Отпад! Такой маски на Хэллоуин ни у кого никогда не было. Мне стало не по себе. Послюнявив палец, я провёл им по грубой коже. На ощупь она тёплая, ну совсем как настоящая.
— Хе-хе-хе-хе-хе, — попытался я вжиться в роль старика. — Хе-хе-хе-хе, — хихикал я подобающим хриплым голосом.
Ну, теперь держитесь, боровы! Посмотрим, как вы запрыгаете, когда я вам покажу свою рожу.
— Хе-хе-хе-хе-хе.
Я отбросил пальцем отвратительные космы со лба маски. Пальцы наткнулись на пауков. Они тоже как живые.
Я смотрел на мерзкую физиономию и не мог налюбоваться. Я был вне себя от восторга. А маска словно подмигивала мне. И губы, похожие на червяков, вроде как шевельнулись.
Не померить ли её?
Я поднёс маску к зеркалу, что висело на двери стенного шкафа. Мне не терпелось её надеть и посмотреть, какой эффект она производит. Посмотреть на себя как бы со стороны. Каков я в этой обалденной маске. Взглянуть хоть одним глазком, как буду в ней выглядеть.
Я поднёс её к лицу, держа за уши. Потом осторожно, очень осторожно стал надевать её.
12
— Стив! — раздался мамин голос снизу. — Стив, ты куда провалился? Иди есть!
— Иду! — Я опускаю маску. Потом примерю, решил я.
Быстро направляюсь к комоду и открываю ящик, где хранятся носки. Погладив тонкие, как паутина, волосы маски, аккуратно кладу её в комод и, прикрыв её клубками носков, закрываю ящик. Потом бегу на кухню. Мама уже поставила на стол салат и тарелку подогретых макарон с сыром.
В животе у меня забурчало. Только сейчас понял, как проголодался. Сажусь, отодвигаю салат и набрасываюсь на макароны. Уписываю за обе щеки.
Рядом сидит Спарки и не сводит с меня свои круглых чёрных глазищ. Просто пожирает меня глазами. Заметив, что я обратил на него внимание, закрутил башкой.
— Спарки, — говорю я, — ты же макароны не любишь. Забыл, что ли?
Он голову склонил, словно пытается понять, о чём это я. Бросаю ему длинную макаронину. Он нюхает, но не притрагивается.
У меня за спиной возится в холодильнике мама, освобождая место для продуктов, которые принесёт папа. Меня так и подмывает рассказать ей про маску. Хочется похвастать ею. Вот бы надеть и напугать. Но я-то понимаю, что посыплются вопросы: и где купил, и за сколько, и откуда карманные деньги? На все не ответишь. Так что я прикусил язык. Лучше помалкивать и не говорить, что на этот Хэллоуин я не буду опять бродяжкой.
Костюм бродяги у меня уже лет пять. Честно говоря, это даже не костюм. Я напяливал на себя старые мешковатые папины одёжки, заплата на заплате. Мама мазала мне лицо сажей. На сломанное удилище я подвешивал котомку. Чем не бродяга! Скучища!
В этот раз всё будет по-другому. Я дал себе слово. На этот Хэллоуин я устрою такое, что не соскучишься.
Я был так счастлив. Я уминал макароны, а мыслями был наверху, со своей новоприобретённой маской.
Главное, решил я, поменьше болтать языком. Не надо посвящать всех в свои планы. Тогда удастся напугать всех знакомых.
Даже Чаку не скажу. В конце концов, разве не он сбежал, оставив меня в тёмном подвале?
Берегись, милый Чак, говорю себе и прыскаю от смеха, так что макароны полетели изо рта. Я и тебя достану!
13
На следующий день после уроков у меня была тренировка с первоклашками. Стоял ясный холодный октябрьский денёк. Под лучами осеннего солнца жёлтые и багряные листья, покрывшие землю, казались золотыми слитками. По голубому небу растянулись белые ватные облака. Всё кругом казалось мне удивительно красивым.
Хэллоуин уже не за горами. Хэллоуин уже завтра.
Я загляделся на причудливой формы облака, а Марни что есть силы послала мне мяч прямо поддых.
От боли я согнулся пополам. Утёнок Бентон и ещё два урода тут же прыгнули мне на спину и повалили меня на землю.
Представляете, я зарылся лицом в грязь, но даже ухом не повёл. Как будто ничего не произошло. Хотите верьте, хотите нет, я засмеялся. Я-то знал, ждать осталось один день. Всего один день.
Я пытался научить их правильно передавать мяч. Я побежал с мячом вдоль боковой линии, а Эндрю Фостер подставил мне ногу. Я отскочил и врезался в стойку с великами. Падая, я ударился о руль, и у меня из глаз посыпались искры. А мне, представьте, всё до лампочки. Встаю как ни в чём не бывало, рот до ушей.
Это они ничего не знали. А я знал. Знал одну тайну. Знал, что завтра вечером, когда все будут ходить с мешками и кричать: «Кошелёк или жизнь!» — в мой мешок перепадёт самая большая добыча.
В четыре я сказал всем, что тренировка закончена. У меня сил не было свистеть в свисток. Я был весь перемазан с головы до ног. Хромал на обе ноги, а шишкам и синякам и счёт потерял. Обычное дело с этими жуткими боровами.
Но вы думаете, я жаловался? Впрочем, вы и сами знаете ответ.
Собираю я всю эту малышню в кружок. Они пихаются, таскают друг дружку за волосы, обзываются. А я им так спокойно и говорю, что они настоящие скоты. Поднимаю руку, мол, помолчите секунду, и говорю:
— Давайте завтра на Хэллоуин устроим настоящую вечеринку.
— Ура! — вопят они.
— Тогда сразу после тренировки в хэллоуинских костюмах встречаемся всей командой, — продолжаю. — Вместе пойдём по домам.
— Ура! — снова голосят они.
— Предупредите родителей, — говорю. — Собираемся перед старым домом Карпентера.
Молчание. Никто из боровов уже не кричит, не радуется.
— Чего это мы там будем встречаться? — спрашивает Эндрю.
— Там, говорят, привидения водятся, — подаёт голос Марни.
— Это уж больно страшное место, — поддакивает Утёнок.
Я, прищурившись, смотрю на них.
— Да вы что, ребята, сдрейфили? — спрашиваю.
Молчание. Все стоят и переглядываются.
— Вам что, — поддразниваю их, — слабо встречаться там?
— Ты что! Испугаемся мы какого-то старого дома, — возражает Марни.
И тут все наперебой начинают уверять меня, какие они смелые. И кричат, мол, разумеется, все придут.
— Я как-то видел привидение, у нас за гаражом, — хвастает Джонни Майерс. — Я как крикну: «Бу!» — оно и испарилось. — Богатое воображение у этих малышей.
А все стали потешаться над Джонни. А он упёрся, стоит на своём. Видел, мол, и всё тут. Так они его повалили и вывозили в грязи.
— А ты кем собираешься нарядиться на Хэллоуин, Стив? — спрашивает Марни.
— Да-да, — подхватывает Эндрю. — Что на тебе будет?
— Он будет свалкой токсичных отходов, — кричит один.
— Да нет, он будет балериной, — кричит другой.
И все ржут и веселятся.
Смейтесь, смейтесь, думаю. Смеётся тот, кто смеётся последний. Доживём до Хэллоуина. А там посмотрим, кто будет смеяться.
— Я… — говорю. — Я буду бродягой. Вы меня сразу узнаете. В лохмотьях. С грязной физиономией. Бродяга, он и есть бродяга.
— А ты и есть бродяга. На себя посмотри! — засмеялся кто-то из моей команды.
И все снова ржут и веселятся. Снова толкаются, таскают друг друга за волосы, катаются в обнимку по земле.
К счастью, их быстро разобрали родители и няньки. Я смотрел, как они расходятся по домам, и улыбался. Потом подхватил свой ранец и дунул домой. Всю дорогу я бежал. Мне не терпелось взглянуть на свою маску.
Когда я пробегал мимо дома Чака, он вышел мне навстречу.
— Эй, Стив… ты чего это несёшься, как ошпаренный? Постой!
— Не могу, — кричу и бегу дальше. — Попозже увидимся.
Некогда мне тут торчать с Чаком. Мне на маску хочется поскорей взглянуть. Так не терпится ещё раз убедиться, какая она жуткая.
Я пулей влетел в дом, поскакал по лестнице аж через три ступени. Промчался по длинному коридору. Влетел в свою комнату, швырнул ранец на кровать и к комоду. Открываю ящик.
— Что за дела?
Смотрю и глазам своим не верю. Разгрёб груду носков. Маски нет.
14
— Не-е-ет!
Я стал бешено рыться в ящике. Я перевернул всё вверх дном. Выкинул все носки на пол.
Маски не было. Исчезла.
Клубки носков скакали по полу. Сердце моё тоже скакало в груди.
И тут я вспомнил, что переложил маску. Перед самым уходом в школу. Я испугался, вдруг мама затеет стирку и сунется в ящик за носками. И найдёт там маску. Вот я и перепрятал её в дальний угол стенного шкафа, за свёрнутый спальный мешок.
Словно гора с плеч. Облегчённо вздохнув, я опустился на четвереньки, собрал все свёрнутые в клубки носки и запихнул их обратно в ящик. Потом открыл дверцу стенного шкафа и извлёк с верхней полки, где лежал спальный мешок, маску.
Стив, старина, приди в себя, говорил я себе. В конце концов, это всего лишь хэллоуинская маска. Нельзя же всё принимать так близко к сердцу. Чего ты себя пугаешь?
Иногда полезно так пожурить себя, дать полезный совет самому себе.
Я немного успокоился. Потрогал прямые патлы моей маски, погладил её морщинистую бугристую кожу.
Иногда полезно так пожурить себя, дать полезный совет самому себе.
Я немного успокоился. Потрогал прямые патлы моей маски, погладил её морщинистую бугристую кожу.
Коричневатые губы, словно скалились мне. Я сунул мизинец в отвратительное дупло в клыке. Потрогал пауков в ушных раковинах.
— Клёво, что и говорить! — воскликнул я.
Я не мог ждать до Хэллоуина. Меня так и подмывало показать свою маску кому-нибудь. Надо кого-нибудь напугать.
Первым в голову пришёл Чак. Я так и видел его изумлённую физиономию. Чак — вот идеальная первая жертва. Я знал, что он дома. Я же видел его несколько минут назад.
Ух, ну и хорош он будет! Чак ведь уверен, что с этого склада я выбежал с пустыми руками. Если я прошмыгну к нему в дом и предстану перед ним в этой маске — ого! — он отпадёт.
Смотрю на часы. До ужина ещё час. Мамы с папой ещё даже дома нет. Успею всё это проделать, решил я.
— Хе-хе-хе-хе, — хихикаю я, входя в роль мерзкого старикашки. — Хе-хе-хе-хе. — Аж самому страшно.
Обеими руками берусь за морщинистую шею маски. Подхожу к зеркалу и поднимаю маску на уровень лица. И начинаю натягивать её сверху вниз.
Она легко скользит по волосам. Идёт как по маслу. Я чувствую её мягкое тёплое прикосновение. Натягиваю на уши. На щёки. Ниже. Ниже. Верхняя часть маски села на голову Я верчу её туда-сюда, пока щелки глаз не совпадают с моими глазами, и я могу видеть.
Довольный, я опускаю руки и отступаю на шаг от зеркала, чтобы полюбоваться своим новым видом.
Так тепло. Даже слишком. Резиновая маска плотно обхватывает щёки и лоб. Уже не тепло, а горячо.
— Эй!.. — кричу я, чувствуя, как лицо под маской начинает гореть.
Жарко невмочь… Трудно дышать. Эй… да что это со мной?
15
Маска плотно обхватывает лицо.
Щёки пылают. Я с трудом дышу от какого-то резкого запаха. Запах нестерпимый.
Я задыхаюсь. Я судорожно хватаю воздух ртом, но маска так плотно облегает меня, что мне ни охнуть, ни вздохнуть.
Хватаю маску за уши и тяну изо всех сил. Внешняя сторона маски тёплая и даже приятная на ощупь. Но внутри она вся горит!
Пытаюсь сдёрнуть маску. Не тут-то было. Она не поддаётся. Раскалённая резина приварилась к коже.
Отвратительный запах кружит мне голову. Я нечленораздельно мычу что-то.
Тащу ещё сильней. Маска ни на миллиметр не поддаётся.
Я чувствую себя как рыба, выброшенная на песок.
Вцепившись в чёртовы патлы, тяну, как могу. Пытаюсь поддеть маску снизу, под подбородком.
— О-о-о! — мычу я, слабея. Руки безвольно висят вдоль тела.
Я вдруг чувствую такую усталость, словно на мне воду возили. Я пальцем не могу пошевельнуть. Каждый вздох даётся неимоверным усилием. Я сгибаюсь в три погибели. Меня всего колотит.
И такая слабость. Я чувствую себя древним стариком. Старым как мир. Неужели старики так себя чувствуют?
Спокойно, Стив, спокойно, уговариваю я себя. Подумаешь, резиновая маска. Ну, жмёт малость, всё бывает. Прилипла. Ну и что. Сейчас снимешь и забудешь о ней.
Спокойствие. Досчитай до десяти. Рассмотри маску в зеркале. Схвати за нижний край и снимешь. Эка невидаль, снять маску!
Считаю до десяти. Подхожу вплотную к зеркалу. Увидев своё отражение, я чуть не завопил. Вот это маска. Жуть! Как живая. Вот так класс! С моими глазами она и вовсе стала настоящим лицом. Губы шевелятся. Я пошевелил своими губами, и её губы тоже зашевелились. Зелёные сопли шевельнулись в ноздрях. Пауки, казалось, ожили в спутанных желтоватых волосах.
Да это же маска, говорю себе. Клеевая, что и говорить, но всего лишь маска.
Я немного успокоился. И вдруг у меня из горла вырвалось:
— Хе-хе-хе-хе.
Это же не мой смех! И голос не мой! Так хихикают старики. Да что же это такое? Как это у меня вырвался такой мерзкий смех? Я плотно сжал губы. Только бы не повторился этот ужасный смешок.
— Хе-хе-хе-хе.
Снова эта жуть! Голос дребезжащий, тонкий. Да не голос, а чёрт знает что, какое-то хриплое карканье.
— Хе-хе-хе-хе.
Но это же не я! Кто же так гадко хихикает? Откуда исходит этот пронзительный сухой смех? Я пристально смотрю в зеркало и цепенею от ужаса.
И тут чья-то сильная рука хватает меня за ногу.
16
С криком я резко оборачиваюсь.
И смотрю вниз сквозь прорези глаз. И вдруг вижу, что это не рука. В ногу впились зубы, собачьи зубы!
— Спарки, это ты! — кричу я, но вместо моего голоса, из-под маски слышится какое-то хриплое ворчание.
Спарки попятился. Я прокашлялся и снова подал голос:
— Не бойся, Спарки. Это же я.
Господи, что это с моим голосом? Это скорей похоже на кашель, будто у меня коклюш. Это напоминает моего дедушку. На мне стариковская маска, и голос у меня стариковский. А я так стал. Словно всё тело из свинца.
Я хотел протянуть руку и погладить собаку, но руки словно отяжелели. А колени щёлкнули и заскрипели, когда я нагнулся.
Спарки смотрит на меня, склонив голову набок, а обрубок хвоста бешено вращается.
— Не бойся, Спарки, — каркаю я. — Это только маска. Страшноватая, верно?
Я наклоняюсь, чтобы взять пса на руки. И тут я увидел глаза Спарки. Они расширились от ужаса. Спарки взвизгнул тонким голосом, вырвался у меня из рук и помчался по комнате, лая во всю глотку. Так лают собаки с перепугу.
Я хотел догнать его, но ноги не слушались меня, они стали как ватные, а колени не сгибались. Разогнуться удалось лишь с третьей попытки. Голова раскалывалась. Куда мне было за Спарки! Я совсем запыхался. Да и поздно. Спарки вылетел из комнаты и заливался уже на лестнице.
— Ну и дела, — пробормотал я, потирая ноющую поясницу. Странно. Что Спарки, масок не видел? И что это я, он знал. Чего же он так перепугался? Моего скрипучего голоса?
Но как могла маска изменить мой голос? И почему я себя чувствую так, словно мне сто лет? Спасибо, хоть лицо не горит как раньше. Хотя маска так плотно облегала его, что я с трудом двигал губами.
Надо как-то снять эту маску, решил я. Чаку придётся подождать до Хэллоуина. Он ещё натерпится страха.
Подняв обе руки, я попробовал нащупать нижние края маски. Шея была какая-то морщинистая, с дряблой и очень сухой кожей. Да где же край?
Придвинувшись вплотную к зеркалу и прищурившись, я пытался разглядеть, где же края маски на шее. Морщинистая шея была вся в неприятных коричневых пятнах. Но где же нижний край? Где кончается маска и начинается моя шея?
Трясущимися руками я машинально водил по шее. Сердце бешено колотилось. Взяв себя в руки, я тщательно проверял каждый сантиметр шеи. Вверх, вниз. Ещё раз. Наконец я сдался и в отчаянии опустил руки. У маски не было края. Вообще никакой разделительной черты. Морщинистая крапчатая кожа маски стала моей кожей.
— Не-е-ет! — взвыл я голосом старика.
Надо избавиться от этой чёртовой маски! Должен же быть какой-то способ. Вцепившись в щёки маски, я потянул изо всех сил.
— Ай! — вскрикнул я от боли.
Потянул за волосы. От боли выступили слёзы. Уже не понимая, что делаю, я хватал, рвал, тащил не то себя, не то маску. От каждого движения меня пронзала дикая боль. Каждый щипок отзывался во всём теле, словно я щипал себя.
Вдруг меня осенило. Глазные щели!
Я попробовал просунуть палец под край маски. Если это удастся, я как-нибудь сниму её. Пальцы пытались нащупать хоть щёлку, хоть какой-то зазор между веками и маской. Но всё напрасно. Никакой щели.
Эта кожа с морщинами и струпьями стала моей кожей! Мерзкая маска стала моим лицом! Я и был этим мерзким старикашкой, в котором кишат пауки. Я и ощущал себя старой развалиной. У меня сжалось горло, словно его схватила железная рука.
Я снова приник к зеркалу обезображенным лбом. И закрыл глаза. Что делать? Что мне делать? Этот вопрос снова и снова проносился у меня в голове.
И вдруг слышу: во входной двери щёлкнул замок. И снизу раздался голос мамы:
— Стив, ты дома? Стив?
Что делать? Что делать? Снова тот же вопрос.
— Стив? — снова крикнула мама.
Нет, твёрдо решил я. В горле у меня что-то щёлкнуло, и оттуда вырвался старческий хрип. Ни за что. Ни за что я не спущусь. Не хватало ещё, чтобы вы видели меня таким безобразным!
— Ладно, — снова раздался голос мамы. — Я иду наверх.
17
Послышались шаги на лестнице.
В панике я бросился к двери и чуть не упал. Мои дряхлые ноги едва слушались меня.
Я успел вовремя. Только я запер дверь, как мама поднялась на второй этаж. Я прижался спиной к двери, схватившись за грудь. Сердце выпрыгивало, и я задыхался.
Я думал только об одном: что сказать маме? Она не должна видеть моё лицо. Нельзя позволить ей увидеть маску. Начнутся ахи да охи и тысяча вопросов. Не могу же я позволить ей увидеть себя в таком состоянии!