Ладно, хватит думать. Он только это и делает, пока остальные действуют. Надо и самому попробовать хоть разок — посмотреть, как это бывает.
Пять минут он посвятил ритуалу, долженствующему обострить его чувства — по крайней мере, в теории. Задуманного он не делал со студенческих времен, да и тогда делал только в поддатом виде. Он вознамерился взлететь на самый верх башни и спикировать оттуда на тех, кто там есть. Полет — чародейство нешуточное, серьезнее, чем вы думаете. Чего доброго, для боя сил не останется, зато стильно. Фиг когда больше ощутишь себя чародеем, чем взлетая волей собственных чар. Йиппи-йаа, ублюдки!
И вот он стал подниматься в сумерках, минуя один ряд кирпичей за другим — бесшумно, с легкой пустотой от усилий в груди. Невесомым себя он не чувствовал, просто казалось, будто его поднимает ввысь кто-то наподобие великанского папы. Кто у нас сегодня хороший мальчик?
Свесив длинные ноги, он поднялся выше древесных крон. Жаль, что больше никто не видит, как он взмывает над башней — в одной руке меч, взятый с бою, в другой трещит колдовской лиловый огонь. Напоследок он задрал вверх колено, как супергерой в комиксе.
Человек на башне запрокинул голову в полном шоке. Синие разряды из двух наставленных на него пальцев Квентина ударили ему в лоб и ушли во тьму. Квентин когда-то немало потрудился над «волшебными снарядами» Пенни, и теперь все прошло как по маслу, даже со спецэффектами. Человек, мотнув головой, повалился на четвереньки, и повторный залп по ребрам уложил его на бок.
Так. Трое есть. Квентин легко опустился на каменную крышу, вновь ощутив недостаток саундтрека. На крыше, огражденной низеньким парапетом, стояла короткая черная пушка с горкой аккуратно сложенных ядер. Квентин достал из кармана подобранный на берегу камешек, вынул из-за пояса оглушенного часового кинжал — другого оружия у того не было — и начал выцарапывать руну. Процесс был трудоемкий, но он четко видел в уме и руну, и левую страницу книги, из которой ее позаимствовал. Не обязательно, чтобы все линии и углы были правильными, лишь бы с топологией не напороть.
Завершение руны отозвалось притоком волшебной силы. Камень зажужжал и подскочил в руке, как живой.
Квентин помедлил у верхней ступени лестницы. Когда он бросит камень, обратного ходу уже не будет. Теплый ветер с океана крепчал, море покрылось барашками. Квентин испытал беспокойство за оставленного на берегу солдата — как бы его не смыло. Авось очнется в воде-то, выплывет.
На другой сторожевой башне вспыхнул голубовато-белый огонь, как будто фотокамера со вспышкой сработала. Померещилось или его заметили? Десять секунд… двадцать… можно расслабиться.
На этот раз полыхнуло уже будь здоров. Верхушку другой башни снесло, огненные дуги побежали во все стороны, поджигая деревья, и на море обрисовался «Мунтжак». Он бежал к Квентину, как собака, давно не видевшая хозяина. Друзья пришли на подмогу.
Ухмыляясь, как дурак, Квентин кинул свой камень на лестницу.
От мощного «бамм» освобожденной энергии крыша у него под ногами громыхнула, как барабан. Квентин инстинктивно присел, спасаясь от пыльной воздушной волны, хлынувшей с лестницы. На миг он испугался, что переборщил, но башня устояла, и он побежал вниз, готовя новые чары. В темной нижней комнате он разглядел двоих — один распростерся на поломанном столе, другой копошился, пытаясь встать.
Квентин, продолжая спускаться, дунул себе в ладонь и потряс ею. Как раз вовремя: кто-то спешил ему навстречу, натягивая перчатки. Новый заряд поразил врага в грудь, как электрошокер, и он покатился вниз.
Перескочив через стонущее тело, Квентин выбежал на главную площадь замка.
Три башни были слева от него, океан справа. В середине стоял небольшой обелиск. Откуда ни возьмись появилась Поппи, и Квентин увидел себя ее глазами: голый до пояса, весь в крови. Он помахал ей, давая понять, что умирать пока не намерен. О булыжник клацнула какая-то палка, и он отскочил подальше, сообразив, что это стрела.
Поппи, тоже заметив это, спряталась за пьедестал, выпевая что-то по-польски. Зеленый лазерный луч, сотворенный ее чарами, проследил траекторию стрелы до крыши центральной башни.
Поппи напугать не так просто — наверно, все австралийцы такие. В детстве, поди, сражалась со змеями, динго и прочей фауной. Квентин, ни разу не видевший, как она чародействует, был впечатлен: с такой скоростью он сталкивался впервые.
— Эй, — крикнула она, — ты в порядке?
— В полном!
— Элиот и Бенедикт зачищают большую башню!
— Я иду к ним!
— Не надо! Бингл тоже там!
— Ничего, все равно пойду.
Она еще что-то говорила, но он не расслышал. Он очень обрадовался им всем, особенно милой старушке Поппи… но это ведь его шанс. Не опередив остальных, он его потеряет. Он, может быть, эгоист, но если другие не против, это все-таки его шоу. Прошептав пару слов, Квентин дважды ударил мечом по земле, и тот загорелся золотом. Поппи тем временем работала с зеленым следом, вычерченным стрелой. Вспыхнувшая на его конце искра побежала по следу, как по шнуру, и за парапетом на башне прогремел взрыв.
Квентин, переполненный кипучим восторгом, кинулся к входной двери замка. Он, непонятно откуда, знал, что ему делать дальше. Теперь, когда пришла помощь, сомнения покинули его окончательно.
Бревенчатые, окованные железом двери были в фут толщиной. Квентин размахнулся и рубанул их мечом. Ему меч казался ничуть не тяжелее обычного, но для всего остального весил целую тонну. По башне прошла дрожь, дерево треснуло, грохот отозвался эхом в ночи. Второй удар разнес дверь наполовину, от третьего она рухнула.
Квентину было больно от распиравшей его энергии. Он не знал, откуда она бралась, но грудь под ее напором грозила лопнуть. Не человек, а ходячая бомба. Пятеро защитников у выломанной двери целили в него мечами и копьями, но Квентин дунул на них, ослепил световой вспышкой и повалил. Делов-то.
Обломки двери от его прикосновения воспламенились. Квентин счел это эффектным, но на всякий случай заговорил себя от огня.
Он впервые открывал для себя, что значит быть королем волшебников. Толстый ублюдок, который сидел в Белом Шпиле, баловался фехтованием и напивался в хлам каждый вечер, королем не был, а Квентин последних мгновений — был. Сюжет, начинавшийся в промозглом бруклинском садике, достиг кульминации, и герой наконец стал собой. Может быть, ему не хватало только разрешения Эмбера. Верить, вот главное.
Ритуал по обострению чувств действовал: электрические заряды других людей Квентин, как акула, чуял сквозь стены. Внутренние часы, обычно отсчитывающие секунду за секундой как на конвейере, играли восхитительную мелодию. Он получил назад все, чего ему не хватало, и даже больше. Поппи была права: на Земле он тоже пережил приключение. Пока он метался туда-сюда, его потенциал рос. Отныне он будет жить только так.
— Это я, — прошептал он. — Я.
Взбежав по парадной лестнице, он пошел через анфиладу роскошных покоев. Тех, кто пытался ему помешать, разили молнии, а также стулья, столы, урны и сундуки. Пущенный по воздуху топор Квентин остановил и послал обратно. Он высасывал кислород из комнат, пока засевшие там противники не начинали синеть и падать без чувств. Люди уже разбегались при одном его приближении.
Ему казалось, что он вырос, стал великаном. Чары лились из него потоком без всяких усилий. Помимо людей, ему встретились на пути каменный голем, водяной, рыжебородый гном и говорящая пантера, довольно облезлая. Для героя его масштаба это не имело значения: он фонтанировал, что твой пожарный шланг. Рана на боку почти перестала его беспокоить. Меч он бросил: на кой волшебнику меч? Волшебник обходится одними внутренними ресурсами.
Куда идти, он понятия не имел — прочесывал одну комнату за другой, вот и все. Вдали дважды громыхнули пушки «Мунтжака». В одном из залов, среди обломков красивой мебели, Бингл и Джулия сдерживали кучу солдат. Волшебный меч Бингла работал как машина, оставляя в воздухе неоновые следы, а сам он, похоже, пребывал в боевом экстазе: рубаха на нем промокла от пота, но лицо с сощуренными глазами оставалось совершенно спокойным.
Джулия, вот кто наводил ужас. Либо она прибегла к неизвестным Квентину оборотным чарам, либо то нечеловеческое, что в ней таилось, вылезло на поверхность. Квентин с трудом узнал ее: она стала выше на хороших шесть дюймов и вся фосфоресцировала серебром. Дралась она голыми руками; когда у кого-то хватало ума ткнуть в нее копьем, Джулия перехватывала древко и начинала, как в замедленной съемке, колошматить копейщика и прочих, кто подвернется. Наконечники просто соскальзывали с нее.
Видя, что в помощи она не нуждается, Квентин поднялся еще на один этаж, открыл пинком одну из дверей, и выкатившийся оттуда огненный шар едва не убил его.
Видя, что в помощи она не нуждается, Квентин поднялся еще на один этаж, открыл пинком одну из дверей, и выкатившийся оттуда огненный шар едва не убил его.
Кто-то закачал в эту конструкцию уйму энергии. Пламя долго лизало заговоренного Квентина; когда оно наконец угасло, он весь дымился, однако не пострадал.
Затемненная комната, которую так хорошо охраняли, служила библиотекой. В ней, за письменным столом с двумя лампами, сидел скелет в хорошем коричневом костюме. Не совсем скелет — высохшая плоть на нем сохранилась, — но точно мертвец.
Книжные полки, по которым прошелся огонь, потрескивали. Труп смотрел на Квентина глазами, похожими на сухие орехи.
— Нет? — произнес наконец мертвец, как неисправный динамик, — голосовых связок у него, видимо, почти не осталось, но некая сверхъестественная сила позволила ему пережить срок годности. — Больше я никаких чар не знаю.
Сухой рот покойника не полностью скрывал зубы. Смотреть на это было не слишком приятно, но зла Квентин почему-то на него не держал. В чем, собственно, дело? Зачем было так вырываться вперед? А, да, вспомнил. Он все это начал, ему и заканчивать. Предстоит последний, решительный бой.
Труп тем временем конвульсивно метнул в него нож. Квентин невольно пригнулся, хотя нож не прошел даже рядом и улетел в открытую дверь.
— Теперь точно все, — сказал труп и даже вздохнул вроде бы.
— Где ключ? — спросил Квентин. — Он ведь у тебя, да? — А вдруг нет, мелькнула страшная мысль.
— Я вообще не знаю, зачем здесь сижу. — Труп подвинул к нему деревянную шкатулку. Кожа у него на костяшках облезла, как на подлокотниках старого кресла. — Раньше он дочкин был.
— Дочкин, значит. Ты сам-то кто?
— А ты не знаешь? — Труп, покорившийся судьбе вопреки всем ожиданиям, вздохнул снова. Дышать ему, по всей видимости, больше не требовалось, но кожистая грудь еще впускала и выпускала воздух, как кузнечные мехи. — Я думал, все знают.
Квентин, перестав двигаться, осознал, что весь взмок от пота.
— Хочешь сказать, что ты — это он? Тот вдовец из сказки про семь золотых ключей?
— По-твоему, это сказка? — Труп зашипел сквозь зубы — засмеялся, видать. — Ладно. Поздновато спорить из-за таких мелочей.
— Погоди. Ты же вроде хороший.
— Нельзя же всем быть героями. С кем тогда герои сражаться будут? Простая арифметика — подбиваешь итог, и все.
— А это тот самый ключ, который дала тебе дочь? — Квентин начинал подозревать, что неправильно понял смысл всего этого. — Так сказка кончается. Ты ее избавил от ведьмы, а она забыла, кто ты, но дала тебе ключ.
— Это была не ведьма, а ее мать. — Снова шипение. Когда мертвец говорил, у него двигалась только нижняя челюсть, как у аниматронного президента в увеселительном парке. — Я ушел от них, чтобы найти семь ключей — героем хотел стать, сколько помню. Они мне этого не простили. Вернулся я, а дочка папу не узнает. Мать сказала ей, что я умер. Этот ключ сохранял мне жизнь. Забирай его, это к лучшему. Ужасно жить в мертвом теле, ничего не чувствуя. Видел бы ты, как другие на меня смотрят.
В шкатулке лежал золотой ключ. Значит, Квентин нечаянно проломил стену и попал в соседнюю сказку? Входит король Волшебников.
— Ты только скажи, для чего он, — попросил труп. — Я до сих пор не знаю.
— Я тоже. Прости.
Услышав сзади шаги, Квентин рискнул оглянуться. Это, к счастью, был Бингл.
— Не за что. Ты заплатил сполна. — Мертвец, стремительно расставаясь с жизнью, стукнулся головой об стол. — Как и я. Просто пока не знаешь.
Квентин захлопнул шкатулку, и они с Бинглом уставились на обращенный к ним череп — лысый, пятнистый и исчерченный швами, как глобус.
— Молодцом, — сказал Бингл.
— По-моему, я не убивал его: он сам умер.
— Тем лучше. — Это изречение Бингл подхватил от Джоша.
Квентин, чей магический уровень быстро опускался к нормальному, чувствовал себя обессиленным. Заговор против огня не был исчерпывающим: от него неприятно пахло паленым волосом.
— Это мужик из сказки про семь ключей, но у него была своя версия. Как вы узнали, где я?
— Кок поймал говорящую рыбу. В брюхе у нее была бутылка, в бутылке карта. Что с вами приключилось?
— Эмбер явился мне. — Квентин решил пока ограничиться этим. Пока они возвращались к лестнице, Бингл проверял каждую дверь и нишу на предмет засад и новых игроков.
Итак, Квентин заработал себе очки, найдя очередной ключ. Остался всего один. Внизу им встретились Поппи, возбужденная своей первой филлорийской вылазкой (мы победили!), и молчаливая, все еще светящаяся Джулия. Квентин показал им свой трофей и обнял обеих. С Джулией вышло малость неловко, поскольку она не ответила ему тем же и вдобавок сохранила добавочный боевой рост. Да, они победили, и Квентин был во главе. Он держался за это победное настроение, не выпускал его из рук, стараясь навсегда запомнить тепло и вес. Бингл выскреб кого-то из-за портьеры, но тот сразу сдался, не страдая заморочками типа «со щитом или на щите».
«Мунтжак» подошел к самой пристани и нависал над площадью — бухта явно была глубже, чем казалась на вид. Наколдованные кем-то, скорее всего Элиотом, розовато-желтые висячие огни величиной с баскетбольный мяч создавали атмосферу веселой ярмарки. Еще больше окрепший ветер колебал и подкидывал их.
Элиот вместе с Джошем стояли на живописном фоне «Мунтжака». Они что, все время там были? От спада эмоций у Квентина ослабли колени. Утомительное это дело, геройство: чувствуешь себя потом как пустой бурдюк. Бок снова давал о себе знать, мысль об уютной койке на борту успокаивала. Сейчас он свернется калачиком, и быстрый олень унесет его прочь. Квентин приветственно вскинул усталую руку. Встречу героя с объяснениями и поздравлениями можно отложить на потом — скорей бы завалиться на койку.
Элиот и Джош, не отвечая ему, мрачно смотрели на что-то у себя под ногами. Джош пошевелил губами, но ветер подхватил его слова и унес в океан.
На мокрых досках со стрелой в горле лежал Бенедикт. Его убили, как только он вылез из шлюпки, но умер он не сразу: пытался вытащить стрелу, прежде чем захлебнулся собственной кровью.
ГЛАВА 20
Дом в Мюре был лучшим, что случилось с Джулией за всю ее жизнь. За все ее жизни.
Цап-Царап сказал правду: она наконец-то пришла домой. Ее существование до этого дня напоминало нескончаемую игру в пятнашки, где только она и водила. Теперь и ей можно отдохнуть в домике. Она обрела убежище, несравнимое с теми, где уже побывала, нашла свой Брекбиллс. Заключила свой сепаратный мир.
Всего в доме было девять жильцов — одни из «Беовульфа», другие нет. Из беовульфовцев присутствовали Цап-Царап, Асмодея, Фолстаф, а также Гаммиджи и Фиберпанк. Последние двое на форуме появлялись не часто и вели себя робко. В них Джулия никогда бы не заподозрила магов — чарами они, как видно, занимались приватно.
Трое других тоже оказались совсем не такими, как она представляла. Она всегда думала, что Царап — девушка или гей, но при встрече он ей геем не показался, и такого красавца она тоже не ожидала увидеть. В онлайне он позиционировался как человек, которому причинили какое-то зло, чудом не сломавшийся и живущий на одной силе воли. Джулия предполагала, что он жертва аварии, возможно, парализованный или страдающий от хронических болей, но подходящий к этому философски — а тут такой из себя Аберкромб энд Фитч.[46]
Фолстаф, седовласый джентльмен ее фантазий, предстал мужиком лет под тридцать, который если и был джентльменом, то очень большого размера. Рост примерно шесть футов пять дюймов и сложен как утес — не то чтобы толстый, просто до хренища громадный. Весил он, наверно, фунтов четыреста и говорил на инфразвуковой частоте.
Асмодея, малолетка лет семнадцати, трещала как пулемет и улыбалась до ушей. Брови домиком — шкодливая такая девчушка, типа Файрузы Балк, которая играла в «Колдовстве» Нэнси. Джулия не узнавала своих лучших друзей.
Они тоже были маги — хорошие, лучше ее — и жили в большом доме на юге Франции. Требовалось время, чтобы привыкнуть к этому. И простить их.
— И когда же вы собирались сказать мне? — осведомилась она. Они сидели в патио за стильным отреставрированным столом, в бокалах рдело местное красное, на солнце сверкал бассейн. Реклама сигарет, блин. — Нет, правда? Сидите здесь, лопаете гуманную фуа-гра — и молчок? Надо же, испытание мне устроили! Как будто я мало тестов в жизни сдала! — По щеке скатилась непрошеная слеза. Джулия смахнула ее, как ужаленная.
— Джулия. — Задребезжало столовое серебро — это Фолстаф подал голос.
— Извини, — прощебетала с сестринской нежностью Асмодея. — Нас всех так испытывали.
— Поверь мне, твое пребывание в бед-стайском убежище нам удовольствия не доставило. — Царап отставил бокал. — Но когда ты исчезла с беовульфовского радара, мы сразу заподозрили, что ты связалась с какими-то магами — и стали ждать. Дали тебе время встать на ноги, научиться основам — пальцы поставить, овладеть главными языками. Понять, твое это вообще или нет.