Кто-то в правительстве Соединенных Штатов уже довольно давно усек ужасные возможности, таящиеся в уране 235, и еще летом 1940 года все американские атомщики были взяты на учет и с них потребовали подписку о соблюдении секретности. Атомная энергия, если ее удастся получить, должна была, таким образом, стать государственной монополией; во всяком случае, хотя бы на то время, пока идет война. Атом имел шанс превратиться в необычайно мощное взрывчатое вещество — такое, что может присниться лишь в кошмарном сне, или же мог стать источником столь же невероятных ресурсов промышленной энергии. В любом случае, при наличии Гитлера, непрерывно вопившего о своем секретном оружии и выкрикивавшего грязные оскорбления в адрес демократии, правительство намеревалось держать любые новые открытия в данной области поближе к сердцу.
Гитлер потерял преимущества, вытекающие из положения первооткрывателя уранового секрета, только из-за того, что не принял должных мер предосторожности. Доктор Ган, ставший первым человеком, которому удалось расщепить атом урана, был немцем. Но одна из его помощниц бежала из Германии, спасаясь от еврейских погромов. Она приехала в нашу страну и здесь рассказала все, что ей было известно.
В своей лаборатории в Мэриленде мы нащупали путь использования урана 235 для контролируемого взрыва. Мы мечтали о тысячекилограммовой бомбе, которая заменит собой целый воздушный налет и одним-единственным взрывом превратит крупный промышленный центр в руины. Доктор Ридпат из Континентального политехнического утверждал, что он может создать такую бомбу, но пока не в состоянии гарантировать, что она не взорвется сразу же, как только будет заряжена; что же касается силы взрыва… ну… он сам не может заставить себя верить собственным расчетам — уж больно много там приходится писать нулей.
Проблема, как это ни странно, заключалась в том, чтобы создать взрывчатое вещество, которое обладало бы достаточно слабыми внутренними ядерными связями, чтобы взрывать по очереди целые страны, и было бы достаточно стабильно, чтобы делать это только тогда, когда ему прикажут. Если бы мы могли одновременно создать эффективное ракетное топливо, способное понести боевую ракету со скоростью тысяча миль в час или больше, тогда мы оказались бы в состоянии заставить почти любую страну относиться к «дяде Сэму» действительно как к уважаемому дядюшке.
Мы возились с этой проблемой весь остаток 1943 года и значительную часть 1944. Война в Европе и неприятности в Азии продолжались. После того как Италия капитулировала, Англия сумела высвободить достаточное число судов из своего Средиземноморского флота, чтобы ослабить блокаду Британских островов. С помощью самолетов, которые мы могли теперь ей регулярно поставлять, и тех устаревших крейсеров, которые мы ей одолжили, Англия как-то удерживалась на плаву, зарываясь в землю и переводя туда все больше и больше своих оборонных заводов. Россия, как обычно, склонялась то в одну, то в другую сторону, очевидно, придерживаясь политики не дать ни одной из воюющих сторон получить преимущество, которое позволит довести войну до победного конца. Кое-кто начал рассуждать о возможности «перманентной» войны.
Я убивал время в административном офисе, пытаясь хоть немного улучшить свое умение печатать на пишущей машинке (большую часть докладных Маннинга мне приходилось печатать самому), когда в комнате возник ординарец и доложил о приходе доктора Карст. Я включил внутреннюю связь.
— Пришла доктор Карст, шеф. Вы примете ее?
— Да, — ответил он из своего кабинета. Я приказал ординарцу впустить посетительницу. Эстелла Карст была совершенно необыкновенная старуха и, я полагаю, первая женщина в инженерных войсках, добившаяся высокого звания. Она имела степень доктора медицины, а также доктора наук и очень напоминала учительницу, которая была у меня в четвертом классе. Думаю, именно поэтому я инстинктивно вскакивал всякий раз, как она входила в приемную — боялся, что она поглядит на меня и презрительно шмыгнет носом. Разумеется, причиной был не ее чин — мы тут с чинами не очень считались.
На ней был рабочий комбинезон и длинный, как у продавца, фартук; поверх всего этого она набросила накидку с капюшоном, чтобы укрыться от снега.
— Доброе утро, мэм, — сказал я и провел ее в кабинет Маннинга.
Полковник приветствовал ее с той вежливостью, которая сделала его столь популярным в женских клубах, и усадил в кресло, предложив сигарету.
— Рад видеть вас, майор, — сказал он ей, — а я как раз собирался на днях заскочить в вашу лавочку.
Я знал, куда он метит; тематика доктора Карст имела медико-физический уклон; он же хотел заставить ее изменить направление исследований, сделав их более актуальными с точки зрения обороны.
— Не смейте называть меня майором! — ответила она недовольно.
— Извините, доктор…
— Я пришла по делу, и мне надо поскорее вернуться обратно. Готова предположить, что вы тоже человек дела. Полковник Маннинг, мне нужна помощь.
— Я тут как раз для этого.
— Ладно. В своих исследованиях я столкнулась с рядом трудностей. Думаю, что один из сотрудников отдела доктора Ридпата мог бы помочь мне, но доктор Ридпат, видимо, не слишком расположен к сотрудничеству со мной.
— Вот как? Что ж, вряд ли я смогу действовать через голову начальника отдела, но все же расскажите мне, в чем дело; может быть, нам удастся решить этот вопрос. Кто вам нужен?
— Мне нужен доктор Обри.
— Специалист в области спектрографии. Хмм-м… Я понимаю колебания доктора Ридпата и склонен с ним согласиться. В конце концов, исследуемая проблема сверхмощных взрывчатых веществ — приоритетная тема в нашей конторе.
Она вспыхнула, и мне показалось, что сейчас она прикажет ему, по меньшей мере, остаться в классе после уроков.
— Полковник Маннинг, вы понимаете, какую роль играют искусственные радиоактивные вещества в современной медицине?
— Что ж, полагаю, мне это известно. Тем не менее, доктор, наша главная миссия — это совершенствование оружия, которое может гарантировать безопасность нашей страны в случае войны.
Она шмыгнула носом и кинулась в бой.
— Оружие… чушь собачья! А что, в армии нет медицинской службы, что ли? Разве не важнее знать, как вылечить человека, нежели разорвать его в клочья? Полковник Маннинг, вы не тот человек, который должен возглавлять наш Проект? Вы… вы… поджигатель войны, вот кто вы такой!
Я чувствовал, что мои уши пылают, но Маннинг даже не шелохнулся. Он мог доставить ей кучу неприятностей, мог отправить под домашний арест, может быть, даже отдать под трибунал, но наш Маннинг не таков! Помнится, он как-то сказал мне, что каждый раз, когда подчиненного отправляют под трибунал, это означает, что некто из старших офицеров опять лопухнулся и не справился со своими обязанностями.
— Мне очень жаль, что вы так считаете, доктор, — сказал он мягко, — и я согласен, что мои технические знания не столь обширны, как хотелось бы. И поверьте, я был бы рад, если б нам пришлось заниматься исключительно проблемами лечения. Кроме того, в любом случае, я еще не отказал вам в вашей просьбе. Давайте пройдем в вашу лабораторию и посмотрим, какие такие у вас проблемы. Весьма вероятно, мы найдем возможность изыскать решение, которое удовлетворит всех заинтересованных.
Полковник уже встал и начал натягивать свою шинель. Губы доктора Карст чуть дрогнули, и она ответила:
— Отлично. Я сожалею о своих словах.
— Пустяки, — улыбнулся он, — такие уж у нас нервные времена пошли. Ты пойдешь с нами, Джон.
Я поспешил за ними, задержавшись в приемной лишь для того, чтоб взять шинель и сунуть в кармам блокнот для заметок.
И всю дорогу, пока мы пробирались чудь ли не восьмую часть мили до лаборатории доктора Карст сквозь рыхлые снежные заносы, они мило болтали о цветоводстве!
Маннинг ответил на оклик часового небрежным жестом руки, и мы вошли в лабораторный корпус. Он спокойно двинулся к дверям, ведущим в глубь лаборатории, но Карст его остановила:
— Сначала «доспехи», полковник!
Нам не сразу удалось подобрать галоши такого размера, которые подошли бы к сапогам Маннинга, настоявшего на своем праве носить их, несмотря ив недавние изменения в форме; он уже хотел было нарушить правила защиты ног, но Карст даже не пожелала слушать его возражений. Она вызвала парочку лаборантов, и те соорудили что-то вроде неуклюжих мокасинов из какой-то ткани со свинцовой прокладкой.
Шлемы отличались от тех, что использовались в лаборатории взрывчатых веществ; они были оснащены дыхательными фильтрами.
— Зачем это? — спросил Маннинг.
— Для борьбы с радиоактивной пылью, — ответила доктор Карст. — Они тут совершенно необходимы.
Мы прошли через обшитый свинцовыми плитами «предбанник» и оказались перед дверью в лабораторию, которую Карст открыла, набрав нужную цифровую комбинацию на замках. Я зажмурился от неожиданно яркого освещения и обнаружил, что воздух лаборатории насыщен мириадами крошечных сверкающих пылинок.
Маннинг ответил на оклик часового небрежным жестом руки, и мы вошли в лабораторный корпус. Он спокойно двинулся к дверям, ведущим в глубь лаборатории, но Карст его остановила:
— Сначала «доспехи», полковник!
Нам не сразу удалось подобрать галоши такого размера, которые подошли бы к сапогам Маннинга, настоявшего на своем праве носить их, несмотря ив недавние изменения в форме; он уже хотел было нарушить правила защиты ног, но Карст даже не пожелала слушать его возражений. Она вызвала парочку лаборантов, и те соорудили что-то вроде неуклюжих мокасинов из какой-то ткани со свинцовой прокладкой.
Шлемы отличались от тех, что использовались в лаборатории взрывчатых веществ; они были оснащены дыхательными фильтрами.
— Зачем это? — спросил Маннинг.
— Для борьбы с радиоактивной пылью, — ответила доктор Карст. — Они тут совершенно необходимы.
Мы прошли через обшитый свинцовыми плитами «предбанник» и оказались перед дверью в лабораторию, которую Карст открыла, набрав нужную цифровую комбинацию на замках. Я зажмурился от неожиданно яркого освещения и обнаружил, что воздух лаборатории насыщен мириадами крошечных сверкающих пылинок.
— Хм-м-м… Ну и пылища же тут у вас, — поддержал мое впечатление Маннинг. — Неужели нельзя с ней бороться?
Его голос звучал глухо из-за противопылевого фильтра.
— Последняя стадия процесса должна происходить на воздухе, — объяснила Карст. — Большая часть пыли захватывается вытяжным шкафом. Мы могли бы избавиться от нее совсем, но для этого нам потребуется новое и очень дорогое оборудование.
— Ну с этим все будет в порядке. Мы же не на бюджете, как вам известно. Ведь эти маски очень мешают вам в работе?
— Разумеется, — согласилась Карст. — То оборудование, о котором я говорю, позволило бы нам работать без одежды, защищающей тело. Это было бы в высшей степени удобно.
Тут я внезапно понял, сколько неудобств приходится сносить здешним ученым. Я довольно рослый и сильный человек, и то надетые здесь «доспехи» показались мне слишком тяжелыми для постоянной носки. Эстелла Карст же — эта очень маленькая женщина — безропотно работала день за днем, возможно, по четырнадцать часов в одежде, которая была ничуть не удобнее, чем водолазный скафандр. И не жаловалась.
Нет, далеко не все герои попадают на первые страницы газет. Эти эксперты по радиации не только подвергались опасности заболеть раком или получить страшные радиационные ожоги, но мужчины имели перспективу, что их гермоплазма подвергнется разрушению и что жены наградят их чем-то ужасным вместо наследников — например, детьми без подбородков или с длинными волосатыми ушами. И тем не менее ученые продолжали работать и даже, казалось, не испытывали раздражения, разве что кроме случаев, когда что-то мешало их непосредственной работе.
Доктор Карст, конечно, уже переступила тот возрастной порог, за которым перестают волноваться за будущее потомство, но принципиально это ничего не меняло.
Я слонялся по лаборатории, разглядывая непонятные приборы, с помощью которых она добывала свои результаты; меня всегда завораживала моя неспособность обнаружить хотя бы что-то знакомое по прежним впечатлениям о физических лабораториях — впечатлениям, сохранившимся со студенческих лет, а потому я был очень осторожен и опасался даже дотрагиваться до приборов. Карст начала объяснять Маннингу, над чем она работает и почему, но я знал, что для меня прислушиваться к технической стороне дела — пустая трата времени. Если Маннингу потребуется что-то записать, он мне продиктует. Мое внимание привлек странный, похожий на ящик прибор, стоявший в углу комнаты. На боковой панели у него было приспособление, напоминавшее загрузочную воронку; оттуда неслись звуки, похожие на гул вентилятора на фоне льющейся из крана воды. Это меня заинтриговало.
Я вернулся обратно к доктору Карст и услышал ее слова:
— Проблема сводится вот к чему, полковник: я получаю радиоактивного материала гораздо больше, чем мне надо, но существует большой разброс в периодах полураспада, казалось бы, одинаковых в остальном проб. Это дает мне основания считать, что я получаю смесь различных изотопов, но доказать мне свою догадку нечем. И если говорить честно, то моих знаний в этой части проблемы маловато, чтобы предложить существенные изменения в методике работы. Для этого мне нужна помощь доктора Обри.
Полагаю, именно таков был общий смысл ее слов, но, может быть, я передаю неточно, поскольку я в общем-то не физик. Насчет «полураспада» я все же понял. Все радиоактивные материалы продолжают оставаться радиоактивными до тех пор, пока не превратятся в нечто иное, на что теоретически требуется вечность. Но, с практической точки зрения, этот период или «распад» измеряются временем, требующимся на то, чтобы начальная радиация снизилась наполовину. Такое время называется «полураспадом», и каждый радиоактивный изотоп данного элемента имеет свой период полураспада.
Кто-то из наших ученых — не помню, кто именно, — говорил мне, что любой вид материи может рассматриваться в некоторой степени как радиоактивное вещество; разница лишь в длительности периода полураспада и интенсивности излучения.
— Я поговорю с доктором Ридпатом, — ответил ей Маннинг, — и посмотрю, что тут можно сделать. А вы пока разрабатывайте план переоборудования лаборатории с указанием, что для этого необходимо.
— Благодарю вас, полковник.
Я видел, что Маннинг уже собрался уходить, так как задача умиротворения доктора Карст была выполнена; однако меня все еще занимал тот большой ящик и издаваемые им странные звуки.
— Не могу ли я узнать, что это такое, доктор?
— Ах это? Кондиционер.
— Какой-то он странный. Я таких никогда не видел.
— Он предназначен не для кондиционирования комнатной среды. Он просто удаляет радиоактивную пыль, прежде чем воздух поступит наружу. Мы вымываем пыль из зараженной атмосферы.
— А куда уходит вода?
— В канализацию. А в конечном счете в залив, я думаю.
Я попытался щелкнуть пальцами, что было, однако, невозможно из-за освинцованных рукавиц.
— Вот в чем причина, полковник!
— Причина чего?
— Причина тех обвинений, которые сыплются на нас из Бюро рыболовства. Ядовитая пыль попадает в Чесапикский залив и убивает рыбу.
Маннинг повернулся к доктору Карст.
— Вы полагаете, такое возможно, доктор?
Сквозь щиток ее шлема я видел, как брови доктора сошлись у переносицы.
— Я об этом не думала, — призналась она. — Мне придется сделать кое-какие расчеты, касающиеся возможного уровня концентрации, прежде чем я смогу дать определенный ответ. Но такое возможно; да, возможно, — добавила она с тревогой в голосе, — но ведь можно отвести стоки в специальный колодец.
— Хм-м-м… да. — Маннинг несколько минут стоял молча, внимательно изучая кондиционер. Наконец он произнес: — А что, эта пыль очень ядовита?
— Она летальна, полковник.
И снова наступило долгое молчание. Я понял, что полковник пришел к каким-то выводам, так как он решительно произнес:
— Я собираюсь принять меры, чтобы вы получили помощь доктора Обри. Доктор…
— Вот здорово!
— … Но взамен я прошу вашей помощи. Я очень заинтересован в успехе ваших исследований, однако хочу, чтобы их масштабы были увеличены. Я прошу вас установить как максимальные, так и минимальные периоды полураспада и интенсивности. Я прошу отказаться от сугубо утилитарного подхода и приняться за всеобъемлющие исследования по тем направлениям, которые мы с вами определим во всех деталях немного позже. — Она начала было что-то возражать, но полковник перебил ее: — По-настоящему глубокая программа исследования окажется в перспективе более важной для решения вашей первоначальной задачи. А я буду считать своей обязанностью обеспечить вам любую материальную базу для претворения такой программы в жизнь. Думаю, нам удастся получить весьма широкий спектр интереснейших результатов,
Полковник немедленно удалился, не дав доктору Карст возможности возразить ему. Всю дорогу к нашему зданию он казался нерасположенным к разговору, так что я тоже молчал. Думаю, что именно в это время у него возникли первые контуры той смелой и жестокой стратегии, которая будет выработана позже, но я уверен, что даже сам Маннинг тогда еще не мог предугадать, к каким неизбежным последствиям приведут нас несколько дохлых рыб. Иначе он никогда не отдал бы приказ об изменении направления исследований.
Нет, в это я, пожалуй, не верю. Он, безусловно пошел бы вперед, зная, что если не он, то это все равно сделает кто-то другой. Он принял бы на себя ответственность, с горечью сознавая, какая тяжесть ложится на его плечи.
1944 год, казалось, завершался без особо ярких событий. Карст получила свое новейшее оборудование и столько дополнительных средств, что ее отдел стал самым крупным во всей лаборатории. Исследования в области взрывчатых веществ были сокращены после совещания Маннинга и Ридпата; я застал только самый его конец, — мысль сводилась к тому, что в данный момент нет никакой вероятности использовать взрывную силу урана 235. Как источник энергии — да, конечно, но в отдаленном будущем, когда у нас появится возможность решить исключительно хитрую проблему управления ядерной реакцией. И даже тогда, похоже, это будет не источник для приведения в действие двигателей ракет или автомобилей, а скорее основа для строительства мощных электростанций, по меньшей мере, столь же крупных, как Болдер-Дам.