Потом Риббентроп пригласил всех гостей выйти с ним на крыльцо замка и осмотреть трофеи. Двор был ярко освещен факелами; перед нами выложили всю добычу. Восемь егерей в форме протрубили отбой, торжественно и трогательно.
Рано утром мы вернулись в Зальцбург, а Чиано – в Рим. Охота закончилась.
Зальцбург
28—29 октября 1941 года
Под конец пребывания в Шенхофе я беседовал с Гиммлером во время лечебного сеанса, и разговор зашел об охоте. Я сказал, что мне она очень понравилась и что я никогда так хорошо себя не чувствовал, как во время охоты на оленей. Я становлюсь совсем другим человеком, проводя в погоне за оленем долгие часы на свежем воздухе, и продолжаю пожинать плоды этих дней охоты еще долгое время спустя.
Гиммлер согласился, что это действительно лучшая часть охоты, но истинная цель погони за оленем – застрелить несчастное животное – всегда вызывала у него протест.
– Можете ли вы получить удовольствие, господин Керстен, от стрельбы из укрытия по бедным существам, пасущимся на лесных опушках, – невинным, беззащитным и ничего не подозревающим? По сути своей это чистое убийство. Я нередко убивал оленей, но должен вам сказать, что у меня становилось тяжело на душе всякий раз, как я глядел в их мертвые глаза.
Гиммлер и раньше откровенничал со мной в таком духе. Те, кто знал его и с кем я говорил об этом, рассказывали, что раньше он был страстным спортсменом, но после долгих размышлений и под влиянием Гитлера изменил свою точку зрения. Сегодня в этих вопросах он очень мягкосердечен. Всякий раз, как его приглашали за город на охоту, он вскоре покидал компанию, а когда через несколько часов его встречали снова, он не делал ни одного выстрела. Он проводил время в созерцании деревьев или погружался в интеллектуальные беседы с егерями о природе и немецкой мифологии. Совсем недавно он снова отказался стрелять, назвав в качестве причины нежелание нарушать красоту природы и покой леса. Он предпочитал охотиться с фотоаппаратом.
Я вспомнил об этом и продолжил разговор, сказав:
– Люди охотились во все эпохи, господин Гиммлер. Что произойдет с дикими зверями, если не регулировать их численность? Кроме того, охота – истинно германское занятие; можно сказать, она у нас в крови.
– Вы не проймете меня такими аргументами, господин Керстен, – парировал Гиммлер. – Если наши прародители охотились, то потому, что дичь была им крайне необходима для питания. Я одобряю такую охоту, и сам принял бы в ней участие. Кроме того, она была по-настоящему опасна, и они не стреляли из многозарядных винтовок с оптическими прицелами, прячась в укрытии. Это было истинно мужское занятие. А что происходит сегодня? Толстяки выряжаются в театральные охотничьи костюмы, вооружаются самыми современными ружьями и едут на своих больших автомобилях в охотничьи дома. Здесь их встречают егеря и ведут по подготовленным тропинкам, с которых тщательно удалены все веточки, а цель всего этого – застрелить какую-нибудь бедную косулю или оленя, которых егеря выбрали и пометили за несколько недель до того. Это имеет такое же ничтожное отношение к германским охотничьим инстинктам, как последующий банкет с обилием вина и шнапса к возлияниям германцев после охоты.
Я часто спрашиваю себя, что все это в реальности означает? Зачем деловой человек, обычно экономящий свое время, тратит три часа, чтобы добраться со скоростью шестьдесят миль в час до этого загородного места, устраивает стрельбу, сытно обедает и мчится обратно домой? Он с куда большей пользой мог бы потратить это время для бизнеса. Это просто мода, попытка изобразить себя совершенно другим человеком, одевшись в спортивный костюм или просто выйдя на воздух с ружьем в руке, чтобы подавить в себе комплекс неполноценности. А страдает в итоге олень, беспощадно изрешеченный пулями.
– Но как вы можете делать такие обобщения, господин Гиммлер? – возразил я. – Например, Геринг кажется мне закоренелым спортсменом.
– И разумеется, он сам так о себе думает, – продолжил дискуссию Гиммлер, – потому что стреляет во все, что оказывается у него в прицеле, и может выйти из себя, если ему не везет. В результате подчиненные регулярно обманывают его. Он думает, что охотится в полном соответствии с правилами и сам выбирает добычу. Но на самом деле оленя помечают десяток раз, после чего подводят к нему Геринга. Еще он думает, что у него особый талант к охоте на кабана, но кабанов выпускают у него перед носом из загона, где их стерегут в течение нескольких дней. Вам следует знать о таких фокусах.
Нет, господин Керстен, не говорите мне о такой охоте. Этот жестокий спорт меня просто не интересует. Природа так великолепна и прекрасна, и каждый зверь тоже имеет право на жизнь. Именно такое представление столь восхищает меня в наших предках. Например, они формально объявляли войну крысам и мышам, от которых требовали прекратить грабежи и покинуть конкретный район в определенный срок, после истечения которого с ними начиналась война на уничтожение. Вы найдете такое уважение к животным у всех индогерманских народов. Я с крайним интересом услышал недавно, что даже буддийские монахи, вечером проходя через лес, несут с собой колокольчик, чтобы все лесные звери, с которыми они могут встретиться, держались подальше, благодаря чему им не может быть причинено никакого вреда.
А мы вытаптываем всех слизней, уничтожаем любого червяка; у нас даже есть награды за убийство воробьев, а детей поощряют охотиться на безвредных животных. Естественно, сейчас, во время войны, я не в состоянии ничего изменить. Меня могут неправильно понять. Но после войны я издам самые жесткие постановления по охране животных. Детей в школах будут методически приучать любить животных, а я наделю общины особыми полицейскими полномочиями по защите живой природы.
– Уже предвижу тот день, – ответил я, – когда и охота будет запрещена. Постараюсь получше воспользоваться оставшимся временем. Но я должен серьезно подумать, увидите ли вы меня здесь, господин Гиммлер, когда запретите охоту и стрельбу – что, разумеется, будет для вас нетрудно, раз фюрер тоже настроен против.
– Несомненно, вам это не угрожает, господин Керстен, – сказал Гиммлер. – Вы иностранец, а иностранцам будет по-прежнему позволено охотиться и стрелять. Можете себе спокойно охотиться. Я не стану вас останавливать, если это вам нравится. Главное, чтобы вы сохраняли форму. Но вы понимаете мою точку зрения.
– Не вполне, господин Гиммлер, – возразил я. – Вы отнюдь не так мягки, когда речь заходит о людях. Тысячи людей ежедневно гибнут на войне, но вы об этом почти не задумываетесь. Вы считаете эту резню необходимой для выживания нации. А не происходит ли каждый день массовое убийство животных на бойнях по всей земле? Вы сразу станете вегетарианцем, господин Гиммлер, и не позволите себе прикоснуться к куску мяса, едва начнете думать о подобном организованном уничтожении. Если бы у меня был выбор, я бы предпочел, чтобы меня мгновенно убили, пока я пасусь на опушке леса, вместо того чтобы много дней ехать в грузовике, а потом ждать на бойне, дыша ее вонью, пока меня не забьют. Вы родились крестьянином, господин Гиммлер, и значит, у вас уже есть опыт в этой области.
– Перестаньте, я не могу об этом думать! – воскликнул Гиммлер. – Вы дождетесь, что у меня обед пойдет назад из горла. Я признаю, что в этой области вы побьете меня логическими аргументами, но, несмотря на это, вы не склоните меня к убийству диких зверей. Более того, я в любой момент готов стать вегетарианцем, – хотя, в отличие от фюрера, сейчас я не вегетарианец, – если это как-то помешает убийству животных. Даже индийское учение разрешает есть плоть тех животных, в чьей гибели вы невиновны.
– Коварный ход, господин Гиммлер, – ответил я со смехом. – С этой точки зрения вы действительно можете есть котлету с чистой совестью.
Непостижимо, но тот же самый человек, который сожалеет об участи диких животных, столь равнодушен к судьбе людей!
XIV Начало трагедии
Берлин
11 ноября 1941 года
Сегодня Гиммлер был крайне расстроен. Он только что вернулся из канцелярии Гитлера. Я проводил с ним сеанс лечения. После настойчивых расспросов, в чем дело, он рассказал мне, что планируется полное уничтожение евреев.
Я знал его мнение на эту тему и то, что оно нисколько не изменилось. Он хотел изгнать евреев, но это ему не удалось; несмотря на первоначальный успех, план в итоге провалился из-за отказа других стран принимать их. Теперь гибель евреев стала неминуемой. Я был в ужасе и ответил, что желать уничтожения людей лишь из-за того, что они евреи, – чудовищная жестокость. У них тоже есть сердце, как у меня и у него; разве не обладает каждый человек правом на жизнь?
После долгой паузы Гиммлер сказал:
– Вот что надо принять во внимание: евреи неизменно уничтожают любую правительственную систему путем войн и революций. Не только политических, но также экономических и интеллектуальных революций. Мы должны вспомнить о смерти коммерческой чести, крушении кодексов искусства – короче, всех тех стандартов, которые обеспечивают стабильность государства. Это ведет к тому, что народы лишаются своего материального и интеллектуального наследия, и к общей пролетаризации. Но поскольку пролетариат не может править государством, власть оказывается в руках евреев другого типа, которые против пролетариата. Евреи всюду разводят гниль, которая служит им источником процветания. Они властвуют над всем миром благодаря информационным агентствам, печати, кино, искусству и практически любым иным средствам воздействия. Вред, который евреи наносили в течение столетий – а в будущем все станет только хуже, – настолько всеобъемлющ, что его можно побороть, лишь полностью уничтожив их.
После долгой паузы Гиммлер сказал:
– Вот что надо принять во внимание: евреи неизменно уничтожают любую правительственную систему путем войн и революций. Не только политических, но также экономических и интеллектуальных революций. Мы должны вспомнить о смерти коммерческой чести, крушении кодексов искусства – короче, всех тех стандартов, которые обеспечивают стабильность государства. Это ведет к тому, что народы лишаются своего материального и интеллектуального наследия, и к общей пролетаризации. Но поскольку пролетариат не может править государством, власть оказывается в руках евреев другого типа, которые против пролетариата. Евреи всюду разводят гниль, которая служит им источником процветания. Они властвуют над всем миром благодаря информационным агентствам, печати, кино, искусству и практически любым иным средствам воздействия. Вред, который евреи наносили в течение столетий – а в будущем все станет только хуже, – настолько всеобъемлющ, что его можно побороть, лишь полностью уничтожив их.
Именно разрушительный еврейский дух ответственен за разобщение Европы; он же вызывает все войны и все бедствия. Еврейская кровожадность уже поглотила бесчисленные миллионы невинных жертв и поглотит еще больше. С евреями можно бороться лишь их собственными методами: глаз за глаз и зуб за зуб. Евреев нужно призвать к ответу за миллионы погибших в течение столетий. Эти взаимосвязанные факты уже приводили к частичному уничтожению евреев другими народами в прошлом. Только когда исчезнет последний еврей в мире, настанет конец гибели наций – и войнам, ведущимся из-за многомиллионных прибылей. Благодаря этому мы спасем бесчисленные будущие поколения от взаимного уничтожения в пользу невидимой Еврейской империи.
Полный ужаса, я отчаянно умолял Гиммлера отказаться от этой идеи и стоящих за ней планов. Страдания в ответ на страдания – это немыслимо. Гиммлер ответил: он понимает, что евреев ждет много страданий. Но как поступали американцы? Они самым отвратительным образом истребили индейцев – которые всего-навсего хотели жить на своей родной земле.
– Великие замыслы требуют от нас переступить через мертвых и построить новую жизнь. А мы должны построить новую жизнь, мы должны очистить землю, иначе она останется бесплодной. И это тяжелое бремя придется нести мне. – Затем Гиммлер процитировал фразу: «Возмездие безжалостно шагает через мировую историю». – То, что еврейская империя принесла гибель миллионам, особенно с тех пор, как евреи расселились по всему миру, – исторический факт. Эти мертвые взывают к отмщению. Об отмщении говорит даже древнее изречение самих евреев – «око за око и зуб за зуб». Раньше у меня были другие планы, – сказал Гиммлер, – но потребность в отмщении и в самообороне одержали надо мной верх. Все тот же древний трагический конфликт между желаниями и обязанностями. И теперь я понимаю, как он на самом деле ужасен. А теперь, прошу вас, оставьте меня.
16 ноября 1941 года
В течение нескольких последних дней я постоянно пытался вернуть Гиммлера к вопросу о судьбе евреев. Но вопреки всем своим привычкам он только молча выслушивал мои аргументы. Однажды он лаконично заметил:
– Вы правы, уничтожение целых народов – это не по-германски. Вы можете требовать от меня всего, даже жалости. Но вы не вправе требовать защиты организованного нигилизма. Это было бы самоубийством.
С тех пор как началась моя тщетная борьба с чудовищным принципом, которому предан Гиммлер, я дал себе обещание, что буду пользоваться всяким предоставившимся случаем, чтобы спасать евреев, в надежде, что Гиммлер сделает хоть сколько-нибудь исключений. Ведь если его первоначальное отношение – что евреев надо не уничтожать, а «только» изгонять (слово «только» и без того достаточно ужасно), – до сих пор сохраняет силу, его можно убедить пойти на максимально возможное количество исключений.
Но прежде всего я чувствую себя единомышленником миллионов людей по всему миру, которые не могут не надеяться на предотвращение или смягчение грядущих ужасов любым возможным способом.
XV Гиммлер и его картотека подарков
Харцвальде
20 декабря 1941 года
Сегодня Гиммлер сказал мне интересную вещь. У него есть картотека подарков. Он заносит в нее все подарки, которые кому-либо вручает. И у него есть причина для ведения этого каталога. «Во-первых, всегда нужно знать, кому и что вы дарите, чтобы не подарить ту же вещь дважды, а во-вторых, вы не должны дарить слишком много, чтобы люди не стали жадными». Кроме того, таким образом можно подробно изучить характер получателя. «По тому, как написано благодарственное письмо, вы можете получить представление, что за человек его автор». Вдобавок автографы и подписи получателей представляют ценность как графологический материал.
Я спросил Гиммлера, можно ли мне взглянуть на эту картотеку. Он сказал, что я должен связаться с фрейлейн Лоренц; она играет в СС роль «тетушки с подарками».
Харцвальде 21 декабря 1941 года
Сегодня я видел эту картотеку. Действительно, замечательный образец бухгалтерии. В ней отмечается, когда получатель родился, какое звание имеет, какая у него должность, какой чин и место в партии, сколько у него детей, какова девичья фамилия его жены, где он живет и как к нему следует обращаться: как к близкому знакомому («ты»), «дорогой однопартиец», или просто «однопартиец», или же «мой дорогой однопартиец», или «господин». Точно так же фиксируются и все подарки, которые получает сам рейхсфюрер.
Мне позволили немного покопаться в картотеке, и я обнаружил, что большинство подарков недороги. В их число входят рождественские свечи и тарелки, календари СС, фарфоровые фигурки с Аллахской фабрики, которая принадлежит СС. Дамы чаще всего получают полфунта шоколада или фунт кофе, консервированные сардины, масло или бекон. На Рождество Гиммлер нередко дарит полгуся или книги.
Когда позволяет время, Гиммлер лично сочиняет краткие посвящения к этим подаркам, число которых порой достигает сотни и даже больше. Он никогда не упускает случая вручить подарок лично, даже в военное время делает это при любой возможности; он лично собирает корзину подарков для горничной, которая двадцать лет работала в его доме, и едет домой к ее родителям, чтобы выразить свою благодарность, лично передав подарок.
Еще фрейлейн Лоренц показала мне мою карточку и сказала, что я одновременно мог бы получить рождественский подарок, приготовленный для меня.
Сейчас я в Харцвальде сам готовлюсь к Рождеству. Как красиво здесь, в глубине безлюдных лесов. Здесь – мой «Финский остров».
Да принесет нам грядущий год мир и да избавит нас от ужасного кошмара!
XVI Будущее Бранденбурга
Хохвальд
8 февраля 1942 года
В ходе сегодняшнего разговора Гиммлер сказал мне следующее: фюрер назначил его ответственным за послевоенное переселение значительной части жителей Бранденбурга. По оценке фюрера, после войны Берлин станет городом с восьмимиллионным населением. Однако город такого размера нуждается в зеленом поясе для здоровья его жителей. Поскольку почва вокруг Берлина в основном бедная, местами даже попадающая в седьмую или восьмую категорию, она неплодородна, и местные крестьяне влачат жалкое существование.
Поэтому Гитлер распорядился, чтобы вся такая земля в радиусе 100 километров вокруг Берлина была засажена лесами. Земля крестьян будет конфискована. Гиммлер получил поручение переселить жителей деревень на плодородные восточные земли. Произойдет следующее: деревни, расположенные на бедной земле, исчезнут; стоимость собственности и домов будет оценена государством, и их владельцы получат более плодородные участки на востоке с уже построенными на них за государственный счет домами. Личные вещи будут доставлены государством на новое место жительства. Сельские общины будут переселены целиком, чтобы жители не тосковали по своим старым домам. Следует надеяться, что в новом доме им понравится куда больше, чем в старом. Освободившиеся таким образом земли будут засажены лесами, дома снесены или взорваны, и все их следы исчезнут.
Так вокруг Берлина в течение сотни лет возникнет прекраснейший зеленый пояс лесов, обеспечивающий здоровье жителей метрополиса. Немногие деревни на хороших землях будут оставлены. Но в целом ни одна деревня в этой шестидесятимильной зоне не должна быть ближе к другой меньше чем на шесть миль. Хозяйства также останутся, если они продуктивны и если их владельцы засадят неплодородную почву деревьями за свой счет.
В этих новых лесных районах появятся поселки вилл, и люди, живущие в них, а работающие в Берлине, смогут каждый день ездить туда и обратно. Разумеется, после войны Берлин будет полностью перестроен, и пригородную транспортную сеть тоже придется расширять.