- Василий!
- Это установит следствие.
- Выпустите его! - В глазах Леси наивная мольба. - Я могу за него поручиться. Он ведь не виноват! И вы сами это знаете... - Она всхлипнула. - Зачем вы мучаете его?
- Не плачьте, пожалуйста, - сказал Коваль, наливая воды в стакан. - И не волнуйтесь. - Он и сам считал, что Суббота погорячился, добиваясь санкции на арест подозреваемого. - Я тоже надеюсь, что Василий скоро будет дома.
К удивлению подполковника, Леся только грустно покачала головой:
- Вам больше некого посадить.
"Ну и ну! - подумалось Ковалю. - Вот тебе и разъяснительная работа среди населения! Сколько людей приходит на беседы с работниками милиции, прокуратуры, суда, а столкнувшись с практикой, такая вот девчонка верит, что милиция "если не найдет преступника, то выдумает его". К тому же для нее все едино - и милиция, и прокуратура, и суд. Одна ошибка, один неосторожный шаг, и у человека на всю жизнь сложились ложные представления, которые, как инфекционное заболевание, передаются другим. И тогда уже ни к чему самая квалифицированная беседа".
Решил не объяснять ничего. Впечатление будет сильнее, когда сама жизнь опровергнет ее ложное убеждение. Сделал вид, что не обратил внимания на ее слова.
- В тот вечер Василий не рассказывал вам об этой трагической истории?
- Как же он мог рассказывать, если сам ничего еще не знал! На вокзале дедушка был еще живой!
- А на следующий день?
- Мы больше не виделись.
- Жаль. Как вы думаете, где он бродил в тот вечер? Перед тем, как встретиться с вами.
Леся пожала плечами.
- А с кем он дружит, кроме вас?
- Не знаю. Мы с Василием недавно дружим, с весны.
- Значит, несколько месяцев?
- Да.
- Вы весь вечер были тогда в институте на собрании?
- Да.
- Это было собрание студентов, которые на лето остались в городе?
Леся подняла на подполковника настороженный взгляд. Посмотрела на разноцветные колодки орденов и медалей, на знаки отличия. К чему он клонит? Она ведь все, что знала, рассказала, когда ее вызывали сюда.
- Повторим задачу, - сказал Коваль. - Василий Гущак в восемнадцать часов поехал со своим дедом на пригородный вокзал. Позже деда нашли в Лесной, на рельсах. По словам Василия, дед поехал в Лесную один, а он, Василий, вернулся в город, где встретился с вами около института в двадцать три часа. Так? Именно в это время закончилось собрание, на котором вы были и с которого не выходили. Он уже ждал вас?
- Сказал, что ждет давно. Даже сердился.
- Минут десять. Дольше?
- Точно не говорил. Но, видно, долго: очень уж нервничал.
Коваль улыбнулся:
- У влюбленных минуты ожидания очень длинные. Особенно если давно не виделись.
Леся наклонила голову, обвитую пышной русой косой.
- Мы и днем виделись, - сказала она. - Утром были на пляже.
- Гм... Он об этом не говорил.
- А разве это имеет значение?
- До которого часа вы были вместе?
- До обеда. Кажется, в третьем часу он поехал домой, а потом встретились уже вечером. Это тоже очень важно?
- К сожалению, не очень. Нам нужно знать, где он был от восемнадцати до двадцати трех часов. Очередной электропоезд прибыл из Лесной в город в двадцать два часа тридцать семь минут. До вашего института от вокзала две остановки троллейбуса. Можно и пешком успеть... Верно?
Леся не знала, что сказать, чувство обреченности охватило ее, и на глаза снова навернулись слезы.
- Поезда в тот вечер шли точно по расписанию, ни один не был отменен, - твердо произнес Коваль. - Что вы можете на это сказать?
Она и в самом деле ничего не могла возразить.
- Его видели с дедом на пригородном вокзале. Однако никто не видел, что он остался на вокзале и возвратился в город. Таких свидетелей у нас нет. Вы читали объявление у вокзала?
Леся кивнула.
- Василий говорит, что, проводив деда в Лесную, он бродил по городу. У него нет алиби, то есть доказательств неприсутствия в Лесной, на месте трагической гибели его деда в то время, когда она произошла, а у следствия есть кое-какие доказательства его вины. Хотя и не прямые. Понимаете? Другое дело, если бы нашелся человек, который видел его в это время в городе. Но он сам говорит, что никого из знакомых не встретил. Хотя это очень странно...
- Поверьте! - начала Леся, умоляюще складывая руки. - Я хорошо знаю Василия...
Коваль спросил:
- Днем на пляже он не говорил, что собирается поехать в Лесную?
- Нет.
- Поведение его было обычным? Может быть, вы что-нибудь заметили?
- Ничего такого.
- В прошлый раз вы говорили, что вечером он пришел к вам на свидание не просто сердитым, а разнервничавшимся. Не точнее ли было бы сказать "сам не свой"?
- Может быть. Не знаю.
- Прошу вас, - проникновенно, от всей души произнес Коваль, говорите мне только правду. Будьте со мною откровенны. Это необходимо для того, чтобы снять подозрение с вашего Василия. Сам он почему-то не хочет этого сделать и всячески уходит от разговора о тех сомнительных часах в городе.
- Да, он был очень возбужден, говорил невпопад, задумывался, не слушал, что говорю я. Мы чуть не поссорились в тот вечер...
- И гуляли недолго?
- Нет. В двенадцать я уже должна быть дома. Он проводил меня до дома - и все.
- И вы не спросили, почему он такой... скажем, невнимательный?
- Спрашивала, но он ничего не ответил.
- Вот видите, Леся, не все здесь так просто, как кажется. Значит, что-то случилось в тот вечер, что-то необычайное, может быть, даже непоправимое, о чем он не хотел с вами разговаривать. Не будет ведь человек так переживать только потому, что долго ждал свидания с любимой.
- Нет, нет! Он не мог сделать то, что вы думаете! - Девушка прижала ладони к щекам. - Я не верю вам! - Она вскочила с кресла. - Вы хотите его засудить!
- Не торопитесь с такими выводами, - успокоил Лесю подполковник. - Я сейчас просто кое-что уточняю. Для меня, например, важно, что вы вообще встретились в тот вечер. Ведь алиби после одиннадцати ему не нужно было, мог и не прийти на свидание после...
- Не произносите этого слова! - перебила Леся. - Не надо, пожалуйста! Я найду людей, которые его видели...
Коваль взял девушку за руку и снова усадил ее в кресло.
- Наверное, иголку в стоге сена легче найти. Мы ищем, ищем все это время, - добавил он после паузы. - Но пока, к сожалению, безуспешно.
Леся зло посмотрела на него. Неужели он хочет лишить ее последней надежды?
- Вот так, - Коваль сочувственно взглянул на девушку. - Все-таки советую вам поехать куда-нибудь отдохнуть. Каникулы пройдут - пожалеете. А мы тем временем все выясним. - Он поднялся.
- До свиданья, - сухо сказала Леся.
Коваль снял трубку и позвонил часовому, чтобы он пропустил гражданку Скорик, которая сейчас выходит от него.
- И не стойте больше у входа. Если вам нужно будет увидеться со мной, позвоните по внутреннему телефону, который рядом с часовым, и я скажу, чтобы вас пропустили.
Он проводил девушку до двери.
6
Коваль зашел к следователю, когда тот заканчивал разговор с матерью Василия Гущака.
Перед Субботой сидела средних лет худощавая женщина, одетая, несмотря на жару, в темное платье с закрытым воротником. На глазах ее, оттененных глубокими синими кругами, блестели слезы.
По-видимому, Валентин Суббота не очень-то верил ее словам, потому что, когда подполковник открыл дверь, она в отчаянии прижимала руки ко впалой груди.
- Клянусь! - восклицала она сквозь слезы.
- И вы всегда уничтожаете бумажки, которые находите в кармане сына? не без иронии спросил следователь, бросая короткий взгляд на подполковника.
- Я подумала, что это использованный билет и, конечно, ненужный... не отнимая рук от груди, объясняла женщина.
- И всегда рвете использованные билеты на такие вот малюсенькие кусочки, что наши криминалисты еле смогли собрать их? - уже с нескрываемой издевкой продолжал Суббота.
Ковалю не понравилось, как разговаривает следователь с матерью Василия. Он молча сел на стул в углу комнаты. Женщина на один только миг обернулась, когда он вошел, и, вероятно, тут же о нем и забыла. Все для нее, как в фокусе, сконцентрировалось сейчас в молодом, стройном следователе, который ненамного старше ее Василия, но в руках которого - их судьба, жизнь и смерть и который казался ей всемогущим и грозным.
- Механически как-то... Сама не знаю...
- На такие клочочки?
Женщина промолчала.
- Вы тревожитесь за судьбу сына... - понимающе произнес Суббота. Естественно, вы - мать. - И в голосе следователя зазвучало такое искреннее уважение не только к самому понятию "мать", но и к этой вконец напуганной и переволновавшейся женщине, похожей на подстреленную птицу, что Коваль готов был простить ему ту насмешливость и высокомерную снисходительность, которыми он только что ее донимал. - Но не думайте, - интонация голоса Субботы стала назидательной, - что, пытаясь утаить истину, вы этим помогаете сыну... Вы вредите ему! - Здесь Суббота сделал многозначительную паузу. - Истина! Только она может стать единственным неопровержимым доказательством невиновности вашего сына, его непричастности к убийству, в которой вы так глубоко убеждены. Итак, это правда, что именно вы разорвали билет?
Женщина снова прижала руки к груди и закивала.
- А почему вам так захотелось уничтожить этот билет? Чего вы испугались?
Она заплакала. В конце концов, сквозь слезы вырвалось у нее, что какой-то непонятный страх охватил ее и она стала шарить по карманам куртки Василия.
- Той куртки, в которой он ездил в Лесную вместе с Андреем Гущаком?
Она кивнула. Признание было чистосердечно, и Суббота так же, как и подполковник, понял это. Он спросил, уточняя:
- У вас появился страх за сына?
Она вытерла глаза уже влажным носовым платком.
- Конечно, за сына, а за кого же?!
Суббота быстро записывал ее слова.
- Вы боялись, что это он что-то мог сделать деду?
- Нет, нет! - решительно возразила женщина.
- Простите, я неточно выразился. Вы, очевидно, боялись, что о нем могут подумать, якобы это сделал он?
Женщина утвердительно кивнула.
- А почему именно о нем могли подумать?
У матери Василия хватило подсознательной осторожности, чтобы не отвечать на этот вопрос. Следователь не настаивал.
- Хорошо, - сказал он. - Значит, так и запишем: билет разорвали вы, потому что боялись, что, если его найдут, подозрение в убийстве падет на вашего сына? Так?.. А почему именно его должны были заподозрить - на этот вопрос ответить отказались...
Женщина почувствовала, что какие-то невидимые нити начинают опутывать ее и она не может их разорвать.
Суббота торжествующе и вместе с тем вопросительно посмотрел на подполковника. Сначала появление Коваля не вызвало у него никакого энтузиазма - почему-то терялся при нем, а это сбивало с внутренней сосредоточенности, так необходимой следователю во время допроса, но сейчас он не без удовольствия демонстрировал свою профессиональность.
Однако Коваль был мрачен. По его мнению, это был не триумф следователя, а запрещенный удар, нанесенный им не искушенной в юридических тонкостях женщине.
Правда, сегодня все раздражало Коваля и все не нравилось ему. Даже комната офицеров уголовного розыска, в которой расположился со своими папками Суббота. Быть может, именно поэтому казалась она подполковнику неуютной и отдающей казенщиной.
Коваль считал, что милицейские помещения, особенно кабинеты офицеров розыска и следователей, где иногда решаются сложные для человека вопросы, должны иметь строгий, но вместе с тем нарядный вид. Здесь ведь раскрываются души! Он был уверен, что это должно быть именно так, по этому поводу ссорился с хозяйственниками, но начальство денег на кабинеты не ассигновало, а кое-кто из коллег открыто подтрунивал над Ковалем за его "причуды".
- Разрешите мне, Валентин Николаевич, - обратился подполковник к Субботе, оторвав тоскливый взгляд от серых стен.
Лицо следователя не выражало ничего, кроме самодовольства, и он милостиво кивнул.
- Скажите, - обратился Коваль к женщине, - ваш сын и его дед, который так неожиданно появился в вашей семье, жили дружно?
- Они как следует еще и познакомиться не успели, когда же было им ссориться?
- А что вы можете рассказать нам об Андрее Гущаке?
Женщина пожала плечами. Потом оглянулась, не зная, кому отвечать, кто здесь старший и кто ее лучше поймет.
- Наверно, вам больше о нем известно.
- Кое-что, конечно, известно, - подтвердил Коваль. - Известно, например, что вы неприветливо встретили своего родственника, - сказал он, желая этим вызвать женщину на откровенность.
- Какой родственник! - возмутилась она. - Я даже не знала о его существовании. Михаил, мой муж, говорил, что отец его, Андрей Гущак, в двадцатые годы бросил семью и куда-то исчез. Думали, погиб. Тогда ведь неспокойно было на Украине. Да и кто он нам? Чужой человек, свалился как снег на голову. Радоваться нечему было.
- Могли не принимать...
- И не приняла бы ни за что. Да вот Василий. Отца не знал. Ему пять лет было, когда Михаил умер. А тут - дедушка. Настоял, чтоб дала приют.
- Гущак и свой дом мог построить.
- Мы его деньги не считали. Нам они не нужны. Что там у него есть, пусть государство возьмет.
Суббота, решив, что Коваль спрашивает не то, что нужно, и уводит разговор в сторону, попытался взглядом его остановить. Однако подполковник не обратил на это внимания.
- Ваш муж рассказывал что-нибудь о своем отце?
- Он тоже его не помнил. В раннем детстве из виду потерял. Говорил, темные дела за ним какие-то водились. Из-за этого, мол, его и убили.
- А он, значит, сбежал за границу, живой.
- Сбежал. Зачем только вернулся, не знаю.
Женщина разговорилась и, казалось, немного забыла о своих страхах.
- Темные дела, говорите? - продолжал Коваль. - Вспомните, может быть, что-то еще о нем муж ваш рассказывал?
Женщина отрицательно покачала головой.
- Слышала, что бандит. А где, как, почему - этого не знаю.
- От мужа слышали?
- От кого же еще!
- Валентин Николаевич, может быть, запишете в протокол?
Суббота задвигал бумагой по гладкой поверхности стола, как бы устраиваясь поудобнее, взял ручку, но писать не стал.
- Родственники у вашего мужа где-нибудь есть?
- Не знаю, может, где-нибудь и есть. Я с ними связи не имею. Мы с Василием вдвоем живем, никого не знаем.
- И старик вас не расспрашивал о них, их не искал?
- Нет.
- А каких-нибудь знакомых?
- Нет.
Коваль развел руками, что, по всей вероятности, должно было означать, что вопросов у него больше нет и он возвращает эстафету допроса следователю.
И когда женщина стала просить Субботу выпустить ее сына, который и мухи не обидит, подполковник встал и вышел.
7
Леся очень устала, но домой не шла, а продолжала бродить по улицам. Было уже около часу дня, солнце раскалило и размягчило асфальт, но она не замечала этого. Что она искала? Вчерашний день? Нет, не вчерашний, а тот, когда Василий, купив билет на электричку, не поехал в Лесную, а возвратился в город. Он бродил до позднего вечера, ждал ее около института. И они встретились. Встретились, не зная и не ведая, что совсем скоро свалится на них вот такая беда...
Где бродили его ноги? Кого видели его глаза? Где он останавливался, где присаживался? О, если бы взгляды оставляли следы! Но даже и от ног не было на тротуаре никаких следов, и Леся, в десятый раз повторяя воображаемый путь Василия от вокзала до института и дальше по бульвару, заглядывала людям в глаза, все еще надеясь встретить кого-нибудь из знакомых, видевших в тот вечер его...
Она вспоминала слова подполковника Коваля: "Если бы нашелся человек, который видел его в это время в городе..." - и сердилась на подполковника, словно бродила она не по своей воле, а выполняя его приказ.
Была она и на вокзале, стояла на платформе, с которой отходят поезда на Лесную, будто бы ища тот вагон, под колесами которого погиб дед Василия. Словно вагон мог что-нибудь рассказать и засвидетельствовать невиновность любимого.
Но так и не нашла ни одного вагона с красными от крови колесами, ни одного человека, который обратил бы на нее внимание и спросил бы, почему она так присматривается к поездам... Все спешили - озабоченные, чужие, равнодушные. Как оскорбительно людское равнодушие! Леся раньше не задумывалась над этим. Люди казались ей всегда чуткими, внимательными, такими, как нужно, - словом, людьми. А теперь они словно стали другими...
Когда девушка ощутила, что сил больше нет, она в последний раз побрела с вокзала в сторону института. Прошла знакомый серый корпус своего факультета, над которым висела заляпанная известью люлька с двумя малярами. И даже институт показался ей сейчас не таким, как всегда, а чужим и равнодушным. Она миновала его и пошла дальше - куда глаза глядят.
Опомнилась на каком-то просторном дворе, среди белых фигур - воин с винтовкой, девушка с серпом. Не сразу поняла, что это не живые люди, а гипсовые. Оказалось, случайно зашла к скульпторам. В другое время, может быть, и заинтересовалась бы. А сейчас все ей было ни к чему.
Человек в длинном сером халате с молотком в руке, глядя на нее, сказал:
- К нам пожаловала Офелия. Хотите позировать?
Она смотрела на скульптора, не понимая, что он говорит.
- Девушка, позируйте нам, пожалуйста, мы заплатим, - попросил второй скульптор в белом от гипсовой пыли халате.
Лесе показалось, что они смеются над ее горем. Она стояла молча, наклонив голову, опустив руки, и вдруг услышала голос сторожа, который следил за нею с того момента, как она отворила калитку и вошла.
- С ней что-то случилось, - сказал он скульпторам. - Оставьте ее. - И ей: - Ты что, девушка? Ищешь кого-то?
Она подняла глаза, нашла взглядом калитку и тихо вышла на улицу.
Очутившись возле какой-то столовой, вспомнила, что голодна. Она ведь с самого утра ничего не ела. Вошла. Свободных мест нет. Встала в угол, решив подождать, пока освободится место.
Но вот к ней приблизилась официантка, взяла за руку, посадила за столик, где стояла посуда, спросила, что принести.
- Что-нибудь.
- Первое? Второе?