— Робар, подумать только, — съязвил Дольф со злоехидной усмешкой, — отдай тебя твоя матушка в жрецы, ты мог бы насгущать столько истуканов, сколько пожелал бы, без тревог, хлопот и расходов.
— Верно, умник. Но тогда бы я не занимался политикой… Погодите!
— А?
— Сгущение! А что, если мы сгустим столько истуканов Нетопырьухого…
— Каким это образом?
— Знаете Кондора?
— Траченого молью петуха, который опивается в «Пляшущем ките»?
— Ага. Бьюсь об заклад, он их налепит столько, сколько нам надо.
— Из него же песок сыплется! И к тому же он не инициирован. Так, дешевый колдунишка. Читать по ладони в харчевнях да составлять гороскопы — вот и все, на что он способен. Даже любовное зелье жарить толком не умеет. Я как-то на собственном опыте убедился!
— Не воображай, будто ты его хорошо знаешь! Однажды вечером он нализался и поведал мне историю своей жизни. Прежде он был жрецом в Египте!
— И почему же он там не остался?
— В том-то и соль! Он не ладил с Верховным жрецом и как-то ночью напился, да и сгустил статую Верховного жреца в таком месте, где она всем бросалась в глаза, и такую большую, что видна она была издалека. Вот только голову Верховного жреца он насадил на туловище зверя.
— О-го-го!
— Ну и утром, когда он протрезвел и вспомнил, что натворил, то сразу ударился в бега. Устроился в Красном море на грузовое судно, да и приплыл сюда.
Во время этого разговора лицо Клевума вытягивалось все больше и больше. Наконец он не выдержал.
— Вы, два идиота, даже не вспомнили, как карают за противозаконное использование жреческих тайн!
— Заткнись, Клевум! Если Талус победит, он все уладит. А если мы проиграем выборы… так на всем Му для нас не найдется безопасного убежища, устроим мы эту штуку или нет.
Убедить Орика оказалось очень непросто. Как политик, он был сама любезность, но как организатор предвыборной кампании Талуса и, следовательно, шеф Робара, Дольфа и Клевума он, в чем юноши не замедлили убедиться, оказался крайне осторожным, хотя и сохранял приятельский тон.
— Хм-м… да… право не знаю, — сказал он. — Боюсь, Талусу это не понравится.
— А зачем ему знать заранее?
— Ну, мальчики… право же! Э… не хотите же вы, чтобы я скрыл от него…
— Орик, но ты же прекрасно понимаешь, что мы наверняка проиграем, если не примем какие-то меры, и побыстрее.
— Робар, откуда такой пессимизм? — Выпуклые глаза Орика излучали фальшивую уверенность в будущем.
— А соломенное голосование? Не слишком-то много оно обещает! В сельских местностях мы проигрываем один к двум!
— Ну-у… Может быть, ты и прав, мой мальчик. — Орик дружески положил ладонь на плечо юноши. — Хорошо, предположим, что мы и правда проиграем выборы. Му же не один день строился. И я хочу, чтобы вы знали, как высоко мы ценим ваше самоотверженное усердие, независимо от исхода. Талус его не забудет, как и… э… я… Благодаря вам и таким, как вы, мы, старшее поколение, можем не опасаться за судьбу Му!
— Нам не нужно, чтобы нас высоко ценили, нам нужно победить на выборах!
— Безусловно, безусловно! Мы все этого хотим, и я в первую очередь. Э… в какую сумму обойдется эта ваша задумка?
— Сгущение обойдется недорого. Предложим Кондору единовременный гонорар и пообещаем какую-нибудь должность после победы. Основные расходы придутся на вино для него. Другое дело переброска истуканов на избирательные участки. Мы планируем простую коммерческую переброску.
— Она… э… обойдется дорого.
— Дольф заходил в храм справиться о цене.
— Боги! Неужели вы открыли жрецам свой план?
— Нет, почтеннейший. Он просто уточнил тоннаж и расстояние.
— И сколько он запросил?
Робар ответил, и на лице Орика появилось такое выражение, будто у него на глазах волки пожирали его первенца.
— Ни в коем случае! — отрезал он. — Даже и не заикайтесь!
Но Робар не отступил.
— Дороговато, конечно, но куда дешевле избирательной кампании, которая не принесет результата. Кроме того… Да, я знаю, что официально жрецы стоят вне политики, однако с твоими связями уж наверное удастся найти такого, кто займется этим частным образом за плату поменьше или даже в кредит. Ему это ничем не грозит, а если наш план осуществится, то победа обязательно будет нашей. Это твердо.
Орик сказал — и впервые в его голосе прозвучал искренний интерес:
— М-м-м, да. Пожалуй, ты прав. — Он тщательно соединил кончики пальцев. Беритесь за дело, мальчики. Обеспечьте изготовление истуканов. А организацией переброски займусь я. — И с озабоченным видом он направился к двери.
— Минуточку! — возопил Робар. — А деньги, чтобы подмаслить старика Кондора? Орик остановился.
— А, да-да. Как я рассеян! — Он вытащил три серебряные монеты и протянул их Робару. — Наличными и без расписки, э? — Он подмигнул.
— Да, кстати, почтеннейший! — вставил Клевум. — Как насчет моего жалованья? А то квартирная хозяйка мне проходу не дает.
Орик изумился.
— Как? Я тебе еще не заплатил? — Он пошарил в складках тоги. — Ты очень деликатен. Такое терпение и патриотизм! Но ты же понимаешь, у меня столько разных забот, а спонсоры далеко не все исполняют свои обещания в ими же назначенные сроки! — Он протянул Клевуму одну-единственную монету. Напомни мне в первый же день следующей недели, мой мальчик. Не допусти, чтобы я снова забыл.
И он торопливо удалился.
Дружная троица пробиралась по узким улочкам, запруженным лотошниками, моряками, ребятишками и домашними животными, ловко избегая всякого мусора и помоев из ведер, которые бесцеремонно опоражнивали прямо с балконов. Харчевня «Пляшущий кит» дала о себе знать густым благоуханием квартала за два. Кондор, как обычно, привалился к стойке в уповании, что пьющие вокруг мореходы угостят и его.
Когда юноши пригласили его выпить с ними, он согласился со всей поспешностью. Робар выждал, пока пара кружек пива не привела старика в благодушное настроение, и только тогда заговорил о деле. В ответ на прямой вопрос Кондор выпрямился с пьяней гордостью.
— Умею ли я сгущать подобия? Сын мой, ты видишь перед собой того, кто сотворил Сфинкса! — Он элегантно икнул в кулак.
— Но сумеешь ли ты сделать это здесь и теперь? — гнул свое Робар. Разумеется, за гонорар, — прибавил он.
Кондор опасливо огляделся.
— Осторожнее, сын мой. Нас могут подслушать… Тебе требуется первичное сгущение или простое кодирование?
— А какая разница?
Кондор со вздохом возвел глаза к потолку и вопросил:
— И чему только учат в нынешних школах? Первичное сгущение требует большей затраты сил, ибо приходится тревожить самую сердцевину эфира. А копирование сводится к простой перегруппировке атомов в заданные конфигурации. Для каменной статуи сгодится простой булыжник.
— Значит, копирование! А нужно нам…
— Для первого завода хватит. Останови грузчиков! — Кондор отвернулся и подслеповато уставился в ветхий пергамент, шаря налитыми кровью главами по выцветшим иероглифам.
Они собрались в заброшенном карьере за дальним полем дядюшки Дольфа, который получили в полное свое распоряжение без всяких хлопот: ведь, как рассудительно указал Робар, раз почтенный старец не знает, что на его земле творится беззаконие, какие у него могут быть возражения?
Их компания пополнилась шестью краснокожими грузчиками из Земли Инков неутомимыми внлачами, обладавшими, помимо всего, одним важнейшим достоинством; они ни слова не говорили но-муйски. Они загрузили серой галькой бункер необычной конструкции — без выпускного отверстия, а теперь невозмутимо ждали дальнейших распоряжений. Кондор засунул свиток в складки видавшей виды туники и извлек из того же тайничка серебряную трубочку.
— Твоя конфигурация, сын мой?
Дольф протянул ему восковую модельку, вылепленную по карикатуре на Нетопырьухого. Кондор поставил слепок перед собой и уставился на него в серебряную трубочку. То, что он увидел, как будто его удовлетворило. Во всяком случае он монотонно забубнил себе под нос, покачивая в такт лысой головой.
Примерно в пятидесяти шагах от них на каменном пьедестале начал возникать образ, вначале словно клуб дыма, но затем сгустился, пошел рябью, уплотнился и затвердел. Кондор оборвал бормотание и обозрел плод своих усилий. Высотой в три человеческих роста перед ними красовался истукан Нетопырьухого весь насквозь из бесхитростного обычного камня.
— Клевум, сын мой, — сказал Кондор, — передай-ка мне кувшин.
В бункере не осталось ни камешка.
За два дня до выборов их посетил Орик. Робар растерялся: Орик не только привел с собой какого-то незнакомца, но и походил с ним между рядами массивных истуканов. А потом, когда их шеф попрощался с ними, он отвел его в сторону и зашептал:
— Что это за тип?
— Вполне надежный, — заверил Орик с обезоруживающей улыбкой. — Один из наших… мой друг.
— Но доверять ему можно? Я, по-моему, ни разу его не видел. За все время кампании.
— О, безусловно! И кстати, ребятки, вас надо поздравить с тем, что вы тут натворили! Ну, мне пора. Я еще загляну к вам…
— Минутку, Орик! Переброска у тебя на мази?
— О да! Да-да. А как же? Они все будут доставлены на избирательные участки заблаговременно. Каждый истукан.
— А когда?
— Робар, почему бы тебе не оставить все эти мелочи мне?
— Ну-у… ты бесспорно босс, но, по-моему, нам следует знать, когда готовиться к переброске.
— Что же, раз тебя это так заботит, то, скажем, в полночь перед выборами.
— Отлично. У нас все будет готово.
Накануне выборов Робар с облегчением ждал полуночи.
Кондор потрудился на славу. Гротескные истуканы стояли длинными рядами — по паре для каждого избирательного участка в провинции Лак, и Кондор усердно возобновлял знакомство с винным кувшином. Ведь непрерывнре напряжение, которого потребовала эта работа, почти совсем вернуло его на стезю трезвости.
Робар созерцал истуканы с глубоким удовлетворением.
— Жаль, мы не увидим, какую рожу скорчит губернатор, когда взглянет на наши статуэтки! С первого взгляда ясно, чьи это бюсты. Дольф, ты гений. Ничего кошмарнее я в жизни не видел.
— Лестная похвала, друг мой, — отозвался Дольф. — Но куда запропастился этот жрец? Я успокоюсь, только когда увижу, как наши куколки разлетаются по избирательным участкам.
— Не волнуйся зря. Орик меня твердо заверил, что жрец придет заблаговременно. И переброска — дело секундное. Едва он приступит к делу, как даже истуканы, предназначенные для глухомани и северного полуострова, окажутся на месте через минуту-другую.
Однако проходили часы, и становилось все очевиднее, что произошла какая-то накладка. Робар в тринадцатый раз вернулся с ведущей в город дороги и сообщил, что на ней по-прежнему не видно ни души.
— Что же делать? — спросил Клевум.
— Не знаю. Ясно одно: случилось что-то непредвиденное.
— Так чего мы ждем? Пошли в храм, попробуем его найти.
— Какой смысл? Мы же не знаем, с кем договорился Орик. Пошли к нему.
Они оставили Кондора сторожить истуканы, а сами помчались в город. Орика они перехватили в тот момент, когда он выходил из штаб-квартиры. С ним был незнакомец, которому два дня назад он показывал истуканы. Появление юношей, казалось, удивило Орика.
— Привет, ребятки! Кончили так рано?
— Он не пришел! — пропыхтел Робар.
— Не пришел? Только подумать! А вы уверены?
— Конечно! Мы же там были все время.
— Как зовут жреца, с которым ты договорился? — спросил Дольф. — Мы сбегаем в храм и найдем его.
— Как его зовут? Нет, нет, вам не следует идти туда. Вы можете все осложнить. Я пойду сам.
— И мы с тобой!
— Это лишнее! — раздраженно отрезал Орик. — Вернитесь в карьер и проверьте, все ли готово.
— Великие боги! Орик, все проверено и перепроверено десятки раз! Пусть хоть Клевум пойдет с тобой, чтобы показать жрецу дорогу.
— Об этом я позабочусь сам! А теперь идите, идите! Юноши неохотно подчинились. Возвращались они в угрюмом молчании, которое у самого карьера прервал Клевум.
— Знаете, ребята…
— Да не тяни ты!
— Тип, который был с Ориком. Он ведь тот самый, что приходил с ним в карьер, так?
— Ну и что?
— Я все старался вспомнить, почему он показался мне знакомым. И сейчас сообразил: недели две назад я видел, как он выходил из губернаторской штаб-квартиры.
Все трое онемели.
Потом Робар сказал ошеломленно:
— Преданы! Все ясно. Орик продался и предал нас.
— Так что же нам делать?
— А что мы можем?
— Хоть убейте — не знаю.
— Погодите, ребята, — умоляюще произнес Клевум. — Кондор же был жрецом. Может, он способен наладить переброску?
— Верно! Надо попытаться. Бежим!
Но Кондор валялся на земле в пьяном забытьи. Они трясли его, лили ему на голову воду, подняли и принялись водить взад и вперед. Наконец он протрезвел настолько, что уже мог отвечать на вопросы. Задавал их Робар.
— Слушай, папаша, это очень важно. Ты можешь устроить переброску?
— Кто? Я? Само собой. А то как же мы воздвигли бы пирамиды?
— Да ну их, пирамиды. Вот сейчас ты сумеешь перебросить эти изваяния?
Кондор уставился на него воспаленными глазами.
— Сын мой, великие законы магии едины для всего времени и всего пространства. Что было сделано в Египте в Золотом веке, может быть сделан в Му сегодня ночью.
Дольф не сдержался.
— Боги! Что же ты, папаша, раньше молчал?
Ответ был исполнен достоинства и логики:
— А вы меня спрашивали?
За работу Кондор взялся тут же, но с такой медлительностью, что юноши чуть не визжали от нетерпения. Сначала он начертил на земле широкий круг.
— Дом тьмы! — возвестил он торжественно и добавил полумесяц Астарты.
Затем начертил второй большой круг, сопредельный с первым.
— А это дом света, — объяснил он и добавил символ солнечного бога.
В первом ряду первый слева истукан покачнулся на пьедестале, затем взмыл в воздух и молниеносно исчез за горизонтом на востоке.
Юноши дружно испустили радостный вопль, а по лицу Робара заструились слезы.
Взмыл второй истукан и уже устремился вперед, как вдруг Кондор икнул. Изваяние рухнуло на пьедестал и раскололось пополам. Старик оглянулся на своих нанимателей.
— Извиняюсь, с другими буду поосторожнее, — пробурчал он.
И он правда попытался, но алкоголь в крови брал свое. Кондора пошатывало, и он целился куда попало. Каменные фигуры летели во все стороны, но недалеко. Группа из шести с оглушительным плеском рухнула в гавань. Три четверти еще ждали своей очереди, когда Кондор вяло опустился на колени, опрокинулся и замер.
Дольф кинулся к нему и начал трясти. Но без малейшего толку. Он оттянул веко старика и вгляделся в зрачок.
— Бесполезно! Его и через пять часов в себя не привести, — вздохнул он. Робар тоскливо смотрел на истуканы и их обломки. «Стоят, — думал он, — а что проку? Их же никто никогда не увидит — наглядная агитация, пропавшая втуне… Самая замечательная из моих идей!»
Тягостную тишину нарушил Клевум:
— Порой, — простонал он, — я начинаю думать, что Му только хорошее землятресение исправит!
«…их верховного божества. Хотя археология и не, свободна от ошибок, в данном случае, вне всяких сомнений, ошибка невозможна. Статуи эти носят сугубо религиозный характер. Такая неопровержимая предпосылка позволяет вдумчивому ученому с высокой достоверностью проанализировать их назначение…»
ЯЩИК ПАНДОРЫ
PRAVDA ЗНАЧИТ «ПРАВДА»
Закончив работу над «Звездной пехотой», я переквалифицировался в каменщика (мой любимый отдых после писательства в молодые годы), сложил фонтан возле оросительного пруда и привел в порядок местность вокруг него, а потом вернулся к работе над «Еретиком», он же «Чужак в чужой стране», и наконец завершил работу через десять лет после того, как замыслил этот роман. Я не торопился, поскольку он все равно не мог быть опубликован раньше, чем изменятся общественные «нравы». Я видел, как они меняются, и так уж вышло, что роман подоспел как раз вовремя.
Многие говорили, будто им совершенно ясно, что «Чужак» написан в два приема и что разделительная линия четко прослеживается. Но не оказалось и двоих, указавших бы на одну и ту же разделительную линию… а я впервые признаюсь, что роман был написан не в два приема, а в четыре.
Никто не сможет ткнуть пальцем в реальные начало и конец каждой из частей, потому что «Чужак» — одно из немногих моих произведений, каждая деталь в котором расписана еще до начала работы и скрупулезно следует плану. А места, на которые читатели указывают как на возможные «перерывы в работе», на самом деле запланированные «разделители», придающие тексту драматизм.
Затем мне пришлось этот чертов роман сокращать: в результате работы по сложному и подробному плану рукопись оказалась вдвое больше, чем ей следовало быть исходя как из коммерческих, так и сюжетных соображений. И на это сокращение ушло вдвое больше рабочего времени, чем на само написание.
Пока я работал, моя жена запасалась на курсы углубленного изучения русского языка в университете штата Колорадо. Она всегда считала, что если уж берешься за какое-либо дело, то надо делать его на совесть, иначе не стоит и время на него тратить, поэтому целых два года она жила и дышала русским языком. Она не пропустила ни единого занятия, всегда тщательно готовилась к ним, наняла репетитора для устных занятий в дополнение к университетскому курсу, купила всевозможнейшие пособия по русскому языку на пластинках, установила их стопкой в автоматический проигрыватель и целыми днями слушала записи, занимаясь прочими делами, — у нас дома в каждой комнате стоит по динамику, а в саду еще два большкх.