Важно заметить: хотя Гиммлер, по всей видимости, решил, что Бернадот пользуется языком антисемитизма – вполне возможно, по тактической необходимости, – нет никаких причин предполагать, что отказ Бернадота брать евреев был вызван антисемитскими мотивами. Наоборот, свидетельства говорят об обратном, так как Бернадот также отказался брать французских и польских заключенных. Судя по всему, полученные им инструкции позволяли ему забрать только скандинавских пленных; но 27 марта, благодаря успеху других переговоров, эти инструкции были расширены и включали уже всех жертв фашистского притеснения.
Тем временем 12 марта Керстен выполнил программу Гюнтера, подписав еще один договор с Гиммлером. Согласно этому договору[11], Гиммлер обязался не выполнять приказ Гитлера взрывать концлагеря при приближении союзных армий, а, наоборот, сдавать их под белым флагом вместе со всеми заключенными и прекратить все казни евреев. Наконец, в ночь с 21 на 22 апреля Гиммлер попросил Керстена передать союзникам предложение о капитуляции. Керстен не стал вмешиваться в политику и перепоручил Гиммлера Бернадоту, который добросовестно передал его послание в Стокгольм.
Таким образом, в последние недели Третьего рейха политика шведского правительства спасла жизни многих людей; за этой политикой стоял неутомимый в своей настойчивости норвежец господин Дитлефф, возглавлявший шведскую организацию по помощи военнопленным, которого справедливо называют движущей силой предварительных переговоров. Фактически переговоры вел Феликс Керстен, и лишь благодаря его влиянию стало возможным претворить эту политику в действие; евреи многим обязаны вмешательству господина Шторьха и господина Мазура; граф Бернадот может претендовать на почетную роль орудия, избранного для решения технических, но от этого не менее важных, задач проекта. К несчастью, Бернадот не удовлетворился своей ролью. Едва война закончилась, как он неожиданно предстал перед публикой в роли человека, который по своей собственной инициативе задумал и осуществил весь план. Он якобы в одиночку встретился с доселе неумолимым Гиммлером в его логове, переубедил тирана и благодаря этому спас множество евреев и неевреев от смерти в концлагерях. Утверждалось даже, что именно он покончил с войной. Бернадота прославляли как Князя Мира, спасителя человечества, а после его смерти – и как мученика. За большую часть этой неприличной шумихи Бернадот не несет никакой ответственности.
Например, было бы несправедливо возлагать на него вину за появившиеся после его смерти панегирики, которые лишь выставляют его в глупом свете; но он не может отречься от лично написанных им трех книг, первая из которых стала главным зародышем, из которого выросла вся легенда.
Эта книга называлась по-шведски «Slutet» – а в английском переводе «Падение занавеса», – и едва ли не самое интересное в ней – скорость, с какой она была создана. Несмотря на миролюбивое предисловие, в котором Бернадот заявляет, что с большой неохотой поддался уговорам друзей и согласился написать этот отчет о своей деятельности, реально книга появилась в магазинах через шесть недель после описанных в ней событий. Более того, многие ее части в реальности были поспешно написаны бывшим начальником разведки Гиммлера, Вальтером Шелленбергом, который под конец войны нашел убежище в стокгольмском доме Бернадота и который (поскольку на его совести имелись военные преступления[12]) торопился заслужить шведское покровительство. К чести Шелленберга, надо отметить, что в его черновике (копия которого находилась при нем, когда он в конце концов сдался союзникам) отдавалось должное работе Керстена и Мазура в последние дни войны, и лишь из окончательной версии Бернадота оба имени полностью исчезли. Даже Гюнтер, министр, задумавший всю операцию, никак не упоминается в книге Бернадота. В этой книге вся операция изображается как задумка и достижение одного великого гуманиста, Фольке Бернадота[13].
Похоже, что граф Бернадот ожидал некоей оппозиции своим претензиям, потому что, по словам Керстена, за день или два до выхода книги Бернадот позвонил ему и достаточно откровенно посоветовал не выступать с критикой книги, если Керстен не хочет, чтобы его как финского подданного выслали в Финляндию, где в тот момент правил коммунистический режим. Я бы не упоминал этой подробности, тем более что она исходит от самого Керстена, который, возможно, неверно понял намеки Бернадота, если бы она не была частично подтверждена Шелленбергом, которому Бернадот заявил в тот же день, что нанес Керстену «нокаут» по телефону, и показаниями бывшего голландского посла в Стокгольме, барона ван Нагеля, к которому Керстен незамедлительно обратился за поддержкой. Барон ван Нагель сразу же получил от Гюнтера уверения, что Керстену нечего бояться. Он также обратился лично к Бернадоту. «Мне была позволена лишь пятиминутная встреча с ним в представительстве Шведского Красного Креста, – пишет он, – но и этого хватило. Я сразу же напомнил ему, что доктор Керстен сделал всю работу и что он [Бернадот] всего лишь исполнял поручение шведского правительства по транспортировке освобожденных узников в Швецию. В итоге граф Бернадот был вынужден признать, что спасение, приписываемое ему одному, реально проходило в два этапа: во-первых, освобождение заключенных из германских лагерей, что осуществил доктор Керстен в одиночку; и, во-вторых, перевозка им [Бернадотом] освобожденных заключенных»[14]. К сожалению, частное устное признание, какое бы удовлетворение у нас оно ни вызывало, не может полностью покончить с публичной и письменной претензией, которая содержится в популярной книге, переведенной на десяток языков. И к сожалению следует добавить, что это не единственный случай, когда Бернадот пытался препятствовать публикации какой-либо версии событий, противоречившей его собственной.
Керстен не только лишился заслуженной славы за свои тайные услуги; вскоре последовал и более серьезный удар. Для того чтобы защититься от возможной экстрадиции (угрозу которой он, вероятно, переоценивал), Керстен вскоре подал прошение о предоставлении ему шведского гражданства, и это прошение всеми силами поддерживал господин Гюнтер, единственный человек, реально знавший о его секретной работе на Швецию. Как писал Гюнтер, важно правильно оценить гуманитарную деятельность Керстена, «поскольку в ряде ранних описаний, особенно в связи с освобождением заключенных концентрационных лагерей, неверно оценивается – разумеется, без злого умысла – вклад различных лиц в достигнутый результат». К несчастью для Керстена, в июле 1945 года коалиционное правительство Швеции, в которое входил и Гюнтер, лишилось власти, а новые хозяева министерства иностранных дел по-иному относились к неудобному иностранному агенту своих предшественников. Согласно более поздним сообщениям шведской прессы, Керстену даже отказались возмещать расходы на поездки в Германию, совершенные по просьбе шведского правительства, и он был вынужден прибегнуть к сбору средств по подписке. Несмотря на поддержку Гюнтера, Керстену в последний момент было неожиданно отказано в получении шведского гражданства[15]. Очевидно, – как вскоре после смены правительства писал из Швеции голландский дипломат в свое ведомство, – «что шведы потерпят присутствие Керстена лишь в том случае, если он будет держаться в тени»[16].
Так имя неудобного Керстена было придано забвению, а истинные заслуги графа Бернадота оказались совершенно погребены под романтическим мифом о национальном герое, который навязала миру несокрушимая машина печатного слова. Создавалось впечатление, что истина никогда не станет известна. Ведь кто знал истину? Немногие шведы – но как они могли пойти против великого Бернадота, в которого вложено столько национального капитала? Немногие немцы – но зачем им разглашать тот факт, что они были советниками Гиммлера? Немногие евреи – но в сентябре 1948 года Бернадот был жестоко убит еврейскими экстремистами, и чувство вины помешало этому народу выступить с заявлениями, которые даже самой умеренной и непредвзятой критикой могли бы быть истолкованы как попытка задним числом оправдать преступление. К счастью, имелась четвертая категория людей, знакомых с фактами. В Голландии не существовало подобных причин для молчания, и поэтому именно в Голландии впервые начала всплывать истина.
В 1948 году слухи о несправедливости в отношении Керстена дошли до голландского правительства, и по настоянию профессора Н.У. Постхумуса, выдающегося историка экономики, который в то время был директором Голландского института военной документации, была создана специальная комиссия в составе одного историка и двух членов голландского министерства иностранных дел[17] для выяснения подробностей работы Керстена во время войны. Собрав, проверив и изучив множество свидетельств и сотни документов, комиссия выступила в 1949 году с докладом. Этот доклад, ставший бесценным подспорьем в моих собственных изысканиях по той же теме, доказал, что все обвинения, выдвигавшиеся против Керстена – в том, что он был нацистом или что занимался спасением людей небезвозмездно, – являются злобной клеветой, и установил тот факт, что Керстен неоднократно спасал тысячи людей всех национальностей ценой большого личного риска и денежных расходов. Кроме того, он спас многих голландцев от депортации, сокровища голландского искусства от конфискации, а голландские города и сооружения (город Гаагу и дамбу Зейдер-Зе) от разрушения. Первоначально доклад был секретным, но впоследствии его издали. В результате Керстен стал гросс-офицером ордена Ораниен-Нассау, получив знак ордена от принца Бернарда Нидерландского в августе 1950 года.
Так имя неудобного Керстена было придано забвению, а истинные заслуги графа Бернадота оказались совершенно погребены под романтическим мифом о национальном герое, который навязала миру несокрушимая машина печатного слова. Создавалось впечатление, что истина никогда не станет известна. Ведь кто знал истину? Немногие шведы – но как они могли пойти против великого Бернадота, в которого вложено столько национального капитала? Немногие немцы – но зачем им разглашать тот факт, что они были советниками Гиммлера? Немногие евреи – но в сентябре 1948 года Бернадот был жестоко убит еврейскими экстремистами, и чувство вины помешало этому народу выступить с заявлениями, которые даже самой умеренной и непредвзятой критикой могли бы быть истолкованы как попытка задним числом оправдать преступление. К счастью, имелась четвертая категория людей, знакомых с фактами. В Голландии не существовало подобных причин для молчания, и поэтому именно в Голландии впервые начала всплывать истина.
В 1948 году слухи о несправедливости в отношении Керстена дошли до голландского правительства, и по настоянию профессора Н.У. Постхумуса, выдающегося историка экономики, который в то время был директором Голландского института военной документации, была создана специальная комиссия в составе одного историка и двух членов голландского министерства иностранных дел[17] для выяснения подробностей работы Керстена во время войны. Собрав, проверив и изучив множество свидетельств и сотни документов, комиссия выступила в 1949 году с докладом. Этот доклад, ставший бесценным подспорьем в моих собственных изысканиях по той же теме, доказал, что все обвинения, выдвигавшиеся против Керстена – в том, что он был нацистом или что занимался спасением людей небезвозмездно, – являются злобной клеветой, и установил тот факт, что Керстен неоднократно спасал тысячи людей всех национальностей ценой большого личного риска и денежных расходов. Кроме того, он спас многих голландцев от депортации, сокровища голландского искусства от конфискации, а голландские города и сооружения (город Гаагу и дамбу Зейдер-Зе) от разрушения. Первоначально доклад был секретным, но впоследствии его издали. В результате Керстен стал гросс-офицером ордена Ораниен-Нассау, получив знак ордена от принца Бернарда Нидерландского в августе 1950 года.
В Швеции, привыкшей к противоположному истолкованию фактов, признание заслуг Керстена иностранной державой поначалу не произвело особого эффекта. Голландский доклад не получил там известности. Его копия была отправлена вместе с личным письмом новому шведскому министру иностранных дел Эстену Ундену, но не вызвала положительной реакции. В 1952 году прошение Керстена о гражданстве было снова отвергнуто. Поэтому в том же году, успев провести обширное независимое расследование, я решил опубликовать все факты и сделал это в статье, вышедшей в январе 1953 года в американском журнале «Атлантик мансли». Эта статья, в которой впервые предавались гласности попытки Бернадота монополизировать славу, произвела в Швеции известный фурор, и шведское министерство иностранных дел было вынуждено издать по этому поводу официальное коммюнике. В нем отрицались некоторые из моих выводов, но, поскольку не цитировалось никаких свидетельств, лишь слегка намекалось на бумаги из архивов шведского МИДа, я не считаю его убедительным[18]. Однако чуть позже был опубликован документ годичной давности, который вполне мог послужить основой для этого коммюнике, так как, судя по всему, стал поводом для отказа Керстену в гражданстве в 1952 году. Это была памятная записка по поводу доктора Керстена, которую написал доктор Уно Виллерс, в то время возглавлявший архив шведского МИДа; в этом странном документе просто повторяются без всяких доказательств все старые обвинения, уже детально опровергнутые голландской парламентской комиссией. Интеллектуальный уровень этого документа ясно виден из заявления, что «фашистские наклонности» Керстена доказываются его участием в финской освободительной войне 1918 года. Профессор Постхумус в ответе доктору Виллерсу без труда опроверг подобную чепуху[19]. Он пункт за пунктом перечисляет ссылки доктора Виллерса на источники, доказывает их ложность и даже демонстрирует, что шведский архивист в своем стремлении дискредитировать некоторые документы не сумел отличить подлинники от их копий под копирку. Даже в Швеции этот безумный документ вызвал лишь презрение к министерству. Пять депутатов риксдага бросили вызов правительству, открыто обвинив его в том, что оно отказало в гражданстве выдающемуся деятелю гуманизма на основе никчемных и клеветнических измышлений. 29 апреля 1953 года в риксдаге разразились бурные дебаты, в ходе которых отношение шведского правительства к Керстену подверглось осуждению как недалекое и неблагодарное. Через полгода правительство уступило. 30 октября 1953 года Феликс Керстен получил шведское гражданство. Истина взяла верх над клеветой и в Швеции[20].
Такова вкратце история Феликса Керстена и его работы на благо человечества, которую он сумел провести как иностранец, не имеющий никакой власти, кроме власти над телом и духом Гиммлера. На первый взгляд эта история кажется совершенно невероятной, и большинство из тех, кто слышал ее впервые – включая самого профессора Постхумуса, вдохновителя голландской комиссии, – принимали ее со скептицизмом, но она выдержала самые тщательные проверки. Ее изучали ученые, юристы и враждебно настроенные политики, и истина всякий раз торжествовала над скептиками. Человеческая память и человеческие суждения всегда подвержены ошибкам, но в том, что касается чистоты намерений и подлинности документов, я с удовольствием подтверждаю всем имеющимся у меня авторитетом точность мемуаров Феликса Керстена.
Г.Р. Тревор-Ропер
I Разговоры о масонах
Визит в масонский музей
Фриденау, Берлин
7 февраля 1940 года
Несколько дней назад Гиммлер спросил меня, не хочу ли я посетить масонский департамент при Главном управлении имперской безопасности. Он считал, что я имею совершенно неправильные представления об истинной природе масонства и мне следовало бы ознакомиться с этим явлением поближе. Я согласился.
Сегодня я побывал в департаменте. Во-первых, там есть огромная картотека, включающая все имена из списков, конфискованных в распущенных ложах. На каждой карточке указана ложа и звание конкретного лица, его политическое и экономическое положение; на важные фигуры, как в Германии, так и за границей, имеются специальные документы. Мне разрешили выбрать несколько карточек, и, чтобы проверить их точность, я взял карточки тех, про кого знал наверняка, что они масоны. Сведения оказались верными.
Затем меня привели в настоящий масонский храм, где объяснили масонский ритуал и прочли лекцию о мнимой опасности этого движения, его международных связях, о его силе и влиянии. Мне показали документы, иллюстрирующие дела и методы масонов с целью доказать, что они пользуются ядом для устранения предателей из своих рядов. В храме были гроб с масонскими знаками, множество черепов, фартуки и регалии – не слишком-то приятное зрелище. Могу свидетельствовать, что все это вместе с достаточно умело оформленными стендами о деятельности масонов производит известное впечатление на посетителя. До того как разразилась война, в департаменте ежедневно проводились экскурсии. Здесь побывали тысячи лидеров партии, гитлерюгенда, офицеров армии и гражданских служащих. Меня уверяли, что офицерские курсы в Берлине обычно завершаются визитом в масонский музей. В целом это очень продуманный метод демонстрации той опасности, которую якобы представляет эта «наднациональная сила».
Под конец мне показали колоссальную библиотеку, в которой собрано все написанное о масонской деятельности, как самими масонами, так и их врагами. Ее источником послужили книжные богатства из закрытых масонских храмов, свезенные в одну большую масонскую библиотеку. Для библиофила это, безусловно, уникальная коллекция; в нее включены материалы об оккультных методах лечения, особенно о китайских и индийских, которые представляют для меня громадный интерес. Я разговаривал с одним из специалистов, интеллигентным молодым ученым, который полагал, что участвует в жестокой борьбе с вторыми после евреев самыми опасными врагами мира; и он собирался внести свой вклад в победу над этим «бичом человечества».
Я узнал, что идея создать подобный масонский музей исходила от Гейдриха, главы полиции безопасности. Одновременно он создал информационный центр для всех государственных и партийных структур. Когда какого-нибудь человека называли масоном, это ставило крест на его партийной, гражданской или военной карьере. Ряд видных лиц уже лишились своих должностей по этой причине. В частности, Гейдрих возглавил кампанию против доктора Шахта, президента Рейхсбанка, на том основании, что тот – «высокопоставленный масон».