Василий Петрович Нечаев славился своим «жегловским» отношением ко всякого рода служебной документации. Заприметив у кого-нибудь на столе оставленную без присмотра секретную бумажку, он закатывал такие скандалы, что на шум народ сбегался ажио из дежурки – мол, нельзя ли потише, из-за ваших воплей мы настроечку «грузчиков» услышать не можем. Все мог простить своим подчиненным Нечаев: утерю объекта, пьянство на работе, слабые показатели, но только не нарушение приказа два нуля седьмого, приказа в части работы с секретными документами. На уличенного в этом женевская «Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных, или унижающих достоинство видов обращения и наказания» не распространялась. Впрочем, однажды Нестерову удалось подловить на этом деле самого Нечаева. Как-то раз они вдвоем сидели у того в кабинете и гоняли чаи. В этот момент заглянул дежурный и сообщил, что комендант прислал сантехника и тот просит Нечаева зайти в туалет.
– Куда зайти? – ошалело переспросил тогда Василий Петрович.
– В туалет, – подтвердил дежурный. – Комендант говорит, что по всей лестнице полетела фановая система и что засорилось, скорее всего, у нас.
– Ну? И дальше?
– Вот он и просит, чтобы начальник пришел и посмотрел.
– На что посмотрел?
– Не знаю… На этот… На засор, наверное, – выдвинул предположение дежурный.
– Он что, полагает, что я в своей жизни не насмотрелся всякого говна?… Нет, ты прикинь, Александр Сергеич, до чего мы дожили: средь бела дня является сантехник и требует чтобы я бросил все дела и пошел разделить с ним эстетическое наслаждение – посмотреть на засор. Это не контора, а какой-то публичный дом. И я в нем дежурный священник… Ладно, я ему сейчас устрою такой засор!..
Нечаев и дежурный вышли. Нестеров усмехнулся, представив что сейчас шеф сотворит и с сантехником, и с комендантом, повернул голову и увидел, что свой сейф Василий Петрович оставил открытым. Тогда бригадир схватил со стола листок бумаги, быстро написал на нем четыре строчки, скотчем прикрепил листок к внутренней стороне дверцы сейфа и аккуратно прикрыл ее.
Вечером, собираясь домой, Нечаев подошел к сейфу, потянул за ручку и его взору открылась цитата из известного советского поэта-сатирика, которая гласила:
Нестеров подумал было оставить такой же стишок и на память майору Касторскому, но затем рассудил, что это будет не совсем вежливо. В конце концов, человек его приютил, оказал услугу (хотя и наверняка небесплатную), обеспечил оргтехникой. Бог-то с ним: штабной человек, что с него возьмешь? Как говорится, не нами уставлено, не нами и переставится. Интересно другое: под каким таким соусом штабист затребовал себе архивные дела? Нестеров немного поразмышлял над возможными вариантами, но, так и не придумав убедительной версии, махнул рукой, уселся за стол и погрузился в чтение.
На работу с делами, в общей сложности, ушло около часа. Нестеров бегло пролистал их, пометил для себя наиболее интересные страницы и, воспользовавшись советом майора, отксерокопировал. Стопка бумаг получилась достаточно увесистой. Зажав ее под мышкой, он вышел из кабинета, захлопнул дверь и, убедившись, что та закрылась, по длинному коридору направился к лестнице. В этот момент в противоположном конце коридора показалась фигура… Нечаева. Сердце Александра Сергеевича затрепетало, как у юного прогульщика, который, прогуливаясь по школе во время урока, случайно натолкнулся на строгого завуча. Благо совсем рядом находился мужской туалет – туда-то Нестеров и ломанулся. Прислушался (а вдруг начальник идет именно сюда?), и тут его неожиданно окликнули по имени. Это был вчерашний «карманный» опер Вадим, который курил, сидя на подоконнике у раскрытого по случаю жары окна.
– Привет, какими судьбами?
– Да так, приехал кой-какие бумаги забрать, – уклончиво ответил Нестеров, подсаживаясь. – Ну, как вы вчера? Удалось кого-нибудь зацепить?
– Да как вы уехали, как раз такой клев пошел, только подсекай. Прикинь, взяли с кроссовками пацана, который за два дня до этого у той же самой тетки опять-таки пару кроссовок увел. Она его опознала. Я пацана спрашиваю: а те, позапозавчерашние, уже сносились, что ли? А он мне на полном серьезе: размер не подошел. Что ж ты, говорю я ему, враг рода человеческого, одну и ту же женщину огорчаешь? Мало ли мест на Апрашке, где кроссовками торгуют? А он: я, мол, специально все обошел и посмотрел – такой модели больше ни у кого нет. В общем, как моя бабушка говорит, голова с пивной котел, а ума ни ложки.
– Мы вчера снимок Яши со связями сделали. Пригодилось вам?
– Да, за снимок спасибо. Засветился там один очень интересный человечек, похоже, это через него Яша барахлишко сбывает.
– Вы, кстати, пузырь за адрес обещали поставить, – напомнил Нестеров.
– Ах да, про адрес… Очень я сегодня смеялся, когда про Яшу и такси читал, – хохотнул Вадим.
– В смысле? – насторожился бригадир.
– Да это старый Яшин приемчик. Он только у нас таким макаром человек пять кинул. Въезжает во двор. Хлопает дверью. Дверь хлопала?
– Вроде хлопала.
– Ну вот. Хлопает дверью, а сам обратно бегом в машину и ложится на заднее сиденье. Такси разворачивается, уезжает. Полная видимость, что клиент доставлен по назначению. Вернее, полная иллюзия видимости. Так что, в принципе, у квартир с первой по пятьдесят вторую вы могли ждать Яшу до скончания века. Или пока он в этот двор очередного мента не затянет.
Довольный произведенным на Нестерова эффектом, Вадим рассмеялся, а затем, желая немного успокоить расстроенного «грузчика», примирительно сказал:
– Да ладно, Александр Сергеич, не переживай… Зато вы в кабаке классно все сделали. А пузырь мы с тобой и так можем раскатать. У нас, если хочешь знать, на прошлой неделе у одного паренька еще почище прокол случился. Подумаешь – Яшу маханули, а тут человек реально на такие бабки влетел. Короче: поручил ему отец продать свою 99-ю. Тот дал объявление в газете, телефон оставил. Через пару дней звонит ему мужик, так, мол, и так, хочу купить вашу машину, и цена, и все остальное устраивают, как бы мне завтра на нее посмотреть? Ну наш и говорит: приезжай да смотри сколько душе угодно. А мужик ему: ох, вы меня извините, я работаю дознавателем, завтра весь день на дежурстве, не могли бы сами подъехать к зданию Кировского РУВД, часикам к двум, у меня как раз обед будет. Наш довольный, что своему собрату-менту машина достанется, взял отгул, приехал, ждет. В два часа с главного входа действительно выходит старлей, в форме, все дела, и начинает смотреть машину. Попросил документы, наш ему их из бардачка достал, старлей внимательно поизучал, вернул, и тот их обратно в бардачок сунул. Потом этот упырь говорит, можно я кружок вокруг памятника Кирова сделаю, послушаю, как она идет? Наш уши развесил, а чего, говорит, давай, сделай кружок. Старлей в машину сел, на площадь вышел и оттуда по газам и на Стачек. А наш все еще не врубается – стоит, ждет. Пять минут стоит, десять стоит. Потом подходит к старшине, который неподалеку в своем «козле» сидит, скучает, и спрашивает: а это старлей из какого собственно отдела? А старшина ему: дык, не нашенский это! Я, говорит, нашенских всех знаю, а «этого кота первый раз вижу». Наш тут ксиву вытаскивает, в морду ему тычет, давай, браток, выручай, ломанемся, может, догоним еще. А тот ему спокойненько так: не, говорит, не догоним. Почему? Дык, бензин у меня кончился, не видишь, что ли – потому и загораю. Подожди, через час напарник подъедет, тогда и погоняем… Вот такая история, Сергеич, а ты там за какого-то Яшу переживаешь.
– И что, так и не нашли тачку?
– Да ну, какое там. Его отец, кстати, до сих пор не в курсе. Парень сказать боится, опасается, как бы инфаркт не приключился… Ну так чего, насчет пузыря, сбегать?
– Нет, Вадик, спасибо. Давай как-нибудь в другой раз. Мне уже бежать пора.
– Ну тогда счастливо.
Нестеров вышел на улицу, позвонил Лямке, и уже через пятнадцать минут зеленая «лягушка» подобрала бригадира возле музея Суворова.
Ближе всех жил Козырев, поэтому поехали к нему на Лиговку. Паша провел мужиков в свою комнату и первым делом бросился убирать основательно захламленный стол. Нестеров, который был в гостях у Павла впервые, по-хозяйски осмотрелся и пришел к выводу, что комната очень даже ничего – жить можно. Бригадир уселся на диван, машинально взял в руки лежавшую на нем книжку, прочитал название: С. Сватиков «Русский политический сыск за границей». Присвистнул, наугад открыл, зачитал вслух:
«…Вознаграждение сотрудника находится в прямой зависимости от ценности даваемых им сведений и положения, занимаемого им в организации…»
– Ну тогда счастливо.
Нестеров вышел на улицу, позвонил Лямке, и уже через пятнадцать минут зеленая «лягушка» подобрала бригадира возле музея Суворова.
Ближе всех жил Козырев, поэтому поехали к нему на Лиговку. Паша провел мужиков в свою комнату и первым делом бросился убирать основательно захламленный стол. Нестеров, который был в гостях у Павла впервые, по-хозяйски осмотрелся и пришел к выводу, что комната очень даже ничего – жить можно. Бригадир уселся на диван, машинально взял в руки лежавшую на нем книжку, прочитал название: С. Сватиков «Русский политический сыск за границей». Присвистнул, наугад открыл, зачитал вслух:
«…Вознаграждение сотрудника находится в прямой зависимости от ценности даваемых им сведений и положения, занимаемого им в организации…»
«Толково», – одобрил бригадир и, обращаясь к Козыреву, спросил:
– Это кто ж тебя такими книжками снабжает?
– А, это?… Да так, соседка дала почитать, – уклончиво ответил Паша, который не афишировал свои доверительные отношения с Михалевой.
– Интересная у тебя соседка. Познакомишь?
– Да она сейчас, наверное, еще на работе, – вконец смутился Козырев и постарался перевести разговор в другую плоскость. – Может, вы есть хотите? У меня еще пельмени остались.
– Конечно хотим, – живо откликнулся Нестеров, вспомнив, что ничего не жрал с самого утра. – Вот только от пельменей меня увольте, хотелось бы чего-то более существенного… Так, Лямка, ты у нас что заканчивал?
– Техникум. Топографический.
– Отлично, значит должен уметь чертить… Паша, выдели нам с товарищем чертежником бумагу, рисовалки, а сам давай-ка дуй в магазин. Купи мяса, овощей каких-нибудь. Вот деньги.
– Да у меня есть еще.
– Ты мне это гусарство бросай. Есть у него… Господин Ладонин выделил нам на усиленное питание, так что давай, бери и вперед. И ни в чем себе не отказывай…
Когда через полчаса Козырев вернулся из ближайшего универсама, загруженный продуктами в красивых упаковках, то застал следующую сцену: Лямин сидел за столом и старательно заполнял рукописную схему, испещренную кружочками и стрелочками, тянувшимися к центру, где красовалась крупная надпись «Ташкент». Нестеров возлежал, забросив ноги на диванный валик, и диктовал: «Ближний круг, 1994 год, Аркадий, подельник, улица Марата, 16, бежевая „Волга“, госномер…».
Увидев Козырева, Нестеров вскочил и, потирая руки, довольный сказал Лямину: «Все, Шарапов, давай передохнем немного, а то от этих рож меня уже мутит».[54]
Бумаги спешно сдвинули на край стола, и Павел стал выкладывать продукты под одобрительные комментарии бригадира. Напоследок, немного помявшись, Козырев выудил на свет бутылку красного сухого. «В магазине сказали, что оно к мясу очень хорошо подходит», – оправдываясь, промямлил он. Нестеров повертел в руках бутылку: «Вообще-то, мужики, с этим делом надо бы пока завязать. Тем более, что один из нас, не будем показывать пальцами, вроде как за рулем… Но если, как уверяют в магазине, есть мясо без этого нельзя, то думаю, что стаканчик-другой сухого повредить не должен».
Ужин прошел в дружеской домашней обстановке, за которой Нестеров поведал «грузчикам» про завтрашний выходной, чем здорово обрадовал Лямина.
– Класс! Наконец-то съезжу на залив. Накупаюсь.
– Съезди, конечно. Только сперва смотаешься на «Юнону», купишь базы данных – адресную, фирмы, сотовые телефоны. Если будет еще что-то интересное – бери все до кучи, не экономь.
– Ну вот, – огорчился Лямка. – В кои-то веки собрался искупаться… Я ж пока до этого юго-запада от себя доберусь, уже полдня пройдет. О! Пашка, а давай вместе с тобой на нашей «лягушке» завтра с утра до рынка прокатимся, а потом на пляж.
– На Павла у меня другие виды, – обломал его Нестеров. – Слушай, Паш! У тебя в связи с завтрашним выходным никаких планов не намечается?
– Да вроде нет.
– Тогда я тебя попрошу – не отвезешь меня завтра в Рощино? Дочку надо повидать, уже две недели никак не могу вырваться.
– О чем разговор! Конечно, отвезу.
– А говорили, что машиной пользоваться только для работы, – съязвил было Лямин, но тут же осекся, поймав на себе тяжелый взгляд бригадира.
– Знаешь, друг мой Лямка, был у меня в РУБОПе один знакомый опер. Работал он в отделе, который разрабатывал организованные преступные группировки, и в начале 90-х недели не проходило, чтобы он не выезжал на задержания на омоновских сноповязалках. Так вот, была у него странная привычка: своих, местных, бандосов при задержании он, конечно, бил, но не сильно, так, в профилактических целях. Зато вот азеров, чеченов и прочих гостей нашего города метелил беспощадно. И когда его спрашивали, откуда у него повелось подобное пристрастие, мол, не националист ли он, часом, он неизменно отвечал: нет, я не националист, просто то, что положено Питеру, не положено Баку. Понимаешь, о чем бишь я?… Вот и славно. Все, мужики, доедаем – и за работу. Надо бы за сегодня тему с делами оперучета добить…
Через два часа результатом «мозгового штурма» стал список, в котором значились двенадцать близких связей Ташкента, а также семь адресов, к которым он когда-либо имел притяжение. Отдельным списком были представлены иногородние связи Ташкента, но их пока решили отложить – до лучших времен. Смотаться хотя бы в ближайшую по географии Москву у смены пока не было никакой возможности.
На следующий день Нестеров и Козырев добрались до Рощино часам к одиннадцати. Обрадованная Оленька расцеловала отца и тут же с деловым видом принялась рыться в пакетах, собранных Ириной. Перебрав фрукты-сладости и не найдя искомого, она демонстративно надула губки и обиженно заявила:
– Так я и знала. Никогда ничего ответственного вам с мамой поручить нельзя. Я же просила привезти мне июльский номер журнала Уез с «Фабрикой звезд». Неужели так трудно запомнить, а, папочка? В этой деревне у всех знакомых уже давно есть, а у меня – как обычно.
Оленька, как и все нынешние девочки ее возраста, была помешана на «Фабрике» и прекрасно ориентировалась во всех хитросплетениях, происходящих с участниками этого проекта, который лично у Нестерова вызывал чувство, близкое к отвращению. За что Оленька на него часто сердилась и называла, ни много ни мало, ретроградом. Пришлось Паше везти их за журналом в Зеленогорск. Получив желаемое, Оленька подобрела и великодушно разрешила себя развлечь. Так что они и в парк на карусели сходили, и на пляж заехали, и в кафе-мороженое посидели. Словом, оттянулись в полный рост и вернулись обратно в Рощино лишь в шестом часу, получив нагоняй от Елены Борисовны, которая в ожидании их уже дважды разогревала борщ.
Обедать сели на просторной открытой веранде. Оленька от обеда отказалась, сославшись на отсутствие аппетита, который она перебила из-за того, что папа перекормил ее мороженым и ушла гулять с подружками. А вот Нестеров и Павел с удовольствием отведали домашнего борща и жареной картошки с грибами – готовила Елена Борисовна отменно. Выпили мама с сыном и водочки – сначала помянули Антона, которого Елена Борисовна немного знала, а затем опрокинули традиционную «за дружбу и седьмую службу». Нестеров перехватил взгляд Павла, с интересом разглядывавшего висевшую на стене гитару:
– Играешь? Ну так давай, нажми на клавиши – продай талант.
Козырев снял гитару со стены, взял пару аккордов, прислушался, несколько позерски подкрутил колки и без всякого вступления запел:
В этот момент на веранду забежала Оленька. Остановилась, послушала. Когда Паша закончил, она зааплодировала и с видом знатока сказала:
– Хорошая песня, но лично я предпочитаю Гарика Сукачева.
– А меня, наоборот, Высоцкий сильнее цепляет. Гарик уж слишком попсовый какой-то, – вступил Козырев в полемику с одиннадцатилетней меломаншей.
Нестеров слушал их диалог и только диву давался, восхищаясь разносторонностью интересов дочери. Затем он не выдержал и вклинился в разговор с предложением:
– Пашка, а ты это… «Мурку» можешь? Ну, нашу… про парня из седьмого отдела?
– Начинается, – преувеличенно громко вздохнула Оленька. – Вот всегда у них с бабушкой так: как немного водки выпьют, так давай эту свою дурацкую песню петь. Как дети, честное слово.
– Ольга, смотри у меня, – пригрозила Елена Борисовна. – Чего-то ты сегодня разговорилась не в меру. Я понимаю, что молодой человек тебе приглянулся, но твое кокетство еще не повод, чтобы грубить близким.
– Вот еще, глупости какие. Он же старый уже, – возмутилась Оленька, демонстративно развернулась и ушла.