Мир, который я себе представляла, совершенно не похож на мир, в котором я оказалась. Наверное, все в моем возрасте это понимают и понимали еще на заре человечества. Я никак не могла ожидать, что он будет полон реактивных самолетов, клиник искусственного оплодотворения, всяких вирусов и – черт! – Гугль говорит, что есть даже свиньи, светящиеся в темноте. Наша планета обречена на вымирание: исчезают животные и возможность чуда. Оставшиеся живые твари – пусть они чирикают, блеют или мяукают – уже не живые. Это голоса мертвых, которые пытаются нас предостеречь. Согласно статистическим данным, я должна умереть примерно в 2062 году, но я не могу представить себе даже 2032-й.
Сменим тему.
Вэйн умеет улыбаться. И ему приятно носить тебе вещи. Я делю всех собак на две категории: те, что смотрят на брошенную палку как на камень, и те, что даже камень принесут обратно. По-моему, Вэйн ради тебя прыгнет в пропасть.
Черт, теперь я захотела собаку.
Пять минут спустя:
Кайл подарил мне папку, полную ореховой смеси (миндаля в ней больше всего), и мы снова поговорили о его мертвой бабушке. Мне даже стало жутко. Выходит, я теперь знаток в этих вопросах. Но Кайл нуждается во мне. Похоже, он раньше вообще ни с кем нормально не разговаривал.
Больше всего его напугала больница. Бабушка лежала в одноместной палате повышенной комфортности. Отец Кайла – идиот-недомерок с коллекцией трофейных жен, и по большей части Кайл сидел в этой палате один. Бабушка была в полной отключке, ей то и дело кололи морфий, и бедняга пытался как-нибудь отвлечься: смотрел на горы, уже присыпанные снегом, и – ты не поверишь! – пытался силой мысли взорвать самолет, прямо как Стив.
Опять меняю тему.
Блэр уволили за воровство. Скрытая камера записала, как она стырила жвачку.
Ненавижу будущее.
P.S. Вопрос: что у Ди-Ди было на завтрак?
Ответ: Несколько сигарет.
«Шелковый пруд»: Стив
Прошел час, а Стив все читал гостям лекцию о своих книгах.
– Знаете, как «Бостон глоуб» назвал мой пятый роман? «Пятилеткой по миниатюризации».
– Здорово!
Тут Стив наконец понял, что пора бы и гостям дать возможность высказаться. Может, этот молодой Фалконкрест хочет о чем-нибудь нам поведать. Но потом Стив вспомнил, что Кайл – писатель, и наверняка станет говорить о своих книгах. Скукотаааааа. Стив в душе застонал, поглядел на Кайла и решил, что как хозяин обязан задавать гостям вопросы. Ни с того ни с сего он спросил:
– Скажите, Кайл… Должно быть, читать вы любите не меньше, чем писать. Какие книги произвели на вас самое сильное впечатление?
Кайл изумленно уставился на хозяина дома.
– Неужто вы задали кому-то вопрос? Поразительно.
– Чепуха. Вы ведь у меня в гостях, и, кроме того, вы писатель. А писатели всегда поддерживают друг друга. Ни о какой зависти между ними и речи быть не может. Вы даже не представляете, как я радуюсь успехам других литераторов! И мне очень интересно слушать их рассказы о своем творчестве. Так что не стесняйтесь, Кайл, откройте секрет: какие книги больше всего повлияли на вашу жизнь?
– Ну…
Кайл заговорил, и Стив честно пытался делать вид, что слушает. Сам он вспоминал вечера, когда ему приходилось задавать писателям этот же вопрос. Они обязательно упоминали жалкого выскочку Сэлинджера – напрочь лишенного фантазии писаку, у которого все произведения строились на телефонных разговорах.
Какие еще книги нравятся пишущей братии? Ах да, порнографическая жижа этого пидораса… как его? Небулов? Нунавут? Набоков? Да, Набоков с его «Лолитой». Рассуждения онаниста, увековечившего свои грязные похотливые мыслишки.
Пока Кайл говорил, Стив вспомнил один случай с этой «Лолитой». Лет десять назад группка воинствующих лесбиянок, изголодавшихся по любви, устроила семинар: они хотели убрать «Лолиту» из школьной программы. Стив, прячась от одного профессора, случайно забрел в их аудиторию, и зачинщица бунта спросила, что он думает о «Лолите». Стив ответил, что это чистой воды разврат.
– Вы читали ее сразу после публикации или недавно?
– Что вы! Я и вовсе ее не читал.
– Постойте, – сказала женщина. – То есть вы сейчас прилюдно оговариваете книгу, которую в глаза не видели?
Стив пролепетал что-то о делах и был таков.
…Щелк!
Он очнулся от короткого забытья и вновь оказался в гостиной. Вот черт, я же задал Фалконкресту вопрос! Теперь придется слушать. Ладно, Стив, соберись с силами. Раскрой уши…
Кайл говорил:
– …надо сказать, что я не очень-то верю в будущее, а прошлое и вовсе вгоняет меня в краску. И в целом я не верю людям. Они того не стоят. Лишь несколько авторов вызывают у меня доверие. Они тоже считают жизнь скоротечной, страшной и беспощадной. В «Услышанных молитвах» Трумен Капоте доносит до нас эту мысль, описывая давно исчезнувшее, почти мифическое высшее общество. Я не устаю восхищаться «Белым альбомом» и «Ковыляя в Бетлехем» Джоан Дидион; практически всем, что написал Курт Воннегут. Их произведения напоминают нам, как мрачна жизнь, и лишь редкий луч солнца порой делает ее ярче.
О ком это он говорит? Стив опять перестал слушать Кайла и вспомнил вчерашний семинар по библиографической классификации Дьюи. Потом он подумал, что даже неправильная расстановка сидений может свести на нет годы политической работы, и с тех пор, как в 80-е (после долгих и ожесточенных споров) в аудиториях появились передвижные стулья, собрания стали проходить иначе.
Фалконкрест не унимался:
– Мне нравятся книги о внезапных кризисах в современной культуре. Например, в «Уайнсберг, Огайо» Шервуда Андерсона рассказывается о столкновении сельского хозяйства и индустрии в начале двадцатого века. В «Ниже нуля» Брет Эллис описывает, как в Калифорнии доцифровой эпохи вдруг расцвели материальные ценности. «Бойцовский клуб» Паланика – мощный удар по потребительской культуре, а сочинения Балларда заставляют нас задуматься, куда катится этот мир – особенно «Сошедшие с ума». Эта книга снова и снова приводит меня к мысли, что единственная надежда человечества – дети, которые однажды мутируют и будут так отличаться от нас самих, что наши механизмы выживания покажутся им старомодными и бессмысленными.
Стив мысленно планировал следующую неделю: дюжина встреч; возможно, письмо издателю о новой книге, которую он пытается начать уже – сколько? пятнадцать? двадцать лет? Закупка спиртного и, если повезет, доставка черно-белого журнала с фотографиями из Сан-Бернардино, наглядно рассказывающего о пользе принятия солнечных ванн нагишом.
Стив вновь прислушался.
– …Если честно, я читаю все подряд, даже предупреждения на упаковках лекарств. Мне нравится смотреть на строчки и делать вид, будто я что-то смыслю в штрих-кодах.
– В штрих-кодах? – смутилась Глория.
Кайл продолжал:
– Думается, у каждого читателя есть список любимых книг, и эти списки уникальны, как отпечатки пальцев. Я подозрительно отношусь к молодым, которые считают своим любимым писателем Генри Джеймса или еще какого-нибудь покойника. Представьте, что спрашиваете юную девушку о любимом музыканте, а она в ответ называет Вивальди. Поверите вы ей? С возрастом начинаешь больше ценить классику, но эти книги не так обнадеживают, как любимые.
Стив скользнул взглядом по столу и заметил комара на горлышке бутылки.
– И вообще, – подытожил Кайл, – мне бы очень хотелось, чтобы на вопрос о любимых книгах все отвечали только правду. Увы, начитанные люди редко бывают честны в этом смысле. Итак, я спрашиваю: какие книги изменили вашу жизнь?
Британи посмотрела на Стива.
– Мой муж уже в двадцатый раз произносит эту речь, – сказала она.
– Я действительно так считаю, – улыбнулся Кайл.
– Можно по крайней мере не делать вид, что говоришь об этом впервые!
– На что ты намекаешь?
– Кайл, за последний год ты двадцать раз повторил одно и то же. А сколько будет через двадцать лет? Тысячу? Разве мысль об этом не сводит тебя с ума заранее… ну, что рано или поздно ты превратишься в говорящего робота?
– Как мило! – воскликнула Глория. – Муж и жена поцапались! Только взгляни на них, Стив, совсем как мы с тобой в молодости.
Роджер
Я люблю выпить.
Под действием спиртного я чувствую себя, как дитя в утробе матери. Но если эмбрион не получает алкоголя, то почему люди считают утробу чуть ли не первоклассным курортом? Должно быть, существует некий эмбриоголь. Представьте, что переживает новорожденный, которого вытаскивают из матки и лишают эмбриоголя. Его нервная система сию секунду начинает бить тревогу: «Эй! Теперь ты – часть этого мира!» Жестоко.
Мне кажется, все ученые мира должны начать поиски формулы эмбриоголя. Представьте, что вы приняли дозу «Э»: вам сразу стало тепло, уютно и приятно, даже если минуту назад вы вытаскивали тележку из канавы возле индейской резервации или собачились с клиентом, который хотел получить скидку по просроченному купону.
Однако тут не обошлось бы и без подвоха. Не забывайте о святой Терезе Авильской, покровительнице всех молящихся. Если вы в самом деле станете эмбрионом, то превратитесь в зомби, аутиста – словом, так отгородитесь от окружающих, что они примут вас за овощ. Ваш мозг станет мозгом эмбриона. Причем не в результате травмы – он сотрется сам, точно диск или кассета, как будто вы и не рождались вовсе.
Почему я все это говорю? Из-за моей матери.
Однажды, много лет назад, я приехал в гости к родителям. Отец был внизу, а мама наверху. Я поздоровался с папой, и тот прокричал: «Милая, твой любимый сын приехал!» Радостная мама, точно девочка, прискакала в гостиную, напевая: «А я как раз испекла печенье с изюмом и арахисовым маслом…» Тут она завидела меня, и ее настроение упало ниже плинтуса.
– О. Здрасьте.
Нет, я, конечно, здорово насолил родителям и вполне заслужил такой холодный прием, но здесь было что-то неладно. Мама словно испугалась меня, и через несколько секунд я осознал, что дело не в моем плохом поведении. Она попросту меня не узнала.
Болезнь Альцгеймера развивалась у нее быстрее, чем это бывает у других. Первые симптомы проявились уже в пятьдесят с лишним – очень рано, хотя такие случаи известны. Как-то раз она потеряла ключи от машины. Месяц спустя отцу позвонили из полиции и сказали, что его жена сидит, скрючившись, в чьей-то ванне и не может назвать свое имя.
Когда мама начала ходить под себя и все такое, папа нанял сиделку. Долорес была из Мексики и обращалась с больной, как с ребенком, что устраивало ее куда больше, чем если бы с ней обращались как с взрослой. Шесть лет спустя отец развелся с мамой и женился на Долорес, а сразу после рождения Зоуи мамы не стало. Она умерла от воспаления легких. Я постоянно спрашиваю себя: зачем мы помогали ей жить? Разве не жестоко было продлевать ее мучения? Становилось ли ей легче? Страдала ли она – особенно в те ночи, когда визжала и кричала, а мы не могли понять, в чем дело? И неужели мир стал для нее лучше после всех этих мучений?
Особенность болезни Альцгеймера заключается в том, что и больной, и его родные прекрасно знают, что происходит – это как ходить по яичным скорлупкам. Даже из-за забытого телефонного номера между близкими возникает напряжение, точно вот-вот разразится буря. Ругани и слез не миновать. Странно, но облегчение приходит лишь тогда, когда болезнь берет свое. Больной уже не помнит, кто он и где он. Какие сны он видит? Те же, что снятся ребенку в утробе матери? Получает ли он эмбриоголь?
Бетани
Роджер, самое смешное, что могло произойти со мной в этой дыре, случилось сегодня, и ты все пропустил. У одного типа напрочь снесло крышу. Кайл был на кассе и… ну, сам понимаешь, Господь не хотел, чтобы Кайл работал кассиром, Он придумал для него другую профессию. В общем, подходит этот тип, лет ему сорок пять. Джинсы. Дурацкая спортивная рубашка в темно-зеленую клетку и с короткими рукавами – такую напялил бы какой-нибудь политик с левацким уклоном на игру в гольф. Постояв немного в очереди, тип начинает орать:
– Жалкие неумехи! Раз у вас руки из жопы растут, увольняйтесь! Почему я должен платить за ваше убожество?! Я не хочу, чтобы на мне учились! Я пришел купить канцтовары, а не смотреть, как вы тут разучиваете артикулы!
Кайл ничуть не смутился – у него душа с тефлоновым покрытием. Он просто перебирал артикулы в компьютере, пока не нашел правильный.
Я как раз снимала праздничные плакаты с окна. Шон прошептала:
– Это мистер Вяк. Он чокнутый. Давно к нам не приходил. Если его завести как следует, можно описаться от смеха.
Ну, я подумала, будь что будет, и спросила мистера Вяка:
– Сэр, раз уж вы начали, может, вам еще что-то не по душе?
И пошло-поехало:
– Картофельная шелуха. Я ее просто ненавижу. Она мерзкая на вид и на вкус. В ней не только нет витаминов и минералов, она еще и содержит кучу пестицидов, фунгицидов, ларвицидов и прочей агрохимической отравы! Повара, которые готовят нечищеный картофель, просто обленились, мать их! И точка. Говорю вам, картофельная шелуха – это лень во плоти. А если вам нужны факты, то посмотрите, как резко увеличилось число раковых заболеваний на острове принца Эдуарда, где выращивают картошку.
Я ответила:
– Очень хорошо вас понимаю. На вкус шелуха ужасная, и люди всегда так и норовят тебя пристыдить, если в закусочной ты не пускаешься в пляс от счастья, когда тебе подают нечищеный картофель.
– Вот! Наконец-то здравомыслящий человек!
– А что еще вас донимает?
– Ну, раз уж вы спросили… Я терпеть не могу людей, которые не покупают себе микроволновку из чувства морального или экологического превосходства. Бросьте, кому вы пудрите мозги? Обычные печи жрут триллионы мегаватт впустую! Микроволновки занимают мало места, они безопасны и экономичны. А благодаря Китаю – почти бесплатны. Как им это удается, я спрашиваю? Как эта страна делает даже дерьмо дешевле, чем оно есть?
– Все в этом магазине произведено в Китае, – сказала я. – У меня аж голова идет кругом, когда я об этом думаю. Что еще?
– Почему в ресторанах еду кладут в горячие тарелки? На каждой кухне обязательно найдется мудак, который засовывает блюда в духовку, и когда тебе приносят еду, она испускает бешеное количество пара и вызывает угри. Официант обязательно скажет: «Осторожно, тарелочка горячая». Приходится ждать минут десять, пока она остынет, и все равно потом ты обожжешь язык и нёбо! Короче, вся эта фигня с горячей едой – жульничество. Люди должны есть пищу не горячее, чем кровь.
– Аминь.
К этому времени мистер Вяк уже был на кассе. Я посмотрела на его покупки и сказала:
– Мне тоже нравятся ручки «Шарпи».
Тогда этот ненормальный обратился к упаковке ручек:
– Как же все остальные без вас обходятся, милые «Шарпи»? Ваши кончики всегда выдают точное количество чернил, чтобы линия получилась заметная, но не слишком жирная. Спасибо вам, рученьки!
Я продиктовала Кайлу артикул, мистер Вяк расплатился и ушел.
Вот придурок! Но благодаря ему я запомню этот день.
Роджер, у меня никогда не было знакомых с болезнью Альцгеймера. А что ты будешь делать, если заболеешь ею? И откуда ты столько знаешь про книги, писателей и вообще литературу? Ты же недоучился в колледже. Я в восхищении.
Кстати, об учебе. Подумываю вернуться. Только не смейся: я хочу стать медсестрой. Просто представила, как Кайл сидит в палате с умирающей бабушкой, и что-то внутри меня щелкнуло. Как тебе, а?
Да, пока не забыла. Недавно я сказала маме, что мы до сих пор переписываемся, и она заявила: «Знаешь, наверное, он не такой урод, как я думала».
Эту женщину не поймешь.
Б.
«Шелковый пруд»: Британи
Нелегко одновременно быть уважаемым хирургом и женой Кайла Фалконкреста, сенсации литературного мира. Сегодняшний вечер – прекрасный тому пример. Хозяева даже не спросили, чем занимается Британи: видно, посчитали красивой безделушкой. Первые полчаса она слушала других и разглядывала странную гостиную Стива и Глории. Комната была похожа на проект «Письмо в будущее», который она делала во втором классе: в маленький офисный сейф (вроде тех, что продают в «Скрепках») она положила несколько газет, консервы, плеер, кассету «Нирваны» и фланелевую гранджевую рубашку.
Гостиную Стива и Глории запечатали для потомков где-то между первым и вторым разводом Элизабет Тейлор и Ричарда Бартона. Журналы на тумбочке восхваляли новый роман Джона Чивера. Плексигласовая крышка поворотного столика в углу была покрыта толстым слоем пыли, так что стала непрозрачной, а обложки виниловых пластинок выгорели на солнце. Британи бросилось в глаза, что на стенах нет никаких семейных фотографий, портретов или рисунков. Зато, если прищуриться, на всех поверхностях можно было различить тонкую никотиновую глазурь. Британи рассеянно взяла со стола какую-то статуэтку и услышала легкий щелчок: треснули многолетние оковы пыли и застоя.
Роман Кайла стал популярным уже год назад, но Британи так и не привыкла к своей новой участи невидимки. Раньше она, как могла, поддерживала мужа, которого никто не замечал – и поэтому твердо знала, что и как делать. А теперь он прославился; их жизнь стала проходить в бесконечных турах и званых ужинах с самыми богатыми и умными людьми страны, до смерти ей наскучившими.
И тут Стив удивил Британи. Когда она уже решила, что окончательно превратилась в невидимку, с ней заговорил любимый писатель! И не просто заговорил, а потратил целый час, чтобы снабдить ее подробнейшими сведениями из личной жизни, которые стояли за пятью его романами. Она прямо опьянела от восторга, а он все говорил, говорил, говорил… Лично с ней. Кайла и Глории будто не было в комнате. Муж никогда не понимал увлечения Британи (впрочем, она и сама не понимала), но любовь порою трудно объяснить.