— Ничего, ребята, все будет хорошо. Я счастливый. Если полсотни карателей да двадцать полицаев не сумели семерых нас взять тогда на Березине, то тут мы что-нибудь придумаем.
— Какое же это, Боря, счастье? Из семи вас отбилось только четверо, — спросил Сосульников.
— Да. Это верно, Андрей. Я подумал только о себе. Ну ничего. Главное — не падать духом и всегда быть наготове.
Стемнело. Над низиной поползли отяжелевшие от влаги облака. Где-то громыхнул гром. Молния зигзагами расшила низкое небо. Потянуло холодным ветром. Пошел дождь. Идти становилось все труднее. Онемевшие руки разжимались. Кто-то предложил приспособить к носилкам ремни от грузовых парашютов. Ремни надели через плечи. Нести носилки стало немного легче.
Когда впереди показалась долгожданная стена деревьев, невольно ускорили шаг. Вошли в густой лес, остановились. С удовольствием растянулись под деревьями. Лежали, пока через промокшую одежду не почувствовали холод.
Пора было идти дальше. Нашли просеку, осторожно пошли по ней. Вдруг короткий свист заставил партизан вздрогнуть и остановиться. Это был сигнал опасности, поданный головным дозором. Быстро собрались вместе, сошли с просеки. Носилки унесли подальше в лес и приготовились к бою. Затаив дыхание, всматривались туда, откуда подан сигнал. Ждать пришлось долго. А может быть, так показалось. Наконец на просеке замаячили три силуэта. Галушкин в бинокль увидел, как неизвестные с оружием в руках медленно шагали в их сторону. «Может, пропустить их и идти своей дорогой? — подумал он. — А чего нам бояться? Их только трое. Остановим, расспросим о дороге и разойдемся». И он крикнул:
— Эй, кто идет?!
Тени метнулись с просеки в лес.
Что делать?.. Кто это: свои или чужие? Прошли всего пять-шесть километров, и вдруг эта встреча. Сергей Щербаков высказал предположение, что эти трое — дозор какого-нибудь большого отряда. Не исключено, что это немцы или полицаи. Он предложил, пока не поздно, возвратиться в отряд. Его поддержал кто-то из темноты.
— Ты что? Вернуться — значит убить Николая! Об этом ты подумал? — возразил Правдин.
Андреев поддержал Правдина. И тут все заговорили, заспорили.
— Тихо! О возвращении в отряд не может быть и речи. Дело не только в Николае, но и… — Галушкин спохватился, замолчал. — В общем, в отряд нам путь закрыт. Ясно?!
После этого замечания командира о возвращении в отряд уже никто не говорил. Решили выяснить, кто эти трое. А вдруг Сергей прав, и это действительно дозор большого вражеского отряда? Надо было действовать быстро, чтобы те, если их много, не успели бы окружить группу.
Галушкин подошел к Маркину, положил ему руку на плечо:
— Паша, давай-ка, друг, выручай. Иди к ним. Выясни. Нам время терять нельзя. Может, за ними еще идут, понимаешь? Иди по теневой стороне. Мы будем следить за ними. Если заметишь что-нибудь подозрительное, не стреляй, крикни «Стой!» и падай, а мы через тебя встретим их огнем.
— Ясно, Борис.
— Ну, иди.
Галушкин легонько толкнул Маркина в спину. Он бросил под дерево вещмешок и пошагал туда, где спрятались вооруженные люди. Остальные подтянулись к краю просеки, впились глазами в чуть заметный просвет между деревьями, взяли под прицел место, куда метнулись неизвестные.
Маркин медленно двигался по просеке, стараясь держаться ближе к кустам. Мурашки бегали по мокрой спине. Черт его знает, а вдруг они без предупреждения полоснут прямо в грудь — и лечь не успеешь.
Маркин взял автомат на изготовку.
Не доходя примерно метров тридцать до того места, где спрятались неизвестные, Маркин присел и крикнул:
— Эй, там за деревьями! Что вы за люди?!
Лес молчал, только приглушенно шумел дождь, да откуда-то издалека доносился тревожный лай собак. '
— Эй! Заснули вы там, что ли?..
Мы русские! А вы кто будете? — наконец услышал Маркин.
— Слышу, что не фрицы!.. Откуда и куда идете?!
— Ищем друзей! А вы кто, не полицаи?
Услышав это, Маркин осмелел, встал.
— С этой сволочью не водимся!
Это еще не доказательство!
— Эх, вы! Плохо вы их знаете! Разве в такую погоду да еще ночью их в лес загонишь?
— А черт их знает, всякое бывает!
— Ну, ладно, ребята, не будем терять время! Свои мы. Давайте оружие за спину, руки вверх и шагом марш ко мне! Вое равно вы на прицеле у моих ребят, а нас много!
— Не пугай! Стрелять и мы умеем!
— Не сомневаюсь, только зря! Вы окружены! Выходите, говорю!
Наверно, у незнакомцев мнения разошлись, и они все еще решали — выходить им или нет.
Маркин повесил автомат за спину, вышел на середину просеки, поднял руки. Оттуда его было видно и своим и тем, что спрятались за деревьями. Он крикнул:
— Что ж вы, ребята? Выходи, не бойся!
Небольшая пауза, потом:
— Ладно, идем!
Один за другим на просеку вышли три человека с поднятыми руками. Их окружили партизаны.
— Документы есть? — спросил Галушкин.
Ему сунули в темноте какие-то бумажки. Он накрылся плащ-палаткой, включил фонарь. Прочитал удостоверения, отпечатанные на плотной тонкой бумаге. Примерно такие же документы были и у каждого из нас. В них говорилось, что такой-то командир или красноармеец командируется в глубокий тыл противника для борьбы с немецко-фашистскими захватчиками. Подписавшие документ начальники обращались ко всем органам Советской власти и командирам Красной Армии с просьбой оказывать всяческую помощь владельцу данного удостоверения.
Это были армейские разведчики. Оборванные и изнуренные, они бродили по лесу, искали партизан. Дней двенадцать назад пятнадцать человек их перешло линию фронта. Новички в условиях вражеского тыла, они двигались днем, заходили в деревпи за продуктами. И вот жестоко поплатились за свою беспечность: двенадцать из них, в том числе командир группы и радист, погибли в неравном бою с карателями. Они рассказали, что все ближайшие деревни и хутора по предстоящему пути следования группы Галушкина заняты гитлеровцами или полицейскими.
— Идите, ребята, в сторону железнодорожной станции Красное. Там, возможно, встретите местных партизан, — посоветовал им Галушкин, не указывая точно района расположения наших отрядов.
Он надеялся, что этих ребят непременно встретит кто- нибудь из партизан или из местных жителей, связанных с партизанами.
Разведчикам дали немного галет. Они тут же их съели. Потом посидели, покурили.
— Не завидуем мы вам, хлопцы, — сказал один из них простуженным голосом. — Если будем живы, то хотелось бы узнать, как вы перешли линию фронта и все ли обошлось благополучно. Мы дважды пытались перейти к сво им, но… Осторожнее переходите железную дорогу. Она сильно охраняется.
— Да-а, с такой ношей шагать по тылам трудно, а через линию фронта… Ну, раз так случилось, ничего не сделаешь, — надо. Желаем вам на дорогу того, чего и себе, — добавил второй.
— Ничего, ребята, бог не выдаст, свинья не съест, — бодро ответил Галушкин. — А за доброе пожелание спасибо.
— Это, конечно. Дай бог. Ну, прощайте, — сказал первый, вставая.
Третий разведчик крепко спал, прислонившись к дереву.
Армейские разведчики ушли. Партизаны молча сидели вокруг носилок.
— Ну, чего вы замолкли? — спросил Галушкин, поднимаясь. — Испугались?
К нему подошел Правдин.
— Лаврентьич, если этим ребятам верить, то в деревни нам теперь и носа показывать нельзя.
— А ты что, Витька, на теплую печку захотел?
— Видать, под бочок какой-нибудь милашке мечтает привалиться, — послышалось из темноты.
Правдин не отозвался на эти замечания, только когда услышал смех Маркина, сказал:
— Паша, не щекочи нервы своим скрипом. Ведь ничего смешного в этом нет.
— Точно, Витька. Чего тут ржать? А вот Николая погреть не мешало, — пробасил Андреев.
Ребята заговорили: одни, что можно рискнуть и пойти в деревню, другие опасались.
— Заманчиво, конечно. Но Виктор прав. Будем благоразумней. В деревне нам пока делать нечего, — заключил Галушкин. — Отдохнем еще немного и двинем.
Устроились под деревьями. Вокруг по-прежнему тихо шумел дождь. Крупные капли срывались с веток, звонко шлепались на спины, булькали в свежие лужи.
Несмотря на усталость, Галушкину не сразу удалось задремать. В памяти его возникла деревня Могильная, в которой месяц назад они пытались добыть продовольствие и подводы, чтобы перевезти в отряд триста пятьдесят килограммов взрывчатки и мин, оставленных нами в лесу еще по пути следования в тыл врага. Владимир Крылов предлагал тогда расстрелять старосту той деревни, но Борис и ребята возразили. Старосту они отпустили, а наутро он их выдал. В бою с карателями на переправе через Березину погибли Крылов, Лобов и Кунин.
… Ребята еле плелись, спотыкались, не раз падали, роняя носилки.
Дождь перестал, но от этого не стало легче — началась низина, залитая водой. Шли не останавливаясь, вода поднималась все выше и выше. Вскоре она дошла до груди. Носилки пришлось нести вчетвером, подняв над головой… Из воды вышли, когда небо на востоке стало светлеть.
Для днёвки выбрали холмик, поросший курчавыми березками да низкорослыми кустами.
Дружный рассвет разогнал тучи, небо очистилось. Первые лучи продирались сквозь чащу, слепили партизан, вызывали слезы. Назойливо липли к мокрым лицам комары. Партизаны разбросались вокруг носилок. Тела, налитые усталостью, словно окаменели. Не хватало сил, чтобы разуться, сбросить с себя мокрую одежду. Только когда солнце поднялось выше леса и немного пригрело, они зашевелились. Андреев раздел Николая. Головенков пучком березовых веток отгонял от раненого мух, комаров, а их было столько, что не видно было ни раненого, ни Андреева. Казалось, что они скрыты легким дымком. Рваные раны кровоточили. Спекшаяся кровь перемешалась с грязью. Андреев старательно обрабатывал раны, не обращая внимания на комаров. Он промывал раны слабым раствором марганца, потом заливал их спиртом. Николай стонал, скрипел зубами, не раз терял сознание. Но Андреев не прекращал перевязки. Только желваки мышц на его грязном лице с редкими веснушками каменели, да капли пота на лбу стали крупнее. Преодолевая усталость и с трудом борясь со сном, Андреев торопился закончить перевязку. Он строго последовательно делал все то, что ему рекомендовал военфельдшер Саша Вергун: «Чтобы спасти Николая, надо не допустить заражения крови. Каждое утро обязательно обрабатывай раны до чистоты», — говорил он.
Когда солнце поднялось к зениту и ребята немного отдохнули, провожающие стали прощаться. Каждый из них подошел к носилкам, поцеловал раненого. Николай заплакал.
— Спасибо, товарищи! — сказал Галушкин. — Скажите в отряде, что Николая донесем и боевое задание выполним. Пусть не волнуются!
— Хорошо, Лаврентьич… Вот, возьми, — сказал Сосульников.
Он вынул из мешка десяток галет, полпачки махорки, положил все это перед Галушкиным на траву. Другие провожавшие тоже вытряхнули кое-что из своих мешков.
— Зачем это, ребята?
— Бери, Лаврентьич, бери. Мы и так дойдем, а вам пригодится.
— Ну ладно. Спасибо. Уходите! — глухо сказал Галушкин и отвернулся.
Сосульников хотел было что-то сказать, но только махнул рукой, крякнул, повернулся и пошел в ту сторону, откуда они пришли на рассвете.
Галушкин сидел на полусгнившем стволе и рассматривал карту. На его усталом лице темнели мазки болотной грязи, краснели следы от раздавленных комаров. Вот он улыбнулся, присвистнул. Да-а, это была удача: за первую ночь они прошли около пятнадцати километров. Конечно, им здорово помогли провожающие. «Почин сделан хороший. Труднее будет немцам нас найти, если они узнают о походе и начнут преследовать».
Партизаны находились в двух-трех километрах от железной дороги Смоленск — Витебск, между станциями
Плоская и Рудня. Они часто слышали гудки паровозов, видели, как над лесом вился дым от проходивших поездов. Проводник из местных партизан рассказал, что по этой железнодорожной магистрали шло снабжение гитлеровского фронта. Поэтому немцы усиленно охраняли ее: на каждом километре особо уязвимого участка дороги оккупанты держали не менее шести своих солдат и по десятку сторожей из местных жителей. Переход через железную дорогу Смоленск — Витебск был довольно сложной и опасной операцией. Об этом им говорили и армейские разведчики. Партизаны призадумались. К переходу надо было тщательно подготовиться. Павлу Маркину и Сергею Щербакову Галушкин приказал по очереди дежурить на вершине высокого дерева и внимательно наблюдать за окрестностями. Боясь привлечь к себе внимание, костра не разводили.
Погода в этот день была изменчивая: то ярко светило солнце, то вдруг наплывала тучка, моросил дождик, холодало.
Пока визуально разведывали местность и готовились к ночному походу, стоянку стало заливать водой. Видимо, где-то в верховьях речки, питавшей болото, прошел обильный дождь. Носилки с раненым пришлось поднять на вбитые в землю колья.
Еще засветло тронулись в путь.
Подходы к железной дороге оказались открытыми. На месте леса, который значился на карте, — свежие пни. По совету проводника несколько уклонились от намеченного маршрута, чтобы быстрее выйти из болотистой низины. Шли долго, но под ногами по-прежнему хлюпала вода, хотя границы болота давно остались позади. Выбившись из сил, остановились.
— Зачем петлять?.. Пошли напрямик! — крикнул кто- то из ребят.
— Ты что? По такой дороге прямо пойдешь — семь верст пройдешь, а в обход — одна верста, — возразил Щербаков.
Идти все же пришлось напрямик, по воде, чтобы выиграть время. Да и путь этот был безопасней — вода не сохраняет следов.
Вздохнули с облегчением, когда под ногами почувствовали твердую землю. Прилегли в молодом сосняке. Двое поползли в разведку. Вскоре возвратились. Доложили, что подходы к железной дороге и здесь открыты. Разведчики хорошо видели вражеских патрульных на высокой железнодорожной насыпи.
Решили переждать, надеясь, что во второй половине ночи похолодает, облачпость увеличится и сгустит темноту. А может, туман скроет их от зорких глаз врагов.
Договорились о порядке следования и прилегли отдохнуть перед броском. Кто-то сразу уснул, и его свистящий храп разбудил вечернюю тишину.
— Кто это? — строгим шепотом спросил Галушкин, отбрасывая плащ-палатку.
— Известно кто. Эй, гражданин, приехали! — сказал Щербаков и бесцеремонно пнул Андреева в спину.
— Что? А? — подскочил тот.
Галушкин подполз к Андрееву:
— Может, тебе еще подушку дать?
Андреев лежал рядом с носилками, укрыв раненого своей плащ-палаткой. Он был мокрый от росы и дрожал, но холод не помешал ему крепко уснуть.
— Лаврентьич, ты его на бочок переверни, — посоветовал Правдин. — Моя бабушка так всегда с дедушкой поступала, когда он во сне храпеть начинал.
Ребята прыснули, ткнулись головами в плащ-палатки.
— Тихо, вы! — оборвал их Галушкин.
А вокруг звонко заливались какие-то птицы, словно старались перекричать друг друга. Но партизанам было не до них. Они чутко прислушивались к звукам на железной дороге, зорко всматривались в ночь. Неожиданный гудок паровоза заставил их вздрогнуть. От насыпи послышались трели свистков. Задрожала земля. Из-за поворота дороги выскочил паровоз. Луч от его фонаря, похожего на огромный прищуренный кошачий глаз, ударил партизанам в лицо. Они ткнулись носами в землю. Через секунду луч изменил направление, и их снова окутала сырая темнота. Бросая из трубы пучки ярких искр, с грохотом пронесся поезд. Сразу за тендером, в середине поезда и в хвосте были открытые платформы. На них виднелись зенитные пулеметы, обложенные мешками.
— Ишь, сволочи! С охраной путешествуют!
— Эх, ребята, вот такой бы подвалить!
— А потом бросай носилки и в разные стороны, по кустам, как зайцы, да? — отозвался Маркин.
Время шло медленно. Птицы смолкли. К двенадцати часам ночи заметно похолодало, стало темнее. Из-за насыпи железной дороги, где проходило шоссе, слышался шум моторов. Прошло еще по два поезда в ту и в другую сторону.
— Ну, ребята, кажется, время. Приготовиться! — приказал Галушкин.
Партизаны зашевелились. Маркину, Правдину и Щербакову Галушкин приказал прикрывать переход. Он предупредил ребят, чтобы огонь открыли только после перехода дороги, а если перейти не удастся, то отходить молча.
Беззвучными призраками ползли партизаны в дымке редкого тумана. Кончились ряды молодой лесопосадки. Путь преградила широкая канава, полная воды. Перешли, ее, погрузившись в воду до пояса. Вода была теплее сырого воздуха. Дальше лежала открытая полоса отчуждения шириной метров пятьдесят. Плотнее прильнули к земле, поползли. Носилки с раненым медленно передвигали по шуршащей траве. Николай, не в силах сдержаться, тихо стонал. Он лежал на животе и старался руками опираться о землю, чтобы уменьшить вес носилок. Партизаны но отрывали глаз от высокой насыпи, на которой каждую секунду могли появиться вражеские патрули. Вокруг было тихо. Только над головой шелестели крылья. Это пернатые ночные хищники вертелись вокруг партизан, видимо, заметив что-то для них любопытное.
Ребятам казалось, что железную дорогу они перейдут благополучно. Ведь осталось лишь перевалить через высокую насыпь, а там — ищи ветра в поле. Но что это? Слева послышался шорох. Потом звук скатившегося с насыпи камня. Похоже было, что кто-то спускался с насыпи или вползал на нее. Партизаны замерли, напрягли слух и зрение. И тут их оглушила трескучая автоматная очередь. Затрещали отдельные выстрелы. Эхо покатилось над лесом.