Рената остолбенела. Майлз сказал «друг», и она думала, что речь идет о парне, а не о девушке, и уж точно не о такой красотке.
– Привет, – произнесла Красотка сексуальным хрипловатым голосом.
Она улыбалась Майлзу, и Рената почувствовала себя невидимкой. Ужасное ощущение, какое-то изощренное издевательство. Всего десять минут назад она была на вершине мира, как никогда довольная собой. Вдруг – бум! – и ее уделали одной левой.
Майлз повернулся к Ренате:
– Пересядешь назад?
– Что? – переспросила она, не веря своим ушам. – Да, конечно.
Рената неуклюже расстегнула ремень безопасности, надеясь, что покрасневшее лицо не выдает ее разочарования. Когда она пролезала между сиденьями, сумка зацепилась за рычаг переключения скоростей, и короткая юбка поднялась, выставив на всеобщее обозрение Ренатин зад. В общем, задница и в прямом смысле, и в переносном. Красотка ждала, наблюдая за происходящим с нетерпеливо-удивленным выражением лица.
Рената перебралась на тесное заднее сиденье. Там было так мало места, что пришлось сесть на правую сторону сиденья, а ноги поставить на левую. Ремня безопасности тоже не было, и, что еще хуже, Майлз, судя по всему, использовал заднее сиденье как мусорное ведро – повсюду валялись скомканные пакетики от чипсов, пустые коробки от компакт-дисков и лежал слой песка.
– А вот и доска, – произнесла Красотка.
Похоже, она обращалась к Ренате, так как секунду спустя у той перед лицом оказался киль. Рената растерялась. Сзади и так было тесно.
– Здесь нет места, – пропищала она.
– Вот так, – вмешался Майлз, укладывая доску одним концом на ветровое стекло, а другим на багажник.
Доска перегородила заднее сиденье, закрыв от Ренаты Майлза. Своих ног она тоже не видела. Могла только подвинуться на несколько дюймов вправо и выглядывать из машины или смотреть прямо перед собой на каштановые волосы Красотки.
– Держи.
– Да, держи, – кивнула Красотка, как будто Ренату пригласили исключительно для того, чтобы придерживать доску.
– Меня зовут Рената.
Она надеялась чуточку разрядить ситуацию, но Майлз, выезжая задом с подъездной дорожки, врубил на всю мощность радио, и звуки старого доброго хип-хопа в исполнении группы «Саблайм» заглушили голос Ренаты. Ее слова остались во дворе, брошенные, как велосипеды.
Минуту спустя, когда они выехали на дорогу и понеслись по ней, явно превышая скорость, Рената пришла к выводу, что сама во всем виновата. Стоило отклониться от установленного курса, как сразу последовало наказание. Она должна была находиться в яхт-клубе, ковырять сандвич с беконом, помидорами и салатом, пока Сьюзен Дрисколл останавливает каждого второго, чтобы познакомить с Ренатой. «Новоиспеченная невеста Кейда… Мы так рады!» Ей полагалось не отходить от Кейда, гладить его руку, шептаться с ним, а не сидеть в машине, пытаясь удержать десятифутовую доску для серфинга, не давая ей превратиться в реактивный снаряд и обезглавить людей в «Ауди-ТТ» сзади. На передних сиденьях весело болтали Майлз и Красотка. Рената слышала их голоса, но не могла разобрать ни единого слова. Ей нестерпимо хотелось, чтобы рядом оказалась Экшн, уж она-то в два счета справилась бы с Майлзом и Красоткой! Прежде всего Экшн ни за что бы не согласилась пересесть на заднее сиденье. «Где мы, по-вашему, в Алабаме образца тысяча девятьсот шестьдесят первого года?» Может, она бы сразу спросила Красотку, натуральный ли у той цвет волос. Впрочем, Экшн наверняка бы гордилась тем, что Рената сбежала из дома на Халберт-авеню. И все же Ренате никак не удавалось настроиться на пренебрежительный лад. С каждой минутой она стремительно уносилась все дальше и дальше от того места, где ей следовало находиться. Она стала заложницей Майлза и собственного идиотского решения.
Свободной рукой Рената пошарила в сумочке, проверяя, что там есть. Ни денег, ни телефона, ни лосьона, ни бутылки с водой. И мозгов нет, подумала она. Здравого смысла тоже. У нее с собой только полотенце, солнечные очки, книга и скомканный листок со списком Сьюзен. Рената попала в плен и теперь зависит от воли двух человек, которых даже толком не знает. Какая у Майлза фамилия? Рената не имела понятия.
Майлз вновь нажал на тормоз и с головокружительной скоростью вошел в очередной поворот. Рената вцепилась в доску, но удержать ее не хватало сил. «Сейчас упадет! – мелькнуло в Ренатином мозгу. – Ну и ладно!» Красоткины волосы развевались на ветру, хлестали Ренату по глазам. Майлз предостерегающе крикнул, и Красотка схватила доску за нос, продемонстрировав стройные подтянутые руки с тренированными мускулами. Заглядевшись на руки и грудь Красотки, безупречно круглую, светлую и гладкую, Рената не заметила, как доска дернулась назад и угодила ей прямо в челюсть.
Она охнула от боли и неожиданности. Челюсть, наверное, треснула, а зубы, похоже, расшатались. Глаза застилали слезы. Рената не стала их сдерживать. Эти двое даже не заметят, если она расплачется.
Они ехали по очередному проселку, все ухабы и выбоины отдавались в Ренатиной челюсти острой болью.
– Останови машину! – закричала Рената, чувствуя во рту вкус крови.
Майлз лишь прибавил скорость. Они мчались по ребристому, как стиральная доска, проселку. Рената запаниковала. Ей хотелось сбежать, но сама Рената в жизни бы не нашла дорогу до дома Кейда. Да что там, она не представляла, с какой стороны они приехали. Конечно, можно было бы поймать машину, уговорить какого-нибудь доброго водителя подвезти ее к яхт-клубу, но они уезжали все дальше и дальше от шоссе, и все надежды сошли на нет. Рената забыла намазаться солнцезащитным лосьоном, и у нее обгорели плечи. Положение – хуже некуда, сущий ад.
Вдруг Майлз замедлил ход. Красотка что-то сказала, указывая на обочину. Может, там какое-то животное? Рената присмотрелась. В невысоких кустах виднелся белый крест. Рената почувствовала биение пульса в ушибленной челюсти.
– Смотри, кто-то здесь погиб, – сказала Красотка. – Жуткая вещь эти кресты, да?
– Остановись! – потребовала Рената, с трудом подсунув руку под доску и тронув Майлза за плечо. – Сейчас же!
Он резко затормозил. Машину окутало облако пыли.
– Что такое?
– Останови. Я выхожу.
– Чего?!
Рената выбралась с заднего сиденья. Во рту было полно пыли. Она спрыгнула на дорогу и зашагала назад, к кресту, разглядывая свои ноги. Ногти, выкрашенные лаком оттенка «Шанхайский закат», покрыла тонкая вуаль пыли.
Простой белый крест из двух кусков дерева, сбитых гвоздями, краска уже кое-где облупилась. Рената смотрела во все глаза. Неужели это то, что она искала? Знак в память о ее матери? В Нью-Йорке была ее могила – большая гранитная плита с надписью «Кэндес Харрис Нокс, 1955–1992. Жена, мать, друг». Каждую неделю отец Ренаты приносил на могилу цветы, осенью – тыкву, а на Рождество – венок. Но этот крест сказал Ренате больше, чем могила. Он буквально кричал: «Здесь!» Здесь, на ухабистой проселочной дороге, среди зарослей черники, ежевики и испанских олив, это и произошло. В феврале тысяча девятьсот девяносто второго года Кэндес сбила машина. Дорога обледенела, грузовик электрической компании ехал слишком быстро, водитель был пьян в десять часов утра. То ли Кэндес поскользнулась, то ли грузовик вильнул, Ренате так и не сказали. Зато теперь она узнала, где это случилось. Если, конечно, это крест в память о Кэндес. Здесь вполне мог бы погибнуть какой-нибудь другой человек, а по кресту трудно определить, сколько ему лет, четырнадцать или, скажем, сорок. Никаких надписей, только интуиция Ренаты. То самое место. Знает ли Маргарита? А Дэниел?
– Что ты делаешь? – окликнул ее Майлз. – Давай скорее, мы уезжаем!
– Поезжайте сами, – ответила Рената.
– Ты должна быть со мной! Если потеряешься или еще что случится, Дрисколлы меня убьют.
– Нет.
Голос звучал необычайно спокойно и уверенно. «Я нашла что искала. Ну хотя бы в какой-то мере». Она опустилась на колени. Хотелось помолиться. Рената столько лет прожила без матери, что это стало ее отличительным знаком. Вроде слепоты, глухоты или умственной отсталости. Ее лишили чего-то важного, жизненно необходимого, чего-то, что было у всех остальных. Пока Рената взрослела, рядом не было никого, чтобы заплетать ей косички, учить ее печь кексы, покупать с ней белье, чулки или платье для выпускного. Никто не читал ей книжку «Маленькая принцесса», не водил на «Щелкунчика», не покупал прокладки, некому было рассказать о первом поцелуе и о Кейде. Не с кем было ссориться. Мамы подруг помогали как могли, пытаясь заполнить эту пустоту. Они забирали Ренату с занятий по верховой езде, когда Дэн задерживался на работе, предлагали постирать бриджи. Как-то раз учительнице по рисованию не понравилась юбка Ренаты. «Она же просвечивает!» – возмутилась учительница. Однако на другой день она зашла в класс с виноватым видом и вручила Ренате новенькую комбинацию в пакете из универмага «Мэйсис», сказав: «Это тебе. Извини, я не знала». В детстве Ренату дразнили, одна девочка назвала ее сиротой. Потом, когда друзья достаточно повзрослели, чтобы понимать, они задавали неприятные вопросы: «Как это случилось? И как тебе живется только с отцом?» Став еще старше, они говорили, что завидуют Ренате. «Моя мать такая зануда, вечно ругается, настоящая стерва. Мы с ней даже не разговариваем. Лучше бы она умерла». После прощальной речи Ренаты на выпускном только отец подошел к трибуне и под оглушающие аплодисменты вручил дочери букет роз. «Такая умная, воспитанная девочка, ее мать умерла, когда она была совсем маленькой… Красивая женщина, – шептали люди, увидев Кэндес на фотографиях. – Какая жалость!»
Рената представила голос Сьюзен Дрисколл: «Бедная девочка! Некому даже помочь со свадьбой!»
Отец почти не говорил с Ренатой о Кэндес. Интересно почему? Был поглощен собственным горем или боялся, что такие разговоры огорчат Ренату? Как бы то ни было, он предпочитал отмалчиваться. Единственное, что Рената знала и прочувствовала, так это отсутствие матери. Впервые в жизни она ощутила связь с объектом – этим белым крестом. Его поставили в память о ее матери здесь, в богом забытом месте. «Этот крест – часть меня, часть моей истории».
Вдруг рядом в пыльной траве Рената заметила босые ноги с серебряными колечками на больших пальцах. Она подняла взгляд, понимая, что плачет.
– Твой знакомый? – мягко спросила Красотка.
– Моя мама.
– Да ты что, твоя мама?
– Она здесь погибла. Попала под грузовик.
– Когда?
– Давно.
– Господи, поверить не могу!
– Эй! – окликнул их Майлз.
Рената смотрела на крест. Слова не шли. Она поцеловала крест, поцарапав пересохшие губы. «Моя мама», – подумала она. Эти двое, наверное, считают ее, Ренату, чокнутой, но это правда. Правда.
Рената встала. Красотка протянула руку; зеркальце в пупке блеснуло в лучах солнца.
– Меня зовут Салли.
Вместе они вернулись к машине.
12.49
Тесто снова подошло. Было тепло и влажно, самая подходящая погода для выпечки хлеба. Маргарита выпила стакан воды, приняла витамины и проверила список. Осталось почистить серебро и… Как она и боялась. Откладывать больше нельзя.
Маргарита завязала ленточки шляпки под подбородком. Так, теперь ключи. Где они? Поискала в доме – на столике у входной двери, в супнице, куда складывала всякую дребедень, на крючке, который ввинтили в стену специально для ключей. Ничего. У входной двери споткнулась о стопку писем. Подняла их, вспоминая, куда и когда ездила последний раз. К врачу в мае? Нет, позже. Мелькнуло воспоминание: день клонится к вечеру, мокрые после ливня улицы, она возле аэропорта. Но почему? К ней никто не приезжал. Наверху тщетно ждали гостей пять свободных комнат. Маргарита уделяла им внимание раз в две недели: вытирала пыль. Может, ключи там? Нет, вряд ли.
Маргарита перебрала жалкую стопку конвертов. Интересно, получает ли кто-нибудь менее интересную почту, чем она? Счет за высокоскоростной Интернет, счет за газ, рекламный проспект из супермаркета… А вот и конверт потолще, с написанным от руки адресом. Вырезанные из канадской газеты ее кулинарные колонки за последний месяц. Редактор любезно посылала их Маргарите, чтобы та могла насладиться своими словами, напечатанными на бумаге.
Именно колонка не дала Маргарите зачахнуть. Когда она выписалась из клиники, ей пришлось выдержать еще один болезненный удар – закрытие ресторана. Маргарита не могла разговаривать и не желала ни с кем встречаться, поэтому ее юрист, Дэмиан Викс, устраивал телефонные конференции, на которых она молчала и чувствовала себя запертой в клетке вместе с Дэмианом и людьми из магазина подарков в темном чулане. Другая сторона полагала, что сможет использовать Маргаритин «несчастный случай» – «душевное заболевание», «принудительное лечение», как угодно – в своих интересах, но Дэмиан выбил за ресторан солидную сумму. Он блестяще торговался, видимо, помнил сотни изысканных ужинов, бутылки вина, которые Маргарита припрятывала специально для него, и то, что она никогда не забывала о его аллергии на морепродукты. Маргарита думала, что деньги облегчат ей жизнь, но заблуждалась. Ее спасла колонка в газете. Звонок раздался как раз на той неделе, когда Маргарита вновь смогла разговаривать без боли. Звонила редактор кулинарной рубрики в газете «Калгари дейли пресс»: «Мне дали ваш телефон. Мы хотим предложить вам ежедневную колонку о еде, где вы бы делились рецептами, объясняли технологию приготовления блюд». «Калгари?» – удивилась Маргарита. Пришлось даже посмотреть в атласе. Провинция Альберта, в Канаде. Как бы то ни было, со временем Маргарита обнаружила, как здорово снова думать и писать о еде для города, где она никого не знает и никто не знает ее. Редактор, Джоани Спаркс, бывшая домохозяйка и мать трех взрослых дочерей, стала самой большой поклонницей ее таланта, между ними возникло даже некое подобие дружбы, впервые за последние четырнадцать лет жизни Маргариты. Тем не менее они общались в основном записками на желтых стикерах. Сегодняшняя гласила: «Все в восторге от меню для пикника».
Много лет назад кто-то посоветовал Джоани Спаркс обратиться к Маргарите; Маргарита так и не узнала, кто именно. Может, Портер: одна из дочерей Джоани вполне могла бы быть его студенткой. Или Дасти: он любил ездить в Канаду на рыбалку. А может, кто-то из завсегдатаев ресторана решил помочь, когда услышал о смерти Кэндес. Джоани никогда не говорила о том, как вышла на Маргариту, а та никогда не спрашивала. Сейчас, после стольких лет, расспросы выглядели бы странно.
Напольные часы пробили час. Громкий звук отозвался в голове, как удар. Да, меню для пикника. Клубные сандвичи с лобстером, капустный салат с яблоками, малиновый лимонад. Маргарита задержала статью – слишком долго размышляла над тем, стоит ли включать лобстера в меню для читателей, которые живут за сотни миль от моря, – вот тогда-то она и пользовалась машиной в последний раз. Гнала в службу доставки «Федэкс», как пресловутая старушка из Пасадены в популярной в шестидесятых песенке. Дело было в июле, только что закончилась гроза, и от влажной дороги поднимались маленькие радуги. Маргарита успела вовремя, но после этой собственноручно созданной драмы долго приходила в себя. Значит, возможно, ключи…
Подъездная дорожка представляла собой две аккуратно выложенные кирпичом полосы, между которыми росла трава. Видавший виды Маргаритин джип «Рэнглер» оливково-зеленого цвета и с брезентовым верхом сейчас считался классикой, и каждый год кто-нибудь из знакомых спрашивал, можно ли позаимствовать его для парада на весеннем Фестивале нарциссов, однако джип, как и сама Маргарита, был домоседом. От него почти ничего не требовалось, миль пятьдесят в год, не больше, и джип исправно проходил техосмотр. Маргарита открыла дверцу машины. Ключи торчали в замке зажигания.
Маргарита вывела джип с подъездной дорожки и направилась по Куинс-стрит к центру города. Кондиционера в машине не было, и при закрытых окнах внутри стояла невыносимая духота. Маргарите казалось, что у нее на голове целлофановый пакет. Она опустила стекла, подумав, что сегодняшняя погода хороша не только для выпечки хлеба, но и для езды с опущенным верхом. Впрочем, это уже слишком. Маргарите не хотелось, чтобы ее узнали. Перед поездкой она надела огромную шляпу и круглые очки, как кинозвезда инкогнито, но все равно боялась, что ее опознают по джипу. Когда она его купила, Портер подарил ей именные номерные знаки с надписью «Шериф». Вообще-то предполагалось, что будет написано «Шеф», но в мастерской перепутали, а Маргарита не стала ничего менять. Позже, когда все полетело к чертям, туда же отправился и номерной знак. Теперь джип идентифицировался по цифрам и буквам (Маргарита так и не удосужилась их запомнить), однако ей все равно казалось, что оливково-зеленый автомобиль с откидным верхом выдает ее с головой. «Маргарита Биль выбралась на улицу!»
Выехав из города, Маргарита направилась по Оранж-стрит к главной развязке и почувствовала себя гораздо лучше, когда миновала развязку и выехала на Поплис-роуд. Ветер наполнял машину, дергал за поля шляпы. Замечательно!
Как описать Поплис-роуд в жаркий летний день? Улица мерцала. Кое-где пахло зеленью и сладостью, словно только что сорванным початком кукурузы, а кое-где стоял солоновато-болотный запах – так пахнет слякоть и гниль. Поплис-роуд была длинной и извилистой, с таким количеством поворотов и интересных мест, что посетить их все не хватило бы целой жизни. В самом начале слева располагался район Шиммо с домами, построенными в лесу, или с видом на гавань, если проехать чуть дальше. Там жили потомственные богачи. У себя в ресторане Маргарита частенько слышала, как про кого-то говорили: «явно из Шиммо» или «ну, это вам не Шиммо». Сразу за Шиммо справа начиналась проселочная дорога, которая вела к Алтарной скале, самой высокой горе на острове – сто четыре фута над уровнем моря. Маргарита сглотнула. Она только раз поднималась на Алтарную скалу, и то вместе с Кэндес. Вдруг Маргариту охватила ярость. Ну почему все значимые воспоминания связаны с Портером или Кэндес? Почему она не завела больше друзей? Она хранила все яйца в одной корзине, сама их туда сложила. И они разбились.
Стояла осень, когда Маргарита и Кэндес поднялись на Алтарную скалу. В тот год они познакомились… может, годом раньше. Портер уехал, и каждый вечер Кэндес приходила в ресторан одна. (Или реже, но в памяти сохранилось, что каждый.) Кэндес появлялась поздно вечером, и они с Маргаритой усаживались за столик на двоих у окна. Ужинали вместе, Маргарита угощала. Так началась их дружба.