Еще одна случайная мысль в твоем духе, вызванная суматохой в коридоре: было бы очень смешно, если бы у кого-нибудь был синдром Туретта, но в мягкой форме. Они бы весь день ходили и повторяли: «Сахар! Сахар! Черт! Черт!», а окружающие не понимали бы, что происходит.
Ха-ха.
Шутка не удалась. К тому же ее могли придумать до меня. Впрочем, мне сейчас не до шуток! Да и как иначе?! Бетани! Черт побери! Я спросил твою маму, почему ты это сделала, но она не знает – бедная женщина просто в ужасе. Я тоже не знаю – вот дерьмо! Она сказала, что водитель автобуса нашел тебя в салоне. Ты была почти без сознания и только пробормотала, что тебя тошнит от самой себя и что тебе не нравится, в кого ты превращаешься.
Бетани, молодые вообще не знают, кто они такие! Ты еще слишком юна, ты не сформировалась как личность! Ты – лава! Ты – личинка! Ты – жидкий пластик! Только пойми меня правильно. Не то чтобы тебе станет легче, когда ты повзрослеешь – просто ты хотя бы немножко разберешься в себе. Совсем чуть-чуть. Возможно, ты себе не понравишься, но по крайней мере ты кое-что поймешь. Однако сейчас?! В твоем возрасте? Ни за что!
Помнишь, в самом начале нашей переписки я стал рассказывать о своей молодости – а потом прекратил? Потому что это бессмысленно. Да, я совершил много плохих и много хороших поступков, но потом они уравнялись, и я стал обычным человеком. Понимаешь, жанны д'арк и супермены встречаются нечасто. Мир населен простыми людьми вроде меня, которые плетутся себе вперед. Мы только и делаем, что плетемся, плетемся, плетемся. И хоть меня убивает мысль, что я ничем не отличаюсь от остальных, эту боль смягчает другая: я – представитель человеческой расы.
Предположим, ты судья или ученый. У тебя закончилось первое важное слушание, или ты сделала свое первое крупное открытие. О тебе заговорил весь мир – ты гений! Но потом ты начинаешь стареть и больше не делаешь открытий – твоя карьера на излете. Люди приходят в твою лабораторию или в зал суда, и все они повторяют одни и те же ошибки. Холодок пробегает по твоей спине. Ты осознаешь: «О господи! Так вот оно как. Человечество уже не станет умнее. Наш мозг не увеличивается, а накопленные людьми знания можно усваивать лишь понемногу. Как вид мы достигли пределов своих умственных возможностей…»
И потом ты просто плетешься вперед.
Расскажу тебе забавную историю из моего детства. Мальчиком я страшно любил играть в солдатики, но мама ненавидела войны (что странно, учитывая, какой сварливой бабой она была) и солдатиков мне не покупала. Я был еще слишком мал, чтобы развозить газеты и зарабатывать собственные деньги, да и магазин находился в милях от нашего дома. Однажды отец привез мне целый пакет солдатиков. Я чуть с ума не сошел от радости. Начал с ними играть, а потом вошла мама с телефоном в руке, присела рядом и сказала: «Хорошо, играй в войнушку, если хочешь, однако каждый раз, когда кого-то из солдат ранит или убьет, я буду звонить его матери. Готов? Раз, два, три… Начинай». Можешь представить, как мне было весело…
Короче, суть в том, что любая семья – это катастрофа. Некоторые семьи более взрывные, другие тихие, но токсичные. Я не совсем согласен, что именно родные повлияли на ход твоей жизни. Мне кажется, люди появляются на свет с определенными задатками. Подумаешь, твои близкие часто умирали! Все умирают, Бетани, и ты тоже однажды умрешь. Лет в восемьдесят, в хорошей больнице, окруженная любящими родственниками и медсестрами, которые не будут красть твои брошки или разбавлять морфий.
Да кто я такой, чтобы все тебе выкладывать? Если честно, понимание самого себя – единственное, что у меня есть. Только об этом я и могу спокойно говорить. Только этим я и могу поделиться с другими. Я заслужил это понимание, черт подери! И я – твой друг. Мама тоже тебя любит – нет, обожает! – и она потрясающая женщина. По-моему, ей уже можно немного о тебе позаботиться. Весь чай Китая не заставит меня вернуться в свои двадцать лет; с другой стороны, я завидую, что у тебя впереди такой громадный отрезок жизни. Нечего и говорить, ошибок впереди тоже много, и среди них наверняка будут забавные. Надеюсь, ты меня не бросишь – хотя бы потому, что других развлечений у меня нет.
Бетани, мир прекрасен. Жизнь коротка и в то же время очень длинна. Жизнь – это благо.
К тому же всегда найдется кто-нибудь, кто опрокинет рекламный стенд ручек «Шарпи» в отделе 3-Юг. Так что иди и наведи там порядок, да поживей!
Твой друг,
Роджер.
Ди-Ди
Дорогой Роджер!
Теперь спишь ты. Бетани принимает душ, а я сижу на ужасно неудобном стуле и пытаюсь крепиться. Сейчас мне намного легче. Бетани еще слегка шатается и выглядит пристыженной. Я не уверена на сто процентов, что она действительно хотела умереть. Таблетки проглотила в автобусе, среди людей. К тому же Бетани в последнее время так мало ела и так много работала, что могла вырубиться от простого обезболивающего. В детстве она чего только не жевала (землю из цветочных горшков, пауков-косиножек, дорожную соль) – и хоть бы что. Желудок у нее крепкий, как бетономешалка.
Роджер, я не хотела совать нос в чужие дела, но все-таки прочитала твое письмо к Бетани. Оно чудесное. И я прекрасно понимаю, что ты хотел сказать про старость и постижение самого себя. Только как объяснить это молодежи? К двадцати пяти годам ты осознаешь, что никогда не станешь рок-звездой, к тридцати – что тебе не быть стоматологом, а в сорок остается лишь два-три дела, которыми можно заняться – и то, если побежать очень быстро и успеть на поезд.
Передо мной сейчас два пути. Я могу жить, как жила, или последовать совету Бетани (она оставила мне записку на столе): заложить квартиру и потратить вырученные деньги на образование. Я склоняюсь ко второму. Бетани не хотела меня обидеть, она ясно дала понять, что моя жизнь мало отличается от смерти. А как насчет нее? Только между нами: мы отведем ее в муниципальный колледж и привяжем к двери кабинета, где идут вступительные экзамены. Потом убедимся, что у нее появились какие-нибудь планы – любые, мне все равно, лишь бы моя дочь вышла из состояния, в котором находится сейчас. Знаешь, Бетани открыла мне глаза, и больше я их не закрою.
Слышу ее шаги в коридоре.
Роджер, а ты случайно не хочешь измениться? Можем организовать клуб.
Как же Бетани повезло, что она тебя встретила!
Спасибо.
ДД
Бетани
Роджер!
Сразу скажу, что мне очень стыдно. НО! С другой стороны, ты не поверишь, кто навещал меня сегодня днем! Да, угадал, Грег. Обалдеть можно!!! Кто-то из Эль Шкряпо рассказал ему, что случилось. Он вошел в палату, когда я была не в духе (ох уж эта больничная еда! Ага, я снова ем), с букетом ромашек, выкрашенных в голубой цвет, и тут же заявил: «Знаю, знаю, выглядят эти цветы убого, но я посмотрел на оранжевые гладиолусы, которые продают внизу, и решил, что они будут уместнее на похоронах чьей-нибудь бабушки. Причем если бабушка умерла в 1948-м. Кто заказывал цветы для больницы – Мумия? Я бы мог купить букет с надписью „У нас мальчик!“ или „У нас девочка!“, но они были на редкость мрачные. Если бы я выскочил из утробы матери и увидел такое уродство, то подумал бы, что мир – не самое приятное место, и улетел бы прямиком в рай». Грег поглядел на меня, я поглядела на него и на его бейджик с надписью «Я знаю все про антидепрессанты». Затем он продолжил: «Итак, Бетани, я слышал, ты пыталась покончить жизнь самоубийством. Любопытно. Как я уже сказал, мир – не самое приятное место, но есть в нем и славные мелочи. Перво-наперво, юная леди, мы намажем вам губы черной помадой. Тут в соседней палате лежит байкер, которого пырнули ножом. К нему пришла подружка – вылитая Черная Орхидея. Так что я мигом».
Вскоре Грег вернулся с добычей, я накрасила губы, а он сказал: «Вот так намного лучше». И вновь завелся, на этот раз по поводу слова «вдохновение». В лифте он случайно услышал, как кто-то сказал: «Все в жизни нужно делать вдохновенно». Перефразирую Грега: «Знаешь, Бетани, меня не на шутку беспокоит затея с вдохновением. Началось это года четыре назад, и я прямо с ума схожу от злости. Подумай логически: Земля создана вовсе не для шести миллиардов человек, которые бегают по ней с вдохновенными лицами. Мир – для двадцати миллионов людей, которые по́том и кровью добывают себе пропитание». (К этому времени он уже ел шоколадные конфеты, принесенные моей соседке, престарелой женщине в коме.) «Как я понимаю, несколько лет назад вышла книжонка из серии „Помоги себе сам“, и ее автор велел читателям найти свое вдохновение. Отвратная фразочка, скажу я тебе. Знаешь, по человеку сразу видно, если он недавно прочел эту дрянь: он слегка очумелый, модно подстрижен и всё хочет поговорить о Высоком, но выдает только жалкие банальности. Встречаешься с ним через полгода, а он уже грустный и изможденный, как будто из него выкачали всю радость – жизнь пошла своим чередом, он бросил затею с поисками вдохновения, которое ему все равно не суждено найти. Конфету хочешь?». Я только сказала: «Грег, мы прямо как на свидании». А он ответил: «Да уж, Бетани. На свидании со смертью».
О, Роджер, кажется, я влюбилась!
Б.
«Шелковый пруд»: Кайл
– Мне придется тебя уволить, Гло, – сказал Леонард ван Клиф.
– Что?! – переспросила та.
– Что слышала. Ты слишком стара для леди Виндермир, слишком толста в пышных платьях, ты не учишь роль и в последнее время… ну, скажу как есть: разваливаешься на части.
За этот вечер Кайл ни разу не видел, чтобы у Стива и Глории не нашлось слов, но когда-то все случается впервые.
– Что ж, – продолжал Лео, – если вам, алкашам, сказать нечего, я допиваю скотч и сваливаю отсюда. – Он допил, поставил стакан и поглядел на Кайла. – Эти старые развалюхи отлично сгодятся для романа, парнишка. Выжми из них все, что можно. – Он подошел к двери. – Пока!
Кайлу внезапно стало очень грустно – впервые за несколько лет. Ему вовсе не хотелось быть сейчас в этой комнате, но план бегства не придумывался. Смотреть на Глорию он тоже не хотел, а пришлось – чтобы не показаться грубым. Глаза у нее покраснели и увлажнились. Руки сложены на коленях, осанка безупречная. Она была потрясена. Стив сел рядом и погладил ее по ноге.
Кайл вспомнил, что давно не видел Британи – когда она вернется? Сколько свежего воздуха необходимо женщине?
Глория шевельнулась.
– Я придумала! – сказала она. – Пойду найду Британи и попрошу ее сделать мне пластическую операцию. Я снова буду молодой. Я изменюсь, вот увидите. Я читала брошюры – феминистки перевернули мир. Теперь мы в состоянии делать такое, о чем раньше и подумать не могли! Я продам серебро, если понадобится. – Она встала и пошла к выходу. – Заодно Британи удалит эту штуковину, которая донимает мою селезенку.
– Моя жена быстро ходит, – сказал Кайл. – Вы ее не найдете.
– Ну, попытка не пытка. – Глория повернулась к Стиву: – Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду молодой и красивой.
– Глория…
– Нет, милый. Я пойду. – Она пробралась через игрушки Кэнделла к выходу, взяла пальто и вышла в ночь. На несколько секунд дом замер, точно на фотографии, а потом Стив обратился к Кайлу:
– Что будете делать?
Кайл пожал плечами.
– Ну да, вы еще слишком молоды, чтобы знать, – сказал Стив, разглядывая цветную пластмассу вокруг. – Вы с женой хотите детей?
– Мы, возможно, расстанемся.
– Кэнделл был очень хороший мальчик.
Кайл понятия не имел, где искать ключ к этой шараде с ребенком.
– Не сомневаюсь.
– Полагаете, мы с Глорией его выдумали?
– Я такого не говорил.
– Посмотрим, что мир сделает с вами через несколько лет, Кайл. Посмотрим. – Стив достал из шкафа бушлат и охотничью шапку, оделся. – Ну, приятного вечера. Пойду разыщу мою Глорию. – И вышел.
Кайл обошел гостиную. Она была полна напряженной пустоты, какая обычно возникает в комнатах, где только что прошла вечеринка. Каждый стул и каждый уголок еще хранили недавние воспоминания. Кайл попытался сложить в голове весь вечер, бегая взглядом от двери к двери, от стакана к стакану. А потом вспомнил про кабинет Стива. Мороз пошел у него по коже. Он поднялся наверх с таким чувством, будто оказался в пещере, холодной, мокрой и пустой. Кайл словно держал зажженную свечу, причем крошечный огонек был его последней связью с человечеством: легкое дуновение – и она исчезнет.
В кабинете Стива стояла полная тишина, точно такая же, как и час назад. А возможно, как и десятки лет назад. Он приблизился к письменному столу и подумал о том, что лежит на дне последнего ящика.
Сел в кресло.
Посмотрел на ручку ящика.
Подумал о литературе.
Подумал о том, что у любого книжного персонажа несколько прототипов и что герои часто меняются по ходу истории. Порой Кайл сам не знал, зачем создал тот или иной образ; приходилось доверять своему чутью и писать дальше. Иногда прототипом героя оказывался не тот, кто задумывался изначально, и Кайл понимал это лишь к концу книги.
Существовал ли Кэнделл? Или Стив с Глорией сошли с ума?
Кайл понял, что Британи не вернется. Он почувствовал себя красивой вазой с отбитым краем.
Снова поглядел на нижний ящик стола. Что же могло так подействовать на Стива и Глорию? Какие события меняют нас до такой степени, что из живых людей мы превращаемся в карикатуры?
Кайл выдвинул ящик, но ничего нового не узнал. Ощущение было, что он смотрит на гору Рашмор или Ниагарский водопад. Он словно был туристом в этом мире, которому не принадлежал и никогда не будет принадлежать. Перед Кайлом в пыльном дубовом ящике лежала причина падения – ничего грандиозного или лиричного, отражающего всю скорбь мира и бесконечную боль человечества. Просто оранжевый шнур садового удлинителя. Как это понимать, черт возьми?
«Шелковый пруд»: Британи
Британи Фалконкрест шла не останавливаясь. Когда она проходила мимо поздних крокусов, покрытых инеем, ее озарило, что существует два вида прогулок. Первый – когда ты выходишь за дверь и точно знаешь, что скоро вернешься. Второй – когда ты уверена, что не вернешься никогда.
Город выглядел куда ярче, чем несколько часов назад. Звуки стали пронзительней, и все вокруг казалось не мертвым, а крепко и сладко уснувшим.
Что будет с Кайлом? Ничего, справится. Вначале ему станет больно, но потом все образуется. Легкая боль еще никому не повредила. На прошлое Рождество он мечтал найти идеальную елку, а Британи хотела дерево с характером. Теперь Кайл – дерево с характером. Подумаешь, большое дело. Он уже взрослый.
Британи стояла на углу и размышляла, когда рядом остановился автобус. Двери открылись. Водитель посмотрел на нее и сказал: «Проходите, юная леди».
Внутри было светло и как-то по-хлебному тепло. «Что ж, – подумала Британи, – пусть я не знаю, куда иду, но почему не добраться туда побыстрее?». Она поднялась в салон, поразмыслила, куда ей лучше сесть, и устроилась прямо за водителем.
«Шелковый пруд»: Стив
Стив шел навстречу огням главной торговой улицы города, шел быстро. За спиной осталась банда подростков с петардами и горящий автомобиль марки «хундай». «Хундай» горел так ярко, что стены окружающих домов светились белым. Ночь была тихая, и дым от машины поднимался в небо ровной колонной; пламя почти не шумело – словно воздух медленно выходил из шарика. За огнем Стив разглядел солнечные прожекторы театра – да сегодня премьера! Где же еще быть Глории? Когда он двинулся к театру, мимо пронеслась дюжина полицейских машин с мигалками и выключенными сиренами.
Спектакль уже закончился, прожекторы дали последний электрический залп и потухли. Улица почернела. Стив решил продолжить поиски жены в центре города. Когда глаза привыкли к темноте, из нее выплыли сочные неоновые вывески и огни фар, белые и красные маячки. Сквозь окна ресторана Стив увидел белые скатерти, манящие зажженные свечи, а за одним столиком – тройняшек. Перед ними был праздничный торт в бенгальских огнях. Стив посмотрел направо: там стояла Глория, тоже глядя на тройняшек, на их торт и белые искры. Она плакала.
Стив промолвил:
– Глория, прошу тебя, не плачь. К чему слезы? – Он обнял жену. – Пойдем-ка. Хочу показать тебе одно место.
– Какое?
– Сюрприз.
Стив повел Глорию за угол, где журчал фонтан, играя веселенькими огоньками.
– Вон, гляди, на той стороне площади…
– Что там?
– Сейчас узнаем.
Белое здание было подсвечено снизу, точно торт в голливудском кино. Из торта вот-вот должна была выпрыгнуть танцовщица.
– Пойдем, – пригласил Стив.
Глория посмотрела на табличку. Они собирались войти в планетарий.
– Стив, зачем все это?
– Ш-ш. – Он обнял ее за плечо, и, пока никто не видел, они прошмыгнули за бархатную ленту в длинный тихий коридор. – Сюда. – Стив открыл какую-то дверь. За ней оказалась чистая прозрачная вселенная и звезды, похожие на лужицы детского питания, расплескавшегося по небу. В зале больше никого не было, и Стив попросил Глорию сесть рядом. В самом сердце планетария зажужжали механизмы, завертелась линза, и включились главные проекторы. Стив взял жену за руку. Вместе они стали любоваться северными огнями.
Он повернулся к Глории.
– А что, если бы мы были не людьми, а пришельцами с далекой планеты? Мы отличались бы от остальных землян, и все наши поступки казались бы сверхъестественными и очень важными. Красота, чудо и надежда наполняли бы даже самые простые наши действия. Вот было бы здорово!
– Да, – согласилась Глория.
– А что, если б мы выбросили все наше барахло – дом, книги, плиту, ковры, пыль, – начисто забыли о прошлом и устремились бы в неизвестное?
– Было бы очень здорово, Стив. Правда.
Он слышал только свое и ее дыхание. Звезды молчали. Он пихнул ее в бок.