Вскоре, без особых расспросов со стороны Квентина или Поппи, выяснилось, что родители Томаса купили дом Четуинов пару лет назад у детей Фионы и что их семья находится в какой-то дальней родственной связи с Пловером. Отсюда, возможно, и деньги. Томас чуть с ума не сошел, услышав про новый дом. Ох и завидовали ему другие ребята в школе! Теперь у него новые друзья, потому что раньше он жил в Лондоне, а теперь в Корнуолле. Новые друзья лучше старых, и скучает он только по зоопарку, по экспозиции «Дождевой лес». А Квентин бывал когда-нибудь в Лондонском зоопарке? Кого бы он выбрал: азиатского льва или тигра с Суматры? Знает ли он, что есть такая обезьянка «красная тити»? Это не плохое слово, она в самом деле так называется. Согласен ли Квентин с тем, что детей в экстремальных обстоятельствах убивать можно и даже нужно?
На буксире у Томаса они исследовали верхний этаж со всеми чуланами, а после чердак. Сделали семь-восемь кругов по громадному газону за домом, обращая особое внимание на норки разных зверьков, на страшные деревья и кустарники, где запросто может спрятаться человек. Джош в это время доставлял по подпольной железной дороге джин с тоником и вручал его Квентину при каждом пересечении, как «Геторейд» марафонцу.
Могло быть и хуже. С задней террасы открывался еще более величественный вид, чем с парадной. Корнуоллскую глубинку превратили в настоящую современную резиденцию, включая бассейн, не кажущийся анахронизмом благодаря мастерству дизайнера. Простирающийся далее пейзаж с картины Констебла — зеленые холмы, бурые пашни и деревеньки — постепенно меркнул в вязком золотом свете английской вечерней зари.
Томас наслаждался ролью экскурсовода, Поппи показывала себя с самой выгодной стороны. Можно было подумать, что ее эта игра интересует даже больше, чем Квентина, — видно, ей частенько приходилось работать почасовой няней.
Экскурсия, как и следовало ожидать, закончилась в детской. К половине одиннадцатого даже Томас со своей титанической жаждой жизни притомился играть в «найди Филлори». Комната была просто огромная, его маленькое личное королевство. Лишняя кровать в виде космической ракеты напоминала об одиноком детстве и веселых совместных ночевках, неведомых Томасу. Компания, Джош и Джулия в том числе, разместилась на ковре всех цветов радуги. Внизу, вырождаясь из коктейль-пати в обыкновенную пьянку, продолжала бушевать вечеринка.
Пора, кажется, уходить: теперь уже не Томас надоедает им, а они ему. Можно попробовать Стоунхендж, как Джош предлагал… но не раньше, чем этот мост прогорит до самых опор.
Есть, в конце концов, и другие игры. Сыграв в пьяницу, кусачих зверей и крестики-нолики, перешли к настольным: «Улике», «Монополии» и «Мышеловке». Потом Томас совсем устал, а остальные так набрались, что следовать правилам стало трудно. Зарываясь все глубже в шкаф и раннее детство Томаса, они откапывали игры для самых маленьких вроде «Войны», «Змей», «Лестниц», «Хай-хо, черри-о». Дошла очередь до «Море волнуется», где стратегических элементов нет вовсе. Главное — выиграть спор, кто будет дельфином, а дальше все решит случай.
Квентин, прихлебывая теплый джин с тоником, чувствовал вкус поражения. Так умирают мечты: среди пластмассовых фишек, с ревущей внизу вечеринкой. Они будут продолжать поиски, испробуют все первые двери; но сейчас, лежа (насколько позволяли длинные ноги) на кроватной ракете Томаса, Квентин в первый раз осознал, что возвращения может и не случиться. В Филлори, возможно, прошли века, и дождь у безымянного ныне залива размывает, как сахарные кубики, руины Белого Шпиля. Гробницы короля Элиота и королевы Дженет заплел плющ, и тонкие часовые деревца растут вокруг них. О Квентине Пропащем рассказывают легенды, называя его, как Артура, бывшим и будущим королем. Но он, в отличие от Артура, не вернется из Авалона и навсегда останется бывшим.
Ну что ж. Дом Четуинов, где все это начиналось, для финала самое подходящее место. Самое смешное, что здесь не так уж и плохо. У него есть друзья. Есть деньги (вернее, они есть у Джоша, но это неважно). Есть магия, алкоголь, секс, разные вкусности. Есть Венеция и чистый зеленый Корнуолл. В этом мире куда больше хорошего, чем ему представлялось — какого хрена он еще жалуется?
Когда-нибудь у него будет такой же дом. Такой же сынишка, как Томас, уснувший прямо при верхнем свете — маленький бегун, разрывающий финишную ленту во сне. Будет прелестная миссис Квентин (Поппи? Нет уж, увольте), и Филлори уйдет в область мечты, где первоначально и пребывало. Побыл королем, и хватит. Он постарается взять от реальной жизни как можно больше по примеру всех остальных. Какой же он герой, если даже этого не потянет?
Джулия пихнула его ногой. Они, не сговариваясь, решили во что бы то ни стало доиграть до конца, и сейчас была его очередь. Квентин бросил кубик и продвинулся на две волны вперед. Джош (кит) шел впереди, Джулия (осьминог) прочно занимала второе место, Поппи (рыбка) и Квентин (медуза) сражались за третье.
Джошу на очередном броске выпала шарада.
— Кау! — сказал он. — Кау! Кау!
— Чайка, — хором сказали все. Квентин вспомнил, как был диким гусем. Джош метнул кубик снова, Джулия икнула, Квентин завалился в бесконечно мягкие, чудесно пахнущие подушки за спиной Поппи. Отсюда ему было видно, что Поппи носит стринги. Кровать понемногу входила в штопор — нельзя же столько пить, в самом деле. Выйдет она из штопора или наберет скорость и накажет его за все прегрешения?
— Кау! — сказал Джош.
— Хватит уже, — пробурчал Квентин.
— Кау! Кау!
— Сказали же тебе: чайка.
Яркий свет резал глаза. Квентин сел.
— Знаю, чувак, — сказал Джош. — Я слышал.
— Кау! — Крики не прекращались, а кровать не столько вращалась, сколько покачивалась. Все замерли.
— Быть не может. — Поппи, отреагировав первой, спрыгнула с кровати и оказалась в воде. — Черт! Не может такого быть!
В небе палило солнце. Любопытный альбатрос кружил над ними, наводя справки.
— Господи! — подскочил Квентин. — Мы сделали это! Сделали!
Они прорвались. Никакой это не финал: все начинается заново. Квентин раскинул руки, подставил солнцу лицо. Возрожден! Джулия рыдала так, будто сердце у нее разрывалось. Они вернулись. Мечта вновь стала реальностью. Их колыхали филлорийские волны.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 17
Томас расстроится, что все проспал. — Поппи сидела на рундуке, завернувшись в грубое корабельное одеяло, кудри у нее распрямились от соленой воды. Быстро поняв, что уплыть обратно на Землю, к Томасу, у нее не получится, она вернулась к плавучей кровати, и трое других вытащили ее из воды. Плавала она классно, что Квентина почему-то не удивляло.
Кровать, хоть и была сделана из натурального дерева — родители Томаса с расходами не считались, — не могла долго изображать плот. Простыни с матрасом быстро намокли. Джош, восседающий в позе лотоса, напоминал Будду, идущего ко дну со своим кораблем, но «Мунтжак» уже показался вдали и шел к ним, рассекая волны. Свежий ветер кренил его набок, паруса с бледно-голубым овном Филлори наполнились до отказа. От красок, вещности, реальности всего этого к глазам подступали слезы. Крошечный морячок на носу показывал на терпящих бедствие.
Квентин ни на секунду не сомневался, что «Мунтжак» их спасет. Корабль, которого он, казалось, не видел уже много лет, пришел, чтобы доставить его домой.
На этом месте Квентин немного заволновался. А ну как века прошли все-таки и Элиот с Дженет действительно умерли, «Мунтжак» — последний пережиток Брекбиллской династии и страной правят чужие люди? Да нет же, вон Бингл на борту, нисколько не постаревший — готовится вылавливать августейшую персону из вод морских.
Однако все то время, пока спасенные вытирались, обнимались, знакомили незнакомых, переодевались в сухое и пили горячий чай, Квентин чувствовал, что «Мунтжак» все же не совсем такой, как был раньше. Корабль не то чтобы износился, но просолился, краска и лак из сверкающих стали матовыми, снасти помягчели и потемнели от постоянного прохождения через блоки.
И командовал им больше не Квентин, а Элиот.
— Где тебя носило, затейник ты наш? — спросил он, как только выпустил Квентина из объятий. — Я уж думал, ты умер.
— Носило по старушке Земле. Долго нас не было?
— Год и один день.
— Господи! А там только три дня прошло.
— Значит, теперь я на два года старше тебя — легко это, по-твоему? Ну и как там Земля?
— Все так же. Не Филлори, одно слово.
— Ты мне привез что-нибудь?
— Хорошую кровать. Джоша. Австралийку по имени Поппи. На сувениры времени не было, да и угодить тебе трудно.
Квентин все еще пребывал в эйфории, но адреналин понемногу переставал действовать. Глаза слипались, как после смены часовых поясов. Из полуночи после долгого поддавона он за двадцать минут перешел в белый день. В своей — теперь Элиота — каюте Квентин переоделся, обругал Эмбера за неимение в Филлори такого чуда, как кофе, прилег на койку и, глядя на обшивку низкого потолка, рассказал Элиоту обо всем, что с ними случилось. О возвращении в Брекбиллс, о сети подпольных убежищ, о проданной Джошем пуговице. Рассказал о разрушенной Нигделандии, о драконе, о доме Четуинов.
Квентин все еще пребывал в эйфории, но адреналин понемногу переставал действовать. Глаза слипались, как после смены часовых поясов. Из полуночи после долгого поддавона он за двадцать минут перешел в белый день. В своей — теперь Элиота — каюте Квентин переоделся, обругал Эмбера за неимение в Филлори такого чуда, как кофе, прилег на койку и, глядя на обшивку низкого потолка, рассказал Элиоту обо всем, что с ними случилось. О возвращении в Брекбиллс, о сети подпольных убежищ, о проданной Джошем пуговице. Рассказал о разрушенной Нигделандии, о драконе, о доме Четуинов.
Элиот, сидя в ногах кровати, задумчиво постучал пальцем по впадине на верхней губе и сказал:
— Да… интересно.
Интересно, только не Квентину. Он хотел спать и чувствовал, что заснет мгновенно. Филлори, куда он наконец-то вернулся, встречало его, как надувной мат каскадера. Будь его воля, он пожелал бы еще одну вещь: оказаться не на корабле, а дома, в Белом Шпиле, в своей комнате с высоким потолком, широкой кроватью и особой глубокой тишиной. Не надо быть великим толкователем тайных знаков, чтобы понять урок золотого ключа. Раз ты уже выиграл, не играй больше. Сиди в своем замке и не чирикай.
— Элиот, — спросил он, — где мы находимся?
— Далеко на востоке, еще дальше, чем ты. Оставили за собой Крайний две недели назад.
— О нет.
— За горизонтом, так сказать.
— Нет, нет, нет. — Квентин зажмурился, желая, чтобы стало темно, но желтое солнце все так же било в окно его — Элиота — каюты. — Ладно… да. Но теперь мы повернем обратно, ведь верно? Мы с Джулией нашлись, миссия выполнена, сказке конец.
— Повернем, когда сделаем еще кое-что.
— Элиот, я серьезно. Поворачивай. Филлори я больше никогда не покину.
— Еще одно дело, и возвращаемся. Тебе понравится.
— Вряд ли. Не думаю.
Элиот улыбнулся так широко, насколько ему позволяли кривые зубы.
— Точно понравится. Это настоящее приключение.
Выходило, что Квентин, как и Томас, пропустил все самое интересное. Выяснилось это на пиру, устроенном в тот же вечер. Квентин почти смирился с тем, что при путешествиях между разными измерениями дни растягиваются часов так на тридцать шесть, и ничего ты с этим не сделаешь — когда-нибудь они да закончатся. Спасенные после легких вчерашних закусок накинулись на еду, точно волки, только Джулия кормила свой организм нехотя, как оставленного на ее попечение чужого кота.
— Я знал, что ничего хорошего нас не ждет, — говорил Элиот, препарируя громадного багрового краба. Он мог поглотить невероятно много еды, оставаясь при этом таким же кощеем, как Джулия. — Через два дня после вашего отплытия меня попытались прикончить в собственной ванне.
— Правда? — отозвался Джош с полным ртом. — Это тебе и дало наводку?
На «Мунтжаке» он освоился мигом — не в его натуре было испытывать дискомфорт, — и восстановил отношения с Элиотом на том же месте, где они прервались два года назад.
— Господи, ужас какой, — сказал Квентин.
— А вы думали. Нежусь это я в ванне, невинный, как новорожденное дитя — нет, сравнение неудачное, новорожденные на самом деле противные, — и тут один из моих банщиков заходит сзади с большущим кривым ножом и норовит перерезать мне горло. Избавлю вас от подробностей, — обычная реплика Элиота, когда он собирался изложить все самое жуткое шаг за шагом. — Я хватаю его за руку, он падает в ванну. Банщик он был так себе — думал, видно, что создан для лучшей доли, но и наемный убийца из него тоже не вышел. Он был совершенно не готов и даже близко не подвел нож к артерии. Когда он упал, я вылез и заморозил воду.
— По Диксону?
Элиот кивнул.
— Я все равно вылезать собирался. Там было столько солей, что я не знал, подействует ли, но все застыло как надо. Он выглядел, как Хан Соло,[39] замороженный в карбоните: сходство, доложу я вам, поразительное.
— Уж эти твои банщики, — сказал Джош. — Я лично требую гарем, невзирая на мораль, человеческие права и прочую лабуду.
— Лишил Бингла куска хлеба, можно сказать.
Загар к Элиоту не приставал, но солнце и ветер все же придали его бледной коже некоторую патину, и начинающая отрастать борода ему тоже шла. Роль бога-короля он отставил и командовал всеми с легкой фамильярностью — даже Бинглом, к тайному возмущению Квентина. Пробыв с этими людьми в море чуть ли не год, он знал их всех как облупленных.
— Потом я его, конечно, выпустил — сил не было смотреть, как он задыхается, — а он в благодарность ни слова нам ни сказал. Свирепый такой фанатик. Или лунатик. Генералы предлагали применить пытки, Дженет тоже к этому склонялась, но я не позволил. Сейчас он в тюрьме сидит. Я был потрясен, но видимо, верховным королем не станешь по-настоящему, пока тебя не попытаются убить в ванне. Кстати, если когда-нибудь это произойдет, пусть с меня напишут картину вроде «Смерти Марата».
Замять это дело не получилось; не знаю даже, что мне помешало — Филлори, вероятно. Так или иначе, сразу же вслед за этим начались чудеса — именно так, даже я не сумел подобрать лучшего слова. Начиналось с малого: смотришь на ковер или на вазу с фруктами и видишь, что краски делаются ярче, насыщеннее. За этим последовали беспричинные вспышки эмоций: гнева, горя, любви. Наши мужественные бароны рыдали, как дети. Такое действие обычно производят наркотики, но я их не принимал. Как-то ночью у меня в спальне запахло разными специями: корицей, жасмином, кардамоном и еще чем-то, чего я определить не сумел. Картины на стенах меняли фон — облака двигались по небу, а день превращался в ночь.
Далее, за обедом, передо мной повис охотничий рог; тому были свидетели. Открыв среди ночи дверь ванной, я оказался в лесу — пописать, конечно, и там можно, но все-таки.
Какое-то время я думал, что в самом буквальном смысле схожу с ума, но тут посреди тронного зала, средь бела дня и на глазах у всего двора, проросло сквозь ковер часовое дерево. Стоит себе, тикает, качается от неизрасходованной энергии и будто бы говорит: вот оно я, что собираетесь делать?
После этого я понял, что с головой плохо не у меня, а у Филлори.
Все это, не скрою, я расценивал как провокацию. Меня звали туда, куда я отнюдь не желал идти. Все эти штучки вроде рыцарских походов и короля Артура, на которые ты так падок, мне, уж не обижайся, всегда казались детской игрой. Потно, напряжно и не слишком изящно, если ты меня понимаешь. Чтобы ощутить себя избранным, призывы мне не нужны, я это и так ощущаю. Я умен, богат, хорош собой и вполне счастлив на своем месте, растворяясь атом за атомом в растворе чистейшей роскоши.
— Хорошо излагаешь, — вставил Квентин, подозревая, что Элиот отрепетировал этот пассаж заранее.
— А потом к нам в башню, на совещание, явился этот чертов Заяц-Провидец. Разбил графин с виски и напугал моего трепетного протеже до полусмерти. Всему есть предел. Утром я облачился в свою охотничью кожу, сел на коня и один выехал в Лес Королевы. Я никуда больше не езжу один, но для таких случаев существует свой протокол, и даже верховный король — особенно он — не может быть исключением.
— Лес Королевы… можешь мне не рассказывать.
— Но я как раз и намерен все тебе рассказать. — Крепкий бритоголовый юноша без всяких подсказок наполнил опустевший бокал Элиота. — Итак, я вернулся на эту твою поляну. Ты был прав, когда собирался пойти туда: именно так все и было задумано.
— Прав? Я верно расслышал? — Из-за усталости и выпитого вина это поразило Квентина особенно сильно. Он — как бы это сказать? — думал, что хорошо усвоил урок, преподанный ему жизнью, а теперь получалось, что он выучил все неправильно. Не надо было уходить от предложенного ему приключения. Герои в сказках такие намеки хватают с ходу, а он своего не понял. Проболтался три дня на Земле, чуть не застряв там навечно, а в поход вместо него отправился Элиот.
— Верно, — ответил верховный король. — В статистическом, историческом и любых других смыслах ты почти никогда не бываешь прав. Обезьяна, принимающая жизненные решения на основе гороскопа из «Юэсэй тудэй», куда чаще попадала бы в тему, но в данном конкретном случае правда была за тобой.
— Это я должен был пойти туда, а не ты!
— Вот и шел бы, когда шанс представлялся.
— А кто меня отговаривал?
— Дженет — не знаю уж, зачем ты ее послушался. Хотя нет, знаю. — Элиот положил руку на плечо Квентина. — Знаю. У меня попросту не было выбора. Тот, кто раздает приключения, обладает весьма изысканным чувством юмора. В общем, я поехал туда — и знаешь, в то утро у меня было особое ощущение. Свежесть воздуха, солнце на броне, стук копыт по равнине… жаль, что тебя со мной не было. Хотя смотрелся я гораздо лучше, чем ты. Заказал себе специальные доспехи, сплошная насечка с чеканкой — великолепно смотрелся, доложу я тебе.