Тогда заговорил Оми. Стояла подавленная тишина, нарушаемая только кашлем и рыганьем Спилбергена. Когда Оми кончил говорить, к люку с опаской подошел священник.
— Вот приказ Касиги Оми. Вы будете вести себя как приличные люди. Вы больше не будете шуметь. Если будете шуметь, в следующий раз в погреб будет вылито пять бочонков. Потом десять, потом двадцать. Вам будут давать пищу и воду два раза в день. Когда вы научитесь вести себя, вам будет позволено выйти в общество людей. Господин Ябу милостиво сохранил вам ваши жизни, позволив вам верно служить ему. Всем, за исключением одного. Один из вас умрет. Вечером. Вы должны выбрать, кто это будет. Но ты, — он указал на Блэксорна, — ты не должен быть выбран. — Чувствуя себя неловко, священник глубоко вздохнул, сделал полупоклон самураю и отступил назад.
Оми посмотрел вниз, в отверстие. Он мог видеть глаза Блэксорна и чувствовал его ненависть. «Потребуется многое, чтобы сломить дух этого человека, — подумал он. — Ничего. Времени достаточно». Крышка люка с шумом опустилась на место.
Глава третья
Ябу лежал в горячей ванне, более сосредоточенный, более уверенный в себе, чем когда-либо в своей жизни. Корабль показал, как он богат, и это богатство давало ему власть, которую он раньше считал невозможной.
— Я хочу перевезти завтра все на берег, — сказал он. — Перепакуй мушкеты в ящики. Замаскируй все сетью или мешками.
«Пять сотен мушкетов, — подумал он радостно. — И еще порох и патроны, больше того, что имеет Торанага во всех восьми провинциях. И двадцать пушек, пять тысяч пушечных ядер с большим количеством снаряжения. Зажигательные заряды мешками. Все лучшего европейского качества». Мура, ты обеспечишь носильщиков. Игураши-сан, я хочу, чтобы все вооружение, включая пушки, немедленно перевезли в мой замок в Мишиме тайно. Ты будешь отвечать за это. — Да, господин.
Они находились в главном трюме корабля, и каждый во все глаза глядел на него: Игураши, высокий, гибкий одноглазый мужчина, его главный вассал, Зукимото, его интендант, вместе с десятью пропотевшими крестьянами, которые открывали ящики под присмотром Муры и его личной охраны из четырех самураев. Он знал, что они не поняли его веселья или необходимости соблюдать тайну. «Хорошо», — подумал он.
Когда португальцы в 1542 году открыли Японию, они привезли мушкеты и порох. Через восемнадцать месяцев японцы научились делать их. По качеству они были хуже европейских образцов, но это не имело значения, так как ружья считались просто забавной новинкой и долгое время использовались только для охоты — и даже здесь лук был более метким оружием. К тому же, что более важно, японское военное оружие было почти ритуальным, — индивидуальные поединки врукопашную, самым важным и почетным оружием был меч. Использование ружей считалось трусостью и бесчестием и полностью шло вразрез с кодексом самураев, Бушидо, Путем Воина, который обязывал самурая воевать и умереть честно, всю жизнь хранить безоговорочную верность одному феодалу-господину, не бояться смерти, даже стремиться к ней на своей службе, гордиться своим именем и сохранять его незапятнанным.
Несколько лет Ябу создавал секретную теорию. Спустя много времени, подумал он радостно, вы сможете расширить ее и ввести в действие: пятьсот избранных самураев, вооруженных мушкетами, подготовленных как единое целое, головной отряд двенадцатитысячного обычного войска, поддерживаемый двадцатью пушками, которые обслуживают специально подготовленные люди, также тренированные как единое целое. Новая стратегия для новой эры! В будущей войне оружие может быть решающим!
«А как же Бусидо?» — всегда спрашивали его духи предков.
«А что Бусидо?» — в свою очередь спрашивал он их.
Они никогда не отвечали.
Даже в самых буйных своих мечтаниях он никогда не думал, что когда-нибудь сможет владеть пятью сотнями ружей. Но теперь они у него оказались бесплатно, и он один знает, как пользоваться ими. Но чью сторону ему принять? Торанаги или Ишидо? Или он должен подождать — и, может быть, станет тогда, победителем?
— Игураши-сан. Ты поедешь ночью и возьмешь хорошую охрану.
— Да, хозяин.
— Это должно остаться в тайне, Мура, или деревня будет уничтожена.
— Никто ничего не скажет, господин. Я могу поручиться за свою деревню. Я не смогу поручиться за дорогу или за другие деревни. Кто знает, где есть шпионы? Но мы ничего не скажем.
После этого Ябу пошел в комнату с драгоценностями. Там хранилось то, что он принял за пиратскую добычу: серебряные и золотые тарелки, кубки, подсвечники и украшения, несколько религиозного содержания картин в богатых, выложенных камнями рамах. В шкафу — женские платья, искусно убранные золотыми нитями и цветными камнями.
— Я расплавлю серебро и золото в слитки и положу в сокровищницу, — сказал Зукимото. Он был аккуратный, педантичный человек лет сорока и не принадлежал к военной касте. Много лет назад он был буддийским воином-священником, но Тайко, Лорд-Протектор, уничтожил его монастырь, во время кампании по очистке своих земель от буддийских противоборствующих монастырей и сект, не признававших его абсолютным сюзереном. Зукимото откупился от преждевременной смерти и стал мелким купцом, бродячим торговцем рисом. Десять лет назад он присоединился к комиссариату Ябу и теперь был незаменим.
— Что касается одежды, может быть, золотая нить и камни имеют большую цену. С вашего разрешения, я упакую и пошлю их в Нагасаки с чем-нибудь, что мне удастся спасти с корабля. — Порт Нагасаки, на самом южном берегу южного острова Кюсю, был официальным хранилищем и торговым рынком португальцев. — Варвары могут хорошо заплатить за эти диковины и безделушки.
— Хорошо. А что в тюках в другом трюме?
— Там теплая одежда. Совершенно бесполезная для нас, господин, вовсе не имеющая рыночной цены. Но это порадует вас. — Зукимото открыл сейф.
В сейфе были двадцать тысяч чеканных кусочков серебра. Испанские дублоны. Высшего качества.
Ябу забарахтался в ванне. Он вытер пот с лица и шеи маленьким белым полотенцем и глубже погрузился в горячую ароматную воду. «Если бы три дня назад, — сказал он себе, — прорицатель предсказал, что все это случится, ему скормили бы его собственный язык за предсказание невозможных вещей».
Три дня назад он был в Эдо, столице Торанаги. Послание Оми попало туда к вечеру. Очевидно, что корабль нужно было обыскать сразу же, но Торанага отсутствовал, он был в Осаке, где у него была стычка с генеральным лордом Ишидо, и в свое отсутствие он пригласил Ябу и всех дружески настроенных соседей-дайме подождать, пока он не вернется. От такого приглашения нельзя было отказаться без самых ужасных последствий. Ябу знал, что он и другие независимые дайме и их семьи были только дополнительной гарантией безопасности Торанаги и, хотя, конечно, это слово никогда не произносилось, они были заложниками безопасности возвращения Торанаги из неприступной вражеской крепости в Осаке, где проходила встреча. Торанага был президентом Совета регентов, который Тайко назначил на своем смертном ложе, чтобы управлять империей во время несовершеннолетия своего сына Яэмона, которому сейчас было семь лет. Всего было пять регентов, все дайме, но только Торанага и Ишидо имели реальную власть.
Ябу тщательно взвесил все: поездки в Анджиро, связанные с ней опасности и неотложные дела, требующие его присутствия. Потом он послал за женой и любимой наложницей.
Человек мог иметь столько наложниц, сколько он хотел, но только одну жену одновременно.
— Мой племянник Оми только что прислал секретное послание: корабль варваров приплыл к берегу в Анджиро.
— Один из Черных Кораблей? — Его жена была в большом волнении. Речь шла об огромных, невероятно богатых торговых кораблях, которые ежегодно во время муссона плавали между Нагасаки и португальской колонией в Макао, которая лежала почти в тысяче миль к югу от китайского берега.
— Нет. Но он может быть богатым. Я уезжаю немедленно. Вы скажете, что я заболел и меня нельзя беспокоить некоторое время ни под каким предлогом. Я буду обратно через пять дней.
— Это очень опасно, — предупредила его жена. — Господин Торанага специально приказал нам всем оставаться. Я уверена, он добьется нового компромисса с Ишидо и он слишком силен, чтобы его сердить. Господин, мы не можем гарантировать, что кто-нибудь не догадается, в чем дело. Здесь повсюду шпионы. Если Торанага вернется и обнаружит, что ты ушел, твое отсутствие будет неправильно понято. Твои враги настроят его против тебя.
— Да, — добавила его наложница. — Пожалуйста, извини меня, но ты должен слушать госпожу, свою жену. Она права. Господин Торанага никогда не поверит, что ты не послушался его только для того, чтобы поглядеть на корабль варваров. Пожалуйста, пошли кого-нибудь еще.
— Но это не обычный чужеземный корабль. Это не португальское судно. Слушайте меня. Оми говорит, что эти люди из другой страны. Эти люди говорят между собой на языке, звучащем совсем иначе, у них голубые глаза и золотые волосы.
— Оми-сан сошел с ума. Или он выпил слишком много саке, — сказала его жена.
— Это слишком важно, чтобы шутить… для него и для тебя.
Его жена поклонилась, извинилась и сказала, что он совершенно прав, что поправил ее, но что ее замечание не обидная насмешка. Это была маленькая, тоненькая женщина на десять лет старше, чем он, в течение восьми лет она приносила ему по ребенку каждый год, пока живот ее не усох, и пятеро из них были сыновья. Трое стали воинами и храбро погибли в войне против Китая. Еще один стал буддийским монахом, а последнего, которому сейчас было девятнадцать, он презирал.
Его жена, госпожа Юрико, была единственной женщиной, которую он когда-либо боялся, и единственной женщиной, которую он ценил, за исключением покойной матери, — и она правила его домом мягко и осмотрительно.
— Еще раз, пожалуйста, извини меня, — сказала она. — Оми-сан описал, что за груз?
— Нет. Он не осмотрел его, Юрико-сан. Он говорит, что сразу же опечатал корабль, настолько он был необычен. До сих пор здесь не было ни одного судна, принадлежащего не португальцам, да? Он говорит также, что это военный корабль. С двадцатью пушками на палубах.
— А! Тогда кто-то должен поехать туда немедленно.
— Я собираюсь сам.
— Пожалуйста, передумай. Пошли Мицуно. Твой брат умный и осмотрительный. Я умоляю тебя не ехать.
— Мицуно слаб, и я ему не доверяю.
— Тогда прикажи ему сделать сеппуку и разделайся с ним, — сказала она жестко. Сеппуку, иногда называемое харакири, — ритуальное самоубийство путем вспарывания живота с удалением внутренностей — было единственным способом, с помощью которого самурай мог искупить позор, грех или бесчестье, и был прерогативой только самурайской касты. Все самураи — женщины так же, как и мужчины, — готовились к этому с детства, либо чтобы самим сделать харакири, либо чтобы принимать участие в церемонии в качестве помощника. Женщины совершали сеппуку только одним способом — вонзая нож в горло.
— Позже, не теперь, — сказал Ябу жене.
— Тогда пошли Зукимото. Ему наверняка можно доверять.
— Если бы Торанага не приказал всем женам и наложницам оставаться здесь, я бы послал тебя. Но это слишком рискованно. Я должен ехать, у меня нет выбора. Юрико-сан, ты говоришь мне, что моя казна пуста. Ты говоришь, я не имею кредита у этих мерзких ростовщиков. Зукимото говорит, что мы собираем максимальный налог с крестьян. Мне нужно больше лошадей, оружия, снаряжения, самураев. Может быть, корабль даст мне такую возможность.
— Приказы господина Торанаги были совершенно ясные, господин. Если он вернется и обнаружит…
— Да. Если он вернется, госпожа. Я думаю, он попал в ловушку сам. Господин Ишидо имеет восемьдесят тысяч самураев только вокруг и в самой крепости Осака. Для Торанаги поехать туда с несколькими сотнями человек было актом сумасшествия.
— Он слишком хитрый человек, чтобы рисковать собой без необходимости, — сказала она уверенно.
— Если бы я был Ишидо и он был в моих руках, я бы убил его сразу.
— Да, — сказала Юрико. — Но мать наследника все еще заложница в Эдо, пока Торанага не вернется. Генерал господин Ишидо не осмелится тронуть Торанагу, пока она не вернется в Осаку.
— Я убью его. Жива госпожа Ошиба или мертва — не имеет значения. Безопасность наследника зависит от Осаки. Если Торанага умрет, дела пойдут вполне определенным образом. Торанага — единственная реальная угроза наследнику, единственный шанс, используя Совет регентов, узурпировать власть Тайко и убить мальчика.
— Пожалуйста, извини меня, господин, но, может быть, господин Ишидо может повести за собой трех других регентов, объявить Торанагу изменником, и это будет его концом, а? — спросила его наложница.
— Да, госпожа, если бы Ишидо мог, он бы так и сделал, но я думаю, что этого не может ни он, ни даже Торанага. Тайко очень хитро подобрал пять регентов. Они презирают друг друга так сильно, что им почти невозможно в чем-то найти общий язык. Прежде чем принять власть, пять великих дайме публично поклялись перед умирающим Тайко в вечной верности его сыну и его семье. И они дали публичные священные клятвы согласно анонимному правилу в Совете и дали обет передать все государство в целости Яэмоиу, когда он достигнет возраста пятнадцати лет. Единодушная клятва означает, что фактически ничего не изменится до тех пор, пока Яэмон не станет правителем.
— Но однажды, господин, четыре регента объединятся против одного из-за ревности, страха или амбиций, а? Четверо решат, что приказов Тайко достаточно для войны, а?
— Да, но это будет маленькая война, госпожа, и один будет всегда разбит, и его земли разделят победители, которые затем назначат пятого регента, и через какое-то время один снова будет против четверых, и опять одного победят, и его земли конфискуют — все как Тайхо планировал. Моя единственная задача — решить, кто будет этим одним на этот раз — Ишидо или Торанага.
— Им будет Торанага.
— Почему?
— Остальные слишком боятся его, потому что знают, что он хочет быть сегуном, хотя очень отрицает это.
Сегун был высший чин, которого мог достичь простой смертный в Японии. «Сегун» означает Высший Военный Диктатор. Два дайме одновременно не могут носить этот титул. И только его императорское высочество, правящий император, божественный сын неба, который живет в уединении с императорскими семьями в Киото, может дать этот титул.
С назначением сегун получает абсолютную власть: императорскую печать и мандат. Сегун правит от имени императора. Вся власть идет от императора, потому что он происходит непосредственно от богов. Всякий дайме, который противостоит сегуну, автоматически является мятежником, противником трона, парией, и его земли конфискуются.
Правящего императора почитали как божество, так как он был прямым наследником по прямой линии солнечной богини Аматерасу Омиками, одной из дочерей богов Изанаги и Изанами, которая создала острова Японии из тверди земной. По божественному праву правящий император владел и управлял всей землей, и ему повиновались беспрекословно. Но на практике более шести веков реальная власть осуществлялась вне трона.
Шесть столетий назад в стране был раскол, когда два из трех великих соперников, полукоролевских самурайских семей Миновара, Фудзимото, Такасима, проявили враждебность по отношению к трону и ввергли страну в гражданскую войну. После шестидесяти лет войн Миновара одержал верх над Такасимой. Фудзимото, семейство, которое оставалось нейтральным, пережило это страшное время.
С тех пор, ревностно охраняя свои права, сегуны Миновара правили страной. Они объявили о своем наследственном сегунате и начали выдавать своих дочерей за членов императорской семьи. Император и весь его двор содержались полностью изолированными во дворцах с высокими стенами и садами на маленькой территории в Киото. Они сильно нуждались, а их деятельность ограничивалась наблюдениями за синтоистскими ритуалами — древней анимистической религией Японии и интеллектуальными изысками, такими, как каллиграфия, живопись, философия и поэзия.
Управлять двором Сына Неба было легко, потому что хотя он и обладал всей землей, но доходов не получал. Только дайме, самурай имел доходы и право на налоги. Получалось, что хотя все члены императорского дворца были по рангу выше самураев, все они существовали на содержание, выделяемое двору по решению сегуна, Квампаку, главного гражданского советника, или правящей в это время военной хунты. А великодушных среди них было мало. Некоторые императоры иногда соглашались ставить свою подпись под указами ради пропитания. Бывали случаи, когда денег не хватало даже для коронации.
Со временем сегуны клана Миновара потеряли свою власть над другими, потомками Такасима или Фудзимото. И поскольку гражданские воины продолжались не ослабевая целыми столетиями, император все больше и больше становился креатурой того дайме, который был достаточно силен, чтобы добиться физического обладания Киото. Как только новый завоеватель Киото уничтожал правящего сегуна и его род, он мог в зависимости от того, кто это был, — Миновара или другие, клясться в преданности трону и робко пригласить бессильного императора дать ему вакантное в настоящее время место сегуна. Потом, как и его предшественники, он пытался расширить свои права за пределы Киото, пока его, в свою очередь, не проглатывал еще кто-нибудь. Императоры женились, отрекались или занимали трон по желанию сегуната. Но всегда правящая императорская семья была нетронута и нерушима.