Единственная водная артерия черной нитью спускалась из глубины острова к побережью. Около звездочки мелким шрифтом тоже стояло Дальний — видимо, это был город. Больше лупа не показывала ничего, кроме укрупненной структуры пергамента.
— Кто там живет?
— Рыбаки вроде бы. И агент короны имеется — видите, звездочка, — сказал Бенедикт и конфиденциально добавил, чуть не ткнувшись в пергамент носом: — Дерьмовая карта. Окраска хреновая. Вам она для чего?
— Я туда еду.
— Правда, что ли? Зачем?
— Хороший, в самом деле, вопрос.
— Ключ ищете?
— Да нет. Что за ключ?
— Сказка такая, — объяснил Бенедикт, как дошкольнику. — Ключ, заводящий мир. Вроде бы там находится.
Квентин не особо интересовался филлорийским фольклором.
— Не хочешь со мной? Нарисовал бы новую карту, раз тебе эта не нравится.
Тоже еще наставник проблемного юношества… но Квентину почему-то захотелось встряхнуть этого парня. Вытащить его из зоны комфорта, чтобы не издевался над другими людьми, вышедшими из своих личных зон. Чтобы задумался для разнообразия о чем-то помимо собственного невроза. На поверку это оказалось труднее, чем выглядело.
— Я не квалифицирован для полевых работ, — пробурчал Бенедикт, снова потупив взор и косясь украдкой на карту. Юный картограф явно предпочитал жить не в реальных местах, а в их проекциях на пергаменте. — Я хранитель, не изыскатель. А уж сам-то чертеж… господи боже.
Это выражение филлорийская молодежь переняла от новых правителей, полагая его неприличным; растолковать им, что это значит в действительности, было практически невозможно.
— Именем королевства Филлори квалифицирую тебя как топографа, — произнес Квентин. — Так годится?
Надо было меч захватить. Сконфуженный Бенедикт пожал плечами — Квентин десять лет назад сделал бы то же самое. Он прямо-таки проникся нежностью к этому мальчугану, наверняка думающему, что никто не в силах его понять. Квентин по сравнению с ним сильно продвинулся и, возможно, сумеет ему помочь.
— В общем, подумай. Нам нужен кто-нибудь для обновления карт.
Квентина, впрочем, и эта вполне устраивала. Он покрутил вороток, и остров Дальний уплыл в просмотренную часть свитка. За ним потянулись ярды кремового пространства с пунктирами и мелкой цифирью — пустой океан.
Край карты, щелкнув, выскочил из медного ролика.
— Больше земли нет, — не слишком толково заметил Квентин.
— Эта карта — последняя в каталоге. Никто ее ни разу не спрашивал с тех пор, как я здесь.
— Можно мне ее взять? — Бенедикт засомневался. — Знаешь, я ведь король. Это, строго говоря, моя карта.
— Все равно расписаться надо. — Хранитель уложил свиток в кожаный футляр и вручил королю квитанцию со своей подписью: Бенедикт Фенвик.
Господи боже. Неудивительно, что он дуется.
В активе имелось следующее: старомодный парусник, не вполне адекватный воин и загадочная королева-колдунья. На Братство Кольца это не тянуло, но Квентин ведь не мир от Саурона спасал — он всего лишь хотел получить налоги с захолустных островитян. Ровно через три недели со дня смерти Джоллиби путешественники выехали из замка.
Крепкий бриз гнал волну. Парусам «Мунтжака», судя по всему, не терпелось наполниться им и умчать судно за горизонт. В глубине белоснежных полотен, вибрирующих от предвкушения, просвечивали бледно-голубые филлорийские овны.
В гавани играл духовой оркестр; ветер, несмотря на все старания капельмейстера, уносил музыку прочь. За полчаса до отплытия явился Бенедикт Фенвик с набором геодезических инструментов. Капитан, все тот же адмирал Лакер, отвел ему каюту поплоше.
— Вот так, значит… — сказал Элиот, стоя у сходен с Квентином.
— Вот так.
— Ты в самом деле туда плывешь.
— А ты думал, я блефую?
— Была такая мысль. Ты попрощайся с Джулией за меня — и не забывай, что я тебе про нее рассказывал.
Джулия, похоже, не собиралась выходить из каюты до самого острова.
— Ладно. Вы как тут, обойдетесь без нас?
— Вполне.
— Если выяснишь, кто замочил Джоллиби, надери им задницу сам, не дожидайся меня.
— Благодарствую. По-моему, это все же не Фенвики. Они считают нас мудаками, вот и вся их вина.
Квентин вспомнил, как поразил его при первой встрече неправильный прикус Элиота. Теперь он совсем перестал его замечать и находил совершенно естественным, как челюсти кита-горбача.
— Я бы речь толкнул, — сказал Элиот, — только ее никто не услышит.
— Ничего. Буду действовать в интересах народа Филлори и скажу мятежным островитянам, которые, наверно, просто забыли про эти налоги (было бы еще за что их платить и чем), что мы желаем восстановить справедливость и хорошо бы им это запомнить.
— Тебе, я смотрю, на месте уже не стоится.
— Да. Стоится с большим трудом.
— Ну так иди. Кстати, забыл сказать: говорящие звери отрядили с вами своего представителя.
— Кого это?
— Что бы это ни было, оно уже на борту. Политкорректность, ничего не поделаешь.
— Мог бы меня спросить.
— Мог бы, да побоялся, что ты будешь против.
— Я начинаю уже скучать по тебе. Ну пока, через недельку увидимся.
Квентин легко взбежал по сходням. Их тут же убрали за ним, и со всех сторон послышались невразумительные морские команды. Квентин, стараясь никому не мешать, поднялся на ют. Корабль выходил из стабильного сухопутного мира в подвижную плещущую среду.
За пределами гавани мир опять изменился. Воздух похолодел, ветер окреп, море стало свинцовым. Паруса «Мунтжака» надулись, новый рангоут напрягся с довольным скрипом.
Квентин стоял на корме, смотрел на оставляемый кораблем след и чувствовал, что здесь он на месте. «Мунтжаку», в отличие от всего прочего Филлори, он был нужен по-настоящему и оправдал доверие старого корабля. Выпрямившись, Квентин любовно погладил поручни. Нечто невидимое, но очень тяжелое разжало когти, снялось с его плеч и улетело в морскую даль в поисках другого насеста. Возможно, по возвращении домой оно снова будет поджидать Квентина, но пока он может вздохнуть.
Обернувшись, он увидел прямо за собой Джулию. Он не слышал, как она подошла. Она сияла какой-то неземной красотой. Ветер развевал ее черные волосы, кожа серебрилась — свет тут такой, что ли; прикоснешься к ней, и тебя ударит, как током. Если им суждено полюбить друг друга, то случится это здесь, на «Мунтжаке».
Они вместе смотрели на тающий позади Белый Шпиль. Джулия, как и Квентин, выросла в Бруклине. Она одна во всем мире, в любом из миров, способна понять, какие чувства он испытывает сейчас.
— Что, Джулс? Недурственно? Сама поездка, конечно, туфта, но погляди вот на это! — Он обвел рукой корабль, море, небо и их обоих. — Давно надо было.
Глаза Джулии так и не пришли в норму: оставаясь сплошь черными, они выглядели весьма странно рядом с девчоночьими веснушками.
— Я и не заметила, что мы уже плывем, — сказала она.
ГЛАВА 4
Чтобы рассказать историю Джулии, нужно вернуться в тот холодный бруклинский день, когда Квентин поступил в Брекбиллс. Джулия держала вступительный экзамен вместе с ним, и это стоило ей трех лет жизни.
Их истории, начавшись в один день, развивались совсем по-другому. Если судьба Квентина переломилась, то судьба Джулии дала всего лишь тонкую трещину.
Поначалу это ей не мешало. Жизнь, хоть и надтреснутая, вполне годилась к употреблению. Проводив Квентина и Джеймса к дому, где им предстояло пройти собеседование на предмет поступления в Принстон, Джулия отправилась в библиотеку. Накрапывал дождь. В этом она была более или менее уверена, а вот в последующем не очень.
Сидя в библиотеке с ноутбуком и стопкой книг, она писала работу для мистера Карраса. Тема была что надо: общество социалистов-утопистов, существовавшее в девятнадцатом веке в штате Нью-Йорк. Высокие идеалы не мешали им заниматься групповым сексом, а впоследствии они вообще бросили свои заморочки и начали производить столовое серебро. У Джулии были кое-какие мысли насчет того, почему с серебром у них получилось лучше, чем с царством Христа на Земле, — мысли, как ей представлялось, верные. Стоит лишь обратиться к цифрам, чтобы получить нужный ответ.
Джеймс, зайдя за ней, рассказал о несостоявшемся собеседовании: преподаватель, который должен был его проводить, вдруг взял и умер. Одно это было достаточно странно. Джулия вернулась домой, пообедала и до четырех утра дописывала работу у себя в комнате. Потом поспала три часа, пропустила два первых урока, чтобы написать примечания, и пришла на обществоведение.
Этот отрезок времени оставил у нее какое-то нереальное впечатление — что в общем понятно, когда ложишься в четыре и встаешь в семь. Все начало разваливаться только неделю спустя, когда ей вернули работу.
Дело было не в отметке. Отметку мистер К. поставил хорошую, А с минусом, что делал не часто. Проблема заключалась… в чем, собственно? Джулия перечитала свое эссе и обнаружила, что совершенно его не помнит, но она ведь строчила в ударном темпе. Потом ее взгляд зацепился за то же самое, что и взгляд мистера К: за неправильную дату.
Сексуальная практика утопистов, жуть сплошная, подпадала под одну из статей федерального закона об изнасиловании. Статью эту приняли в 1878 году, а Джулия написала, что в 1881-м. Мистер К. нипочем бы этого не заметил — хотя он тот еще тип, Джулия не удивилась бы, узнав, что он сам нарушил пару таких статеек, — но Википедия допустила ту же ошибку, а он любил ловить учеников на излишнем доверии к Википедии. Проверил дату по другим источникам, начертил на полях большой красный крест и минус поставил. То, что такой ляпсус сделала именно Джулия, по-настоящему удивило его.
Джулия сама удивлялась, поскольку Википедией никогда в жизни не пользовалась. Во-первых, мистер К. каждый раз это проверял; во-вторых и в главных, Джулия, в отличие от многих своих одноклассников, любила точные факты. Перечитав эссе еще раз, она обнаружила еще две ошибки — всего две, но ей хватило и этого. В процессе работы Джулия всегда сохраняла черновики (маркировка исправлений в Ворде — чистое надувательство); обратившись к ним, чтобы узнать, в какой момент пропустила эти неточности, она обнаружила, что никаких черновиков нет. Один только чистовик.
Этот вроде бы мелкий и вполне объяснимый факт нажал на красную кнопку, и Джулия катапультировалась из своей уютной кабины.
Файл, как показывал ее ноутбук, был завершен в обеденное время, и это пугало ее. Джулия все четче осознавала, что помнит тот день в двух разных версиях. Одна была вполне себе реалистической, как у тех авторов, которым жизненные детали важнее занимательного сюжета. В этом варианте она пошла в библиотеку, куда позднее явился и Джеймс, пообедала и дописала свое эссе.
Другая версия была совершенно трехнутая. В ней Джулия, проведя обычный компьютерный поиск за библиотечным столом светлого дерева, наткнулась на странный шифр, отсылающий к подвальному книгохранилищу: в этой библиотеке подвала не было.
Словно во сне, она двинулась к матированному лифту, и что же? Под белой пластиковой кнопкой с надписью Цоколь обнаружилась точно такая же кнопка, обозначенная Подвал. Джулия нажала ее. Та зажглась, и Джулия стала спускаться, ожидая увидеть самый обычный подвал с железными стеллажами, гудящими дневными светильниками и трубами, из которых торчат красные лепестковые клапаны непонятного назначения.
На выходе, однако, ей открылось нечто совсем другое: солнечная терраса сельского особняка и зеленый сад. Ей объяснили, что это школа магов, что называется это место Брекбиллс и что ее тоже примут сюда, если она сдаст экзамен.
ГЛАВА 5
Первое пробуждение Квентина на борту «Мунтжака» могло сравниться разве что с первым брекбиллским утром. Его койка в узкой и длинной каюте помещалась напротив целого ряда окон, расположенных в паре ярдов выше ватерлинии. Все в каплях, они отражали блики освещенного солнцем моря, по которому с невероятной скоростью мчался корабль. Книжные полки, шкафы, комоды были с умом закреплены вдоль стен и под койкой — Квентину казалось, что он лежит внутри китайской головоломки.
Ступив на прохладный дощатый пол, он ощутил небольшую качку и легкий крен. Теперь он будто бы оказался в брюхе большого, но дружелюбного морского млекопитающего, любителя скоростного плавания. Квентин относился к меньшинству, не страдающему морской болезнью и раздражающему этим невезучее большинство.
Он достал одежду из миниатюрного стенного гардероба (то есть переборочного, выражаясь морским языком). Специальные доски-бортики не давали книгам сыпаться с полок во время шторма. Завтрак и посещение туалетной комнаты ничего особо хорошего не сулили, но все остальное представлялось Квентину верхом блаженства. Так хорошо он себя не чувствовал уже много месяцев, не сказать лет.
На палубе бездельничал он один. Команда «Мунтжака» была невелика для судна таких размеров: семь матросов и капитан. В данный момент все вахтенные прилежно сплеснивали концы, драили палубу и лазили вверх-вниз по канатам. Джулии не было видно. Адмирал Лакер и Бенедикт обсуждали некую навигационную тонкость с жаром, которого Квентин ни в ком из них раньше не замечал.
Квентин мог бы в случае надобности помочь им с погодой, но даже Джулия, владевшая погодной магией лучше его, вряд ли улучшила бы то, что имелось в наличии — ясное небо и свежий западный ветер. А не влезть ли ему на мачту?
Облюбовав себе третью, самую маленькую, Квентин потряс руками в целях разминки. Глупая мысль, пожалуй, но кому хоть раз в жизни не хотелось залезть на мачту парусника, идущего полным ходом? В кино это очень легко, а вот на деле… ни тебе перекладин, ни выступов. Квентин, поставив ногу на медную утку, поймал на себе взгляд рулевого. Да, гражданин, твой король лезет на мачту, не зная, как это делается. Смирись с этим.
Не так уж это оказалось и сложно. Там, где не было уток и реек, имелись ванты — лишь бы не дернуть за что не надо. Квентин ободрал себе пару костяшек и занозил большой палец. Мачта гудела; он чувствовал, как она, упираясь в трюм, принимает на себя напор ветра и совмещает его с напором воды под килем. Нет бы раньше сообразить, что тут наверху очень холодно: ты переходишь в другую климатическую зону, а то и прямо в нижние слои космоса.
Квентин не принял в расчет также и крен корабля, внизу почти незаметный. Чем выше забираешься, тем сильнее наклон. Квентин повторял про себя, что на самом деле никакой опасности нет и «Мунтжак» не перевернется… возможно.
На самом верху палуба ушла вбок — если он упадет, то в воду, во вздыбленный чан бутылочного стекла. Футах в пятидесяти от правого борта прокладывало след нечто крупногабаритное, молочно-серое и тупорылое. Хвост расположен горизонтально, значит, не кит — скорее всего, акула. Неопознанный объект вскоре ушел в глубину и скрылся из виду. На такой высоте начинаешь осознавать, как ты мал по сравнению со всем остальным.
Спускаться было проще. Ступив на палубу, Квентин решил пойти в другом направлении, то есть в трюм. Темный люк тут же отгородил его от шумов верхнего мира, а трап в три коротких марша привел на самое дно корабля.
Здесь было тепло. На сырую деревянную стенку напирал океан. Трюм, битком набитый припасами, большого интереса не представлял, и Квентин хотел уже вернуться к реальности (или к тому, что сходит за нее в Филлори), когда из тьмы перед ним возникла перевернутая мохнатая рожица.
Квентин взвизгнул не слишком по-королевски и обо что-то стукнулся головой. Неизвестное существо, расположившись вполне комфортабельно, вверх тормашками висело на балке и смотрело на него влажными нечеловеческими глазами.
— Привет, — сказало оно.
Так. Одна тайна разгадана. Говорящее животное оказалось ленивцем, самым противным из знакомых Квентину млекопитающих.
— Привет, — ответил он. — Не знал, что ты здесь.
— Никто, похоже, не знает, — сказал ленивец. — Надеюсь, вы часто будете меня навещать.
До Дальнего они шли три дня, и с каждым днем становилось все жарче. Осенняя прохлада и стальные воды Белого Шпиля сменились субтропиками. При этом они двигались на восток, а не на юг или север — землянину это казалось странным, но филлорийцев, кажется, нисколько не удивляло. Может, этот мир вообще плоский, а не сферический? Бенедикт слыхом не слыхивал об экваторе. Команда переоделась в белые робы, вот и вся песня.
Бенедикт, стоя у руля рядом с адмиралом, листал атлас прилегающих к Дальнему вод; карты пестрели точками и неряшливыми концентрическими изобарами. Капитан и топограф, пробившись совместными усилиями сквозь рифы и мели, наконец вышли к острову: на горизонте показались россыпи белого песка, зеленые джунгли и невысокая горная вершина. Примерно таким Квентин и представлял себе остров. Корабль, обогнув мыс, вошел в мелкую бухту.
Ветер тут же сник. «Мунтжак» по инерции достиг середины, колебля тихие зеленые воды. Паруса на мачтах обвисли. Узкий пляж, палимый полуденным солнцем, усеивали сухие водоросли и волокнистая пальмовая кора. На одном конце бухты виднелась пристань, окруженная низкими постройками, на другом — довольно внушительное здание, гостиница или загородный клуб. В целом это напоминало рыбачий поселок Лазурного Берега, но ни единой живой души не было видно.
Может, у них сиеста. «Не будь идиотом, — одернул себя Квентин, чувствуя растущее возбуждение. — Ты сюда по делу приехал — налоги собрать».
На воду спустили баркас. Квентин сел в него вместе с Бинглом и Бенедиктом, который даже стесняться перестал от волнения. Джулия присоединилась к ним в последний момент. Ленивец не пожелал отцепляться от своей балки. Он попросил принести ему сочных побегов или мелкую ящерку — если попадется, конечно; он ведь всеядный — и вновь смежил сонные веки.