Я все чаще вижу блеск в ее обычно тусклых глазах, и особенно — когда она поет. Поет у меня, сидя у компьютера, вполголоса, иногда на ужасном португальском — она замышляет новый диск. Пытается подобрать десять песен к десяти винам. А сладкое, как она уверена, идет с самбой, и как же тут без португальского языка.
Ее голос часто срывается, она иногда задыхается, но постепенно — вот так, методом проб и ошибок — учится петь.
* * *А дальше мы ведем наших гостей на виноградники, идет сбор неро д’авола, вот только мы попали на довольно ранний обед. Народ перестал снимать кисти с лозы (в нашем хозяйстве о машинном сборе и слышать не хотят — тут вам не Америка). Во тьме кабины стоящего рядом трактора — небритые персонажи, наши обычные сборщики из соседних деревень. Жуют. У них на коленях пластиковые контейнеры для еды, на удивление большие. Вдоль рядов лозы цепочка «фиатов» разной степени разбитости, все крошечные.
А вот Мариано, идет с ножом и громадным арбузом. Отрезает нашим гостям и вообще всем по куску, вот так, на весу. Гости в диком восторге. И ведь понятно, что арбуз (а он их сам выращивает на участке) в одиночку ему все равно не съесть, но как же нам всем приятно.
До обеда еще далеко — гость должен сначала помучиться. Его дорога теперь туда, где принимают собранный виноград. Там стоит дикий грохот: насосы, сам приемник, транспортер, дробилка, еще рядом моют бочки… Тишина будет потом.
— Вино — это тишина, — заученно говорю я бразильянкам.
Гости постепенно понимают, что попали сюда в острый момент. Урожай — это когда непрерывно везут пластиковые ящики, сортируют ягоду, отбирают, в цеху надо постоянно и заново мыть и мыть всё что можно. Гудят шланги. Все нервно смотрят на датчики. На туристов не смотрят, на нас — привилегированный класс — тоже. Гиды — это которые могут в такое время обедать, болтать с гостями ни о чем. Но раз тоже как-то зарабатывают деньги, то пусть ходят.
Бразильянки в сладком ужасе, явно видят винное хозяйство впервые в жизни. Датчане — нет, им интересны детали. Да, говорят они, тут винодельня с полным компьютерным контролем. Но вот в Банфи разработали блок Horizon, это двухуровневые чаны из дуба и нержавеющей стали. У вас такое есть?
Объясняю, почему нам этого не надо. Хорошо бы когда-нибудь кому-то сообщить, что, несмотря на полный компьютерный контроль, Мать Мария, она же Крыска, контролирует этот контроль вручную и в технику не поверит до конца никогда. А только в свой нос и вкусовые рецепторы. И только так и можно.
Мария сегодня явно без обеда, но гостей мы ведем кормить. Показываю им на столе то, что не везде в сегодняшней Италии можно найти: у каждого сбоку тарелки поставлены похожие на фарфоровые ложки мисочки для оливкового масла. Когда-то обед для итальянского крестьянина был такой: кусок хлеба и вот такая мисочка масла, тягуче густого, с зеленым оттенком, с хвойной горчинкой. И стакан вина, и что-то еще: помидор, кусочек белого сыра. И всё.
Я такой обед себе иногда устраиваю, и это здорово.
Едим, говорим про политику. Бразильянки рассказывают о кандидате в будущие президенты США, который по составу крови точно такой, как Дарки. Этот Обама любит хорошие костюмы, от Харта Маркса, еще любит шоколад ручной работы и, к сожалению, шардонне (это примитивно). Но мы ему этот примитивизм простим. Потому что его конкурент Маккейн говорит, что предпочитает пиво.
От двери мне кивает Борис: что-то хочет сказать. А как отойти?
Но тут Джоззи выпячивает вперед нижнюю челюсть и указывает ею на моих бразильянок. Они почти спят сидя. А не надо было пить вино вместо того, чтобы дегустировать.
Как бы уложить в кровать на пару часов еще и датчан.
* * *Вот оно и произошло. А то было так тихо, так хорошо…
Снова показали свои личики, чудища в камуфляже? А кто бы сомневался. Не могли же вы просто так сидеть.
Борис мне хотел, оказывается, сказать, что звонили и присылали почту из иммиграции. Интересуются данными на всех иностранных работников, получающих зарплату в «Пьетро дель Куоре». А тут такой всего один, некто Сергей Рокотофф. Попросили прислать им эти данные почтой, дали свой новый адрес.
Адрес «новый» — это как и следовало ожидать. В списках настоящего иммиграционного департамента, конечно, он не значится.
— А, — отвечаю я ему вяло. — Ну, это их работа. Борис, а можно взглянуть, что за данные, которые они получили? Потому что налоги… Сумма… Э-э-э… Можно?
Я знаю, что у Бориса в его хозяйстве — а это вроде ресепсии в отеле, здесь платят за комнаты гости, здесь продают вино, здесь стоит главный компьютер и царит Борис — есть список всех нас.
Повторяю: всех.
И мне заранее становится очень плохо.
Пришло то, от чего я отмахивался более года — с того момента, когда увидел Джоззи за резкой чеснока.
Дело в том, что с самого начала мне казалось, что я знаю тут всех. И только про одного человека я не знал и не хотел знать ничего. Потому что если всё очень хорошо, то зачем?
Да, у нее есть настоящее имя — я давно уже понимал, что никаких «Джоззи» в Италии не бывает. И есть фамилия. И какая-то история. Которая, возможно, тут всем известна. Или одному Альфредо.
Я не хотел этого знать. Я боялся, что узнаю — и всё изменится навсегда.
И вот теперь… Теперь, когда я внимательно смотрю на своих бразильянок, пытаясь понять, кто они такие — эти, видите ли, «Америнда» и «Дарки», и еще присматриваюсь к датчанам… то придется наконец задать себе тот самый вопрос.
А кто такая Джоззи?
С деревянным лицом я зашел за стойку, туда, где царит Борис, и он без особых проблем открыл для меня тот самый список. Вот он, я.
Но, конечно, меня никоим образом не интересовало, что именно обо мне в списке значится. И без того ясно, что по «новому адресу» этой самой «иммиграции» ушло самое главное. Они теперь знают, как меня зовут, откуда я родом и так далее. Часа три работы — и будут знать про меня вообще всё. Вот такой факт. Так что тут смотреть нечего.
Как бы случайно я нажал на клавишу PgUp. Список — подробный список всех нас, с полным именем, фамилией, возрастом, местом рождения, номером главного документа и прочим — скользнул вверх, к той самой букве.
И я увидел, что только один человек в этом списке обозначен самым невероятным образом.
А именно — вы не поверите…
Там стояло — «Джоззи»!!!
И больше ничего. Ни одной буквы или цифры.
Это что, черт вас возьми, за Атос, Портос и Арамис такие?
Я снова нажал клавишу, возвращая список на место.
— Налоги — это же отдельный вопрос, Серджио, — упрекнул меня Борис. — А тут иммиграция. Визы.
— Да, — сказал я замороженно. — Ну, не вижу для себя проблем. Надо, что ли, сказать Альфредо.
— Я сам скажу, — пообещал он.
* * *Вот так.
Что она тут делает, эта женщина с севера, которая явно особыми знаниями в виноделии не обладает? Здесь же все местные или люди с дипломами из Милана.
— А вот вы попробуйте, — сказал мне однажды Альфредо, — взять на работу сюда кого-то не то что с севера, а хоть из Мессины по ту сторону пролива. Все крестьяне считают свои места сборщиков урожая наследственным владением. Устраивают сюда детей. Русский — тут у них вопросов нет, это что-то не из их мира. Значит, нужен зачем-то именно русский. А вот все прочие…
Что я вообще про нее знаю: что есть ее знакомые музыканты, которые сюда приезжали что-то писать. И запомнилась одна странная фраза, которую она однажды произнесла, уча меня итальянскому:
— Я — донна фугата. Это значит — убегающая женщина. Запоминай: фуга, то есть бег…
И всё бы было хорошо, если бы она не убежала сюда одновременно — и даже заранее — с историческим моментом, когда из погребов достали для первой дегустации «Этну».
Итак, все-таки, как и три года назад, это рейдеры? Хотят отнять у Альфредо хозяйство? И неплохое. Три с половиной миллиона бутылок в год — это ровно в десять раз меньше, чем у Мигеля Торо. Но немало. Двести постоянных работников, двадцать шесть вин и две граппы. Это деньги.
Да, они вот так работали три года назад. Создавали на ровном месте какую-то дрянную историю, связанную с хозяйством и его репутацией. В тот раз было отравление дегустатора. Как просто: человек умирает прямо на дегустации, и акции или доходы хозяйства идут вниз. Можно брать его голыми руками, за гроши.
А сейчас — что? Может, следить за руками всех гостей, бразильских и датских, чтобы не подсыпали крысиного яда? Дежурить ночью? Ерунда, Мать Мария с ее носом унюхает яд мгновенно.
Или тут не бизнес, а очень большая политика? Этак ведь можно свихнуться.
Нет, ребята, так не работают. Работают начиная с фактов. А у меня их как раз мало.
А что у меня есть? Вот появилась мысль: надо срочно вспомнить все, что произошло со мной за последнее время. Что-то необычное было. Ведь было же.
Черные камни
На следующий день у нас продолжали идти по программе те самые трое датчан Джоззи и две мои замечательные бразильянки, командой.
Это удобно, во-первых, потому, что устраивать дегустацию для двух человек — значит зря переводить вино, целых шесть бутылок. Не то чтобы в винных хозяйствах к этому не привыкли, но все же — это вино. Даже пусть оставшееся и используют потом для приготовления соусов, все для той же компании гостей. Так что датчане на такой дегустации вчера оказались очень даже кстати.
А во-вторых, у нас принято, что своих подопечных мы возим на своих же — то есть выданных нам — машинах (для того в том числе и выдавали). Но тут есть странное исключение — опять эта странность! — в виде Джоззи с ее мотоциклом.
И если бы сегодня у нас гостили только бразильянки, то на меня косо бы посмотрели, когда я пошел бы выклянчивать у кого-то машину. Поцарапал? Ну и что? Это твои проблемы, когда и как тебе ставить твоего белого жеребца на ремонт. Но в любом случае не накануне приезда твоих гостей.
А тут Джоззи и почему-то положенный ей микроавтобус вобрали всю команду, и мне даже не нужно было браться за руль, при автобусе есть шофер.
Наш наклонный мир необычен — мы сейчас поднялись всего-то метров на двести (если считать вертикально, над уровнем моря), оказавшись почти над нашей кантиной, а тут уже всё другое. Другая страна. Страна черных и бурых красок.
Гьяйя нера. Черный камень. Вулканический камень, какого не найдешь нигде в мире, кроме как у таких же урчащих кратеров.
Он сухо и ломко хрустит под ногами, режет обувь, всем нашим подопечным было сказано: идти в спортивных тапках. Вот мы и видим сейчас душераздирающее зрелище — мои милые Америнда и Дарки всё в тех же эффектных белых одеждах, но где так необходимые им для ансамбля туфли на каблуках? Вместо таковых — только что бывшие белыми кроссовки, в которых они просто не умеют ходить, переступают как на подставках.
Ну, это все равно на вид лучше, чем сапоги хозяина этих мест Доминика. Кажется, он нашел где-то склад поношенного армейского имущества, потому что все его сапоги режутся этими черными камнями напрочь и долго не живут, но как бы возрождаются из вулканического пепла вновь и вновь.
Америнда и Дарки посматривают на эти его шнурованные штуки на ребристой толстой подошве с любопытством, еще не понимая, что здешняя местность угрожает и их обуви.
А я посматриваю на их сегодняшний наряд с несколько иным чувством. У Дарки сейчас отскочат здоровенные пуговицы, уже отчаявшиеся, кажется, сдерживать темную и, видимо, совсем не мягкую грудь. Веснушчатый бюст Америнды никуда не выскакивает, зато виден сквозь полупрозрачную ткань практически полностью. А такие же веснушчатые бедра над ее спущенными ниже низкого белыми брюками мешают мне думать.
При этом на меня посматривает Джоззи, одновременно не оставляя своим вниманием датчан — видимо, Розенкранца, Гильденстерна и еще кого-то с подобным именем. Джоззи хорошо умеет отслеживать мой взгляд, а она и без этого своеобразная молодая донна. Как вам такая сцена: мы лежим с ней, рассматривая потолок, и обсуждаем всего-то вопрос об оливках, гордости Италии, я замечаю:
— А как насчет того, что испанцы с их тремя сотнями миллионов оливковых деревьев отправляют масло в Италию, там разливают, шлепают на него наклейку «сделано в Италии» и гонят на экспорт?
На эту невинную мысль она вдруг реагирует вот как:
— Ты это говоришь потому, что у тебя в Испании осталась женщина?
Скажите, какое имеет отношение женщина в Испании к тонкостям определения принадлежности оливкового масла? То есть если, конечно, взять женщину из Испании, умастить ее, как в античные времена, маслом с ног до шеи, то с ней будет интересно иметь дело, но…
Я мгновенно становлюсь немножко суровым, немножко опечаленным, слегка загадочным — и начинаю ответную бомбардировку:
— Я здесь уже больше года, объехал половину Италии, был в Германии, Греции… где я еще был?
— В Южной Африке! Не уходи от вопроса.
— Да. Я хоть раз был в Испании?
Джоззи задумчиво молчит.
— А что это за женщина, если к ней не возвращаешься? Это значит, ее просто нет.
Если Джоззи считает, что пора позлить меня еще немного, она начинает петь — так, как на своих записях, переходя иногда почти на контральто: ля-ля-ля, ля-ля-ля. И это всегда зловещий признак. Но тут она неожиданно соглашается с моей дикой логикой и очень серьезно говорит: да. Это верно. Ее нет.
Сейчас, на винограднике, она отлично видит, как мои глаза обшаривают фигуры двух разгоряченных прогулкой бразильских подопечных. Но пока молчит.
Я сказал, что мир здесь черный и коричневый. Черная каменистая вулканическая земля — и каштановые леса. Каштановая листва осенью не столько желтеет, сколько коричневеет. Как сейчас.
Но лес в программе значится чуть позже, мы пока что на винограднике. Кругом — ни одного человека. Полная тишина. Ряды низкой лозы усыпаны черными, как летучие мыши на деревьях, гроздьями уже начинающего подсыхать винограда. А тихо тут потому, что его не будут собирать до самого ноября.
И — да, это оно и есть, мое сокровище, нерелло маскалезе для будущего или уже родившегося великого вина. Это странное, нежное по цвету красное с пепельным тоном в послевкусии и клубничным букетом — вот отсюда. С этой драгоценной хрустящей черной почвы. У нерелло — необычайно длинные для лозы корни, которыми они подкапываются под эти камни, глубже, глубже… здесь так мало влаги, и как раз поэтому лоза сильна.
Датчане смотрят и волнуются. Это интересные ребята. Они знают, где находятся и что такое «Этна ди Пьетро». Бразильянки не волнуются ни в коей мере, они одновременным движением украшают себя громадными темными очками и запрокидывают головы туда, где наклонный мир заканчивается небом с еле различимыми облачками.
— О-о! — говорят они. — В программу входит небольшое извержение? Ах, просто дым…
Доминик полюбил наш вулкан, став, как и все мы, сицилийцем. Собственно, этот очень молодой человек в больших очках никакой не сицилиец, он специалист по виноградарству из Ломбардии. Два университетских диплома. То, что попал сюда, считает величайшей удачей своей жизни. То, что в его юные годы живет фактически в лесу, людей видит не каждый день, жена и двое маленьких детей посещают его так же редко, как это делает семья Альфредо или Бориса, — да это же все равно счастливейшая из судеб. Потому что таких лесов нигде в мире больше нет.
— Вы хотите извержения? — вступает он. — Из какого кратера? Их здесь четыреста. Наш вулкан в среднем раз в три месяца извергает лаву в небольших количествах.
— О-о-о, — радостно ужасается Дарки. — А где ближайший кратер?
— Да вот, — показывает Доминик на два черных и абсолютно голых конических холмика метрах в пятистах от нас.
Дарки начинает обниматься с Америндой — так спокойнее.
— А по ту сторону склона есть пещеры, — докладывает Доминик. — Между прочим, Вергилий нам сообщает, что в них жили циклопы, в том числе Полифем. Кстати, и бог Гефест с его кузницей тоже. Да он и сейчас там может скрываться. В компании с циклопами. Кто ему помешает? Не я.
Мои бразильянки относятся к этому очень серьезно, но тут Америнде приходит в голову спросить:
— А почему тогда вулкан не назван в честь бога?
— Потому что его назвали в честь нимфы, которая жила вот в этих каштановых лесах, — невозмутимо реагирует Доминик. — Ее звали Этна. Так что наш вулкан — женщина.
Я перевожу взгляд на Джоззи. Она тоже смотрит на меня и, уловив мой взгляд, делает характерное движение бровями и губами: если что — то я всё вижу. И ты знаешь, что я всё вижу.
— Так вот и пойдемте в лес, — призывает Дарки, — подальше от этого солнца. К нимфам.
* * *Мы идем в лес (он в программе был обозначен с самого начала), и мне в голову приходит вполне законная мысль: а что я, герой гонок по Эль-Пасо, буду делать, если вот сейчас из-за поворота покажутся два черных всадника… простите, черных носорога? Ведь вот же она, дорога, виднеется отсюда — внизу, и, между прочим, там как раз те самые три сосны… То самое место… Мелькает какая-то интересная, но непонятная пока мысль: то самое место. И что?
Из носорогов там, внизу, выйдут вот эти тролли в камуфляже и потопают сюда. Ну-ка, просто для упражнения мозгов — что я, видный винный аналитик, буду делать с двумя глыбами мышц килограмм по сто каждая? И это если их будет двое. Никто ведь не сказал, что их, например, не пятеро.
Что ж, мозги мне подсказывают, что грамотные тролли не будут нападать на меня на глазах трех женщин, трех датчан, нас с Домиником и дремлющего в микроавтобусе шофера Бруно. Как-то многовато. И пока я прикован к бразильянкам, я в относительной безопасности — не считая ночного времени. Хотя если, допустим, винтовка с оптическим прицелом, то дело плохо.