя за одну личность, он не сдвинется с места. Его работа над собой начнется с момента, когда он ощутит в себе двух человек. Один из них пассивен, и самое большее из того, что он может делать, – это регистрировать или наблюдать происходящее с ним. Другой, который активен и говорит о себе в первом лице, – это в действительности только «Успенский», «Петров» или «Захаров».
«Вот первое, что необходимо глубоко понять человеку. Начав правильно думать, он вскоре увидит, что пребывает во власти своего «Успенского», «Петрова» или «Захарова». Неважно, что он планирует, что намерен сделать или сказать, – не «он», не его «я» будет выполнять это, делать или говорить, а его «Успенский», «Петров» или «Захаров»; и уж конечно, они сделают или скажут это не так, как сделало или сказало бы «я», а по-своему, со своими собственными оттенками значений, которые зачастую совершенно изменяют то, что хотело сделать «я».
С этой точки зрения существует определённая опасность, возникающая с первого момента самонаблюдения. Начинает самонаблюдение «я»; но его немедленно подхватывает и продолжает «Успенский», «Захаров» или «Петров». А «Успенский», «Захаров» или «Петров» с первых же шагов вносят в это самонаблюдение небольшое изменение, которое кажется незначительным, однако же коренным образом меняет всё дело.
Вообразим, например, что человек по имени Иванов услышал описание этого метода самонаблюдения. Ему сказано, что человек должен разделить себя: с одной стороны, «он» или «я», с другой – «Успенский», «Петров» или «Захаров». И он разделяет себя буквально так, как слышит. «Это я, – говорит он, – а вот это «Успенский», «Петров» или «Захаров». Он никогда не скажет об «Иванове» т. е. не назовет своего имени. Это покажется ему неприятным, и он обязательно воспользуется чьей-то чужой фамилией или чужим именем. Кроме того, он относит «я» к тому, что ему в себе нравится, или к тому, что он, по крайней мере, считает проявлением силы, тогда как «Успенским», «Петровым» или «Захаровым» он называет то, что ему не нравится, что кажется слабостью. На этом основании он начинает разными способами рассуждать о себе – и с самого начала, конечно, рассуждает неправильно, ибо обманул себя в начале, в самом важном пункте, взяв не своё реальное «я», не «Иванова», а воображаемых «Успенского», «Петрова» или «Захарова».
Трудно даже вообразить, как человеку не нравится употреблять свою собственную фамилию, говоря о себе в третьем лице. Он всеми способами стремится избежать этого: называет себя другим именем, как в только что упомянутом случае, изобретает себе искусственное имя, которым его никто не называл и не назовет; или же говорит о себе просто «он» и т. д. В этой связи не составляют исключения и те люди, которые в своих умственных разговорах называют себя своими фамилиями, именами или уменьшительными именами. Когда это становится заметным для самонаблюдения, они предпочитают называть себя «Успенским» или говорить: «Успенский во мне» – как будто бы в них может находиться какой-то «Успенский». Этого «Успенского» вполне достаточно для самого Успенского.
Но когда человек понимает свою беспомощность перед лицом «Успенского», его отношение к себе и к «Успенскому» в нём перестаёт быть безразличным или равнодушным».
«Самонаблюдение становится наблюдением за «Успенским». Человек понимает, что он – это не «Успенский», что «Успенский» – всего лишь маска, которую он носит, роль, которую он бессознательно играет и, к несчастью, не в силах перестать играть; роль, которая управляет им и заставляет делать и говорить тысячи глупостей, тысячи вещей, которые сам он никогда бы не сказал и не сделал.
Если он искренен с самим собой, он чувствует, что находится во власти «Успенского», и в то же время чувствует, что он – это не «Успенский».
«Он начинает бояться «Успенского», воспринимать его своим «врагом». Ведь что бы он ни захотел сделать, всё перехватывает и изменяет «Успенский». «Успенский» – его «враг», ибо желания, вкусы, симпатии, антипатии, мысли и мнения «Успенского» или противоположны его собственным мнениям, взглядам, чувствам и настроениям, или не имеют с ними ничего общего. И в то же время «Успенский» – это его господин, а он оказывается рабом «Успенского». У него нет собственной воли. Он не имеет возможности выразить свои желания, так как всё, что он хотел бы сделать или сказать, будет сделано за него «Успенским».
На этом уровне самонаблюдения человеку необходимо понять, что его цель заключается в освобождении от «Успенского». И поскольку он не может освободиться от «Успенского», ибо «Успенский» – это он и есть, постольку он должен подчинить себе «Успенского» и заставить его делать не то, что хочется в данный момент «Успенскому», а то, что хочет делать он сам. Из господина «Успенский» должен стать слугой».
«Первая часть работы над собой заключается в том, чтобы отделить себя от «Успенского», отделиться от него на самом деле, держаться от него в стороне. Но следует помнить о том, что всё внимание должно быть направлено на «Успенского», потому что человек не в состоянии объяснить, что же такое в действительности представляет собой он сам. Однако он может объяснить себе, что такое «Успенский» – и с этого ему следует начать, памятуя в то же время, что он – не «Успенский».
«Опаснее всего в данном случае полагаться на собственное суждение. Если человеку повезёт, рядом с ним может оказаться кто-то другой, кто сумеет сказать ему, где находится он и где «Успенский». Но для этого он должен доверять этому человеку, потому что он, несомненно, станет думать, что разбирается во всём сам и знает, где он, а где «Успенский». И не только по отношению к себе, но и по отношению к другим он будет думать, что знает и видит их «Успенских». Конечно, всё это самообман. На этой стадии человек не может ничего видеть ни в себе, ни в других. И чем больше он убеждён, что видит что-то, тем больше он заблуждается. Но если он способен хотя бы в малой степени быть откровенным с собой, если он на самом деле желает знать истину, тогда он может найти точное и безошибочное основание для того, чтобы правильно судить о себе, а затем и о других людях. Однако всё дело упирается в то, чтобы стать искренним с собой, а это никоим образом не легко. Люди не понимают, что искренности необходимо учиться. Они воображают, что искренность или неискренность зависит от их желания или решения. Но как человек может быть искренним с самим собой, если он вполне искренне не видит в себе того, что должен видеть? Кому-то нужно показать всё это человеку; а отношение последнего к показывающему ему истину должно быть правильным, таким, что поможет увидеть показываемое, не помешает его увидеть, как это нередко бывает, когда мы думаем, что уже всё знаем.
Это очень серьёзный момент в работе. Тот, кто в подобное мгновение потеряет направление, впоследствии никогда его не найдёт. Нужно помнить, что человек, каков он есть, не располагает средствами отличить «я» от «Успенского» внутри себя. Даже пытаясь это сделать, он будет лгать самому себе и сочинять всякий вздор; он никогда не увидит себя в истинном свете. Следует уяснить себе, что без помощи извне человек никогда не сумеет увидеть себя».
«Чтобы узнать, почему это так, вы должны припомнить многое из того, что было сказано раньше. Как говорилось выше, самонаблюдение приводит человека к пониманию того, что он не помнит себя. Неспособность человека вспомнить себя – одна из главных характерных черт его бытия и причина всех прочих его недостатков. Неспособность вспомнить себя проявляется во многом. Человек не помнит о своих решениях, не помнит те обещания, которые давал самому себе, не помнит того, что говорил или чувствовал месяц, неделю, день или даже час назад. Он начинает какую-нибудь работу, а немного спустя уже не помнит, зачем её начал. В особенности часто это происходит в связи с работой над собой. Человек в состоянии вспомнить обещание, данное кому-то другому, только с помощью искусственных ассоциаций, которые в нём воспитаны, а они, в свою очередь, связаны с искусственно созданными понятиями «чести», «честности», «долга» и т. д. Вообще же говоря, можно утверждать, что если человек вспоминает одну вещь, он забывает десять других, помнить которые для него гораздо важнее.
И особенно легко человек забывает то, что относится к нему, все «умственные фотографии» самого себя, которые он, возможно, сделал раньше.
А это лишает взгляды и мнения человека устойчивости и точности. Человек не помнит того, что он думал и говорил; и он не помнит того, как он думал и как говорил.
Это, в свою очередь, связано с одной из особенностей отношения человека к себе и ко всему окружающему, а именно: он постоянно «отождествляется» с тем, что в данный момент привлекает его внимание, его мысли, желания, воображение».
«Отождествление» – настолько общее качество, что при наблюдении его трудно отделить от всего остального. Человек постоянно пребывает в состоянии «отождествления», только объект отождествления меняется».
«Человек отождествляет себя с какой-нибудь возникшей перед ним мелкой проблемой и совершенно забывает те большие цели, ради которых он начал работу. Он отождествляет себя с какой-то одной мыслью и забывает все другие мысли; с каким-то одним чувством, с каким-то одним настроением – и забывает более широкие мысли, эмоции и настроения. Работая над собой, люди так сильно отождествляют себя с отдельными целями, что за деревьями не видят леса. Два-три ближайших дерева составляют для них целый лес.
«Отождествление» – один из самых опасных врагов, потому что оно проникает повсюду и обманывает человека в тот самый момент, когда ему кажется, что он борется с ним. Преодолеть отождествление очень трудно, так как человек с большой лёгкостью отождествляется с тем, что его больше всего интересует, чему он отдаёт своё время, труд, внимание. Чтобы освободиться от отождествления, человек должен быть постоянно на страже и безжалостным к себе, т. е. не бояться увидеть все тонкие и скрытые формы, которые принимает отождествление».
«Необходимо видеть в себе отождествление и изучить его до самых корней. Трудности борьбы с отождествлением усугубляются тем фактом, что, распознав его в себе, люди считают его положительной чертой и называют «энтузиазмом», «рвением», «страстью», «непосредственностью», «вдохновением» и тому подобное, полагая, что только в состоянии отождествления человек способен проделать по-настоящему хорошую работу в той или иной области. В действительности же это, конечно, иллюзия. Человек не может сделать ничего, требующего от него внимания и чуткости, когда он находится в состоянии отождествления. Если бы люди поняли, что значит состояние отождествления, они изменили бы своё мнение о нём. Человек превращается в вещь, в кусок плоти, теряет даже то малое сходство с человеческим созданием, которым он обладает. На Востоке, где люди курят гашиш и другие наркотики, часто бывает, что человек настолько отождествляется со своей трубкой, что самого себя принимает за трубку. Это не шутка, это факт. Такой человек и впрямь становится трубкой. Это и есть отождествление. Посмотрите на людей в магазинах, театрах, ресторанах; посмотрите, как они отождествляют себя со словами, когда о чём-то спорят или что-то доказывают, особенно то, чего сами не знают. Они превращаются в жадность, в желание, в слова, от них самих ничего не остаётся».
«Отождествление становится главной помехой вспоминания себя. Человек, отождествляя себя с чем-то, не способен вспоминать себя. Для того чтобы вспоминать себя, необходимо не быть отождествленным. Но чтобы научиться не отождествлять себя, человек прежде всего должен не отождествлять себя с самим собой, не называть себя «я» всегда и во всех случаях. Он должен помнить, что в нём существуют двое – он сам, т. е. Я, и кто-то другой, с которым ему нужно бороться и которого надо победить, если он желает чего-то добиться. Пока человек отождествлен или может быть отождествлен, он – раб любой случайности. Свобода – это прежде всего свобода от отождествления».
«Кроме общих форм отождествления, следует обратить внимание на одну частную его разновидность, а именно, на отождествление с людьми, которое принимает особую форму: человек начинает «считаться» с другими. Есть несколько видов этого состояния.
Чаще всего человек отождествляет себя в других людях с тем, что они о нём думают, с тем, как они к нему относятся, как с ним обращаются. Он всегда думает, что люди недооценивают его, недостаточно вежливы с ним и внимательны. Всё это мучит его, вызывает раздумья и подозрения, на которые он растрачивает огромное количество энергии; в нём развивается недоверчивое и враждебное отношение к людям. Как такой-то взглянул на него, что такой-то думал о нём или сказал – всё это приобретает для него огромное значение.
Он «считается» не только с отдельными лицами, но и с обществом, с исторически сложившимися условиями. Всё, что не нравится такому человеку, кажется ему несправедливым, незаконным, неверным, нелогичным. И отправной пункт для его суждения всегда тот, что эти вещи можно и нужно изменить. «Несправедливость» – одно из слов, за которыми очень часто прячется мнительность. Когда человек убедил себя, что он негодует по поводу какой-то несправедливости, тогда прекращение мнительности будет для него «примирением с несправедливостью.
Есть люди, способные «считаться» не только с несправедливостью или неумением других в должной мере оценить их, но и готовые, например, возмутиться из-за погоды. Смешно, но факт. Люди могут выражать негодование по поводу климата, жары, холода, снега, дождя, раздражаться из-за погоды, возмущаться, сердиться на неё. Человек способен принимать всё со столь личной точки зрения, будто весь мир специально устроен для того, чтобы доставлять ему удовольствие или, наоборот, неудобства и неприятности».
«Всё это и многое другое представляет собой одну из форм отождествления. Такое суждение целиком основано на «требованиях». Человек внутренне «требует», чтобы все видели, какая он замечательная личность, чтобы все постоянно выражали своё уважение, почтение и восхищение им, его умом, красотой, сообразительностью, остроумием, присутствием духа, оригинальностью и тому подобное. Эти требования, в свою очередь, основываются на совершенно фантастическом представлении о себе, как это нередко бывает у людей с весьма скромной наружностью.
Например, писатели, актёры, музыканты, художники и политические деятели – почти все без исключения больные люди. От чего же они страдают? Прежде всего от необыкновенно высокого мнения о себе, затем от своих претензий, от мнительности, т. е. от того, что они заранее готовы чувствовать себя оскорбленными недостатком понимания и недооценкой».
«Есть ещё одна форма мнительности, которая лишает человека значительной энергии и которая проявляется в том, что человек полагает, что он недостаточно внимателен к кому-то другому, что это другое лицо оскорблено его недостаточным вниманием. И сам он начинает думать, что не заботится как следует о другом человеке, не обращает на него должного внимания, не уступает ему. Всё это самая обычная слабость. Люди боятся друг друга; но это может завести чересчур далеко. Я встречал много подобных случаев. В конце концов человек может утратить равновесие, если оно вообще у него имелось, и начать совершать самые бессмысленные действия. Он сердится на себя, чувствует себя глупцом, но не может остановиться, хотя в этих случаях всё дело как раз в том, чтобы «не обращать внимания».
«То же самое, только, возможно, ещё хуже, происходит тогда, когда человек считает, что он «обязан» сделать нечто, тогда как фактически делать ему этого не нужно. «Должен» и «не должен» – довольно трудный предмет: нелегко понять, когда человек действительно «должен», а когда «не должен». К этому можно подойти только с точки зрения «цели». Когда у человека есть цель, он «должен» делать только то, что ведёт к цели, и «не должен» делать ничего, что препятствует движению к ней».
«Как я уже сказал, люди часто думают, что если они станут бороться с мнительностью в себе, это сделает их «неискренними», и это их страшит, ибо они полагают, что в этом случае что-то потеряют, утратят часть самих себя. В данном случае происходит то же, что в случае борьбы с внешним выражением неприятных эмоций. Единственная разница в том, что в данном случае человек борется с внутренним выражением, возможно, тех же самых эмоций, которые ранее проявлялись вовне».
«Боязнь утратить искренность – это, конечно, самообман, одна из тех формул лжи, на которых основаны человеческие слабости. Человек не может не отождествлять себя, не может не быть мнительным; он не в состоянии не выражать своих неприятных эмоций просто потому, что он слаб. Отождествление, мнительность, выражение неприятных эмоций – всё это признаки его слабости, бессилия, неумения контролировать себя. Но, не желая признаться себе в своей слабости, он называет её «искренностью» или «честностью» и убеждает себя, что не желает бороться со своей искренностью, тогда как в действительности он не способен бороться со своими слабостями.
На самом же деле искренность и честность – нечто совершенно иное. То, что человек в этом случае называет искренностью, является всего-навсего нежеланием держать себя в руках. И глубоко внутри человек сознаёт это; но продолжает лгать себе, утверждая, что не хочет утратить искренность».
«До сих пор я говорил о мнительности. Можно привести ещё много других её примеров, но вы должны сделать это сами, обнаружив эти примеры в своих наблюдениях за собой и за другими.