Рамсден казался довольным собой и всем остальным, во всяком случае, насколько можно было судить по его виду.
— Должен вам признаться, мистер Блэр, что, когда я по вашему совету отправился в школу, я не слишком надеялся на успех. Я пошел туда просто чтобы с чего-то начать, и еще потому, что надеялся от учителей узнать побольше об этой Риз. Вернее, я хотел, чтобы кто-нибудь из моих ребят, когда познакомится с ней поближе, заполучил образец ее почерка печатными буквами. Но вы, мистер Блэр, «молоток». Вы оказались на верном пути.
— Вы что, достали то, что нам нужно?
— Я поговорил с ее классной руководительницей, абсолютно не скрывая, что мне нужно и зачем. То есть был откровенен ровно настолько, насколько это необходимо для пользы дела. Я сказал, что Глэдис подозревается в даче ложных показаний, а это карается законом, и мы считаем, что ее к этому принудили, а чтобы доказать факт шантажа, нам нужен образец ее почерка печатными буквами. Если откровенно, когда я шел в школу, я был уверен, что она, с тех пор как перестала ходить в детский сад, не написала ни одной печатной буквы. Но классная руководительница — некая мисс Баггали — сказала: «Дайте подумать… Ну конечно, она же отлично рисовала, и, если я ничем не смогу вам помочь, может, у учительницы по рисованию что-нибудь сохранилось. Мы всегда храним лучшие работы наших учеников». Вероятно, в качестве компенсации за все каракули, с которыми беднягам приходится постоянно иметь дело. Представьте, мне не довелось пообщаться с учительницей рисования, потому что мисс Баггали порылась в ящиках и дала мне вот это.
Он положил лист бумаги, на котором от руки была нарисована карта Канады — с границами провинций, городами и реками. Она была не слишком точная, но выполнена на редкость аккуратно. Внизу печатными буквами было написано: ДОМИНЕОН КАНАДА, а в правом углу подпись — Глэдис Риз.
— Оказывается, каждым летом, перед каникулами, в школе проводят выставку работ, и они хранятся до следующей выставки. Наверно, им жалко их сразу выбрасывать, а может, они хранят их, чтобы демонстрировать заезжим начальникам и инспекторам. Как бы там ни было, этого добра в школе навалом. А эта карта — конкурсное задание «Нарисуй по памяти карту любой страны за двадцать минут», и три лучшие работы оставили для выставки. Глэдис получила третье место.
— Глазам не верю, — сказал Роберт, не в силах оторвать взгляд от работы Глэдис Риз.
— Да, мисс Баггали права — у нее отличная рука. Удивительно, почему она такая неграмотная.
Вот это подарок. Роберт смаковал каждую букву.
— У этой девицы тупая голова, но отличный глаз, — сказал он, разглядывая карту. — Она запомнила очертания, но не названия. А ошибок-то тьма! Наверное, третье место она получила именно за аккуратность.
— Во всяком случае, нам здорово повезло, — сказал Рамсден и положил на стол записку, из коробочки с часами. — Скажите спасибо, что она не выбрала Аляску.
— Да, это просто чудо (чудо тети Лин, мелькнуло в голове). Как вы считаете, к кому нам с этим обратиться?
Рамсден посоветовал одного специалиста.
— Сегодня вечером я отвезу это в Лондон, утром у меня уже будет ответ, и я сразу же передам все мистеру Макдермоту, хорошо?
— Хорошо? Великолепно!
— По-моему, стоит снять с них отпечатки пальцев, да и с коробочки тоже. Есть судьи, которые не слишком доверяют графологам, но если сложить все вместе — ни один судья не устоит.
— Отлично, — сказал Роберт, — теперь моим клиенткам хотя бы не грозят каторжные работы.
— Я вижу, вы оптимист, — сдержанно заметил Рамсден, и Роберт рассмеялся.
— Вы считаете, я недостаточно благодарен судьбе? Напротив, у меня как камень с души свалился. Но еще больший — пока остался. То, что Роза Глин — воровка, лгунья и шантажистка, а Глэдис Риз дала ложные показания, еще не опровергает обвинение Бетти Кейн. А наша задача — его опровергнуть.
— У нас еще есть время, — сказал Рамсден, но не слишком убедительно.
— Времени, пожалуй, осталось только на чудо.
— Ну и что? Ведь бывают же чудеса на свете. Почему бы чуду не случиться и с нами? Когда мне вам завтра позвонить?
Утром позвонил Кевин с поздравлениями и восторгами.
— Роб, ты молодчина. Теперь я их сотру в порошок.
Да, для Кевина это будет неплохой случай поиграть в кошки-мышки со свидетелями, и Шарпы выйдут из здания суда «свободными». И будут опять жить в своем доме с привидениями, сами как два привидения, две полоумные ведьмы, которые похитили и избили девушку.
— Роб, ты вроде и не рад. В чем дело?
Роберт сказал, что, даже если Шарпы и не попадут в тюрьму, они все равно будут в плену лживого обвинения Бетти Кейн.
— Кто знает, может быть и нет. Я постараюсь «расколоть» Бетти Кейн, используя ее ляп насчет подъездной дорожки. Если бы обвинителем выступал не Майлз Эллисон, я бы ее дожал, но, боюсь, Майлз мне помешает. Не унывай, Роб. В любом случае, репутацию мы ей подпортим.
Подпортить репутацию Бетти Кейн — еще не все. Роберт отлично знал, как мало это повлияет на общественное мнение. У него был большой опыт общения с обывателями, и он всегда удивлялся их полной неспособности анализировать элементарные ситуации. Так что даже если газеты и сообщат о том, что на самом деле было видно из чердачного окна (хотя скорее всего они будут заняты более сенсационными новостями о лжесвидетельстве Розы Глин), все равно это не изменит мнения среднего читателя: «Они хотели поймать ее на слове, но их быстро поставили на место», — вот как они это расценят.
Вполне возможно, Кевину и удастся подпортить репутацию Бетти Кейн в глазах суда, репортеров, чиновников и критически настроенных людей, которые будут присутствовать на заседании, но на основании имеющихся показаний он не сможет изменить сочувственное отношение, которое к Бетти Кейн испытывают обыватели по всей стране. Шарпы все равно в их глазах останутся монстрами.
А Бетти Кейн все «сойдет с рук».
Эта мысль была для Роберта еще мучительней, чем перспектива, что Шарпы до конца дней останутся под подозрением. А Бетти Кейн будет по-прежнему в центре внимания любящей семьи, окруженная заботой и обожанием. От этой мысли в некогда доброжелательном Роберте пробуждался зверь.
Ему пришлось-таки признаться тете Лин, что он получил улику в срок, означенный в ее молитвах, но смалодушничал и скрыл от нее, что этой улики достаточно для опровержения обвинения полиции. Она бы тогда сказала, что дело выиграно, а для Роберта победа заключалась совсем в ином.
Похоже, что и для Невиля тоже. Впервые с тех пор, как юный Беннет занял заднюю комнату, где раньше сидел он сам, Роберт стал думать о нем как о союзнике и родственной душе. Невиль так же, как и Роберт, не мог допустить, чтобы Бетти Кейн все «сошло с рук». И Роберт еще раз поразился силе гнева, который охватывает пацифистов, если их вывести из себя. Невиль как-то по-особому произносил имя Бетти Кейн — словно в самих буквах заключался яд, который случайно попал ему в рот, и он его выплевывает. Кстати, «ядовитый» был его любимый эпитет по отношению к ней — «это ядовитая тварь». В общем, он действовал на Роберта весьма утешительно.
Однако в самой ситуации утешительного было мало. Шарпы восприняли новость о том, что им удастся избежать тюремного заключения, со свойственным им достоинством — так же, как и первое обвинение Бетти Кейн, повестку в суд и то, как появились на скамье подсудимых. Они отлично понимали: это избавление, но не оправдание. Полицейское дело закроют, присяжные вынесут решение. Но только потому, что по английскому законодательству третьего не дано. В шотландском суде в таком случае приговор гласит — невиновен за отсутствием доказательств. В сущности, к этому сведется решение, которое вынесет на будущей неделе выездная сессия суда присяжных в Нортоне: у полиции нет неопровержимых доказательств их вины.
Только за четыре дня выездной сессии суда присяжных Роберт признался тете Лин, что графологической экспертизы достаточно, чтобы снять обвинение с Шарпов. Он просто не мог больше видеть ее встревоженное лицо. Сначала он хотел сообщить ей об этом, и только, но неожиданно для самого себя начал выкладывать ей все, как делал раньше, когда он был еще мальчик, а тетя Лин всезнающий и всемогущий ангел, а не просто добрая, но недалекая тетя Лин. Она молча, с удивлением, выслушала этот неожиданный словесный поток, так непохожий на их обычный обмен фразами за обеденным столом, и ее ясные голубые глаза потемнели от тревоги.
— Понимаете, тетя Лин, это поражение, а не победа, — сказал он наконец. — Это пародия на справедливость. Ведь мы боремся за справедливость, а не за оправдание. И у нас нет надежды. Никакой надежды!
— Роберт, что же ты мне сразу все не сказал? Думал, что я не пойму и не соглашусь с тобой?
— Роберт, что же ты мне сразу все не сказал? Думал, что я не пойму и не соглашусь с тобой?
— Но ведь вы сначала совсем по-другому относились к…
— Это потому, что внешне мне эти люди не нравились — должна признаться, дорогой, что я по-прежнему не отношу их к тем, кто мне симпатичен, — но даже если они мне и не слишком нравятся, это вовсе не значит, что мне безразлично, когда у меня на глазах творится несправедливость.
— Конечно, но ведь вы сами говорили, что история Бетти Кейн вполне правдоподобна, и что вы…
— Говорила, — спокойно сказала тетя Лин, — но до полицейского суда.
— До суда? Но ведь вас не было на заседании.
— Не было, а вот полковник Виттакер там был, и ему эта девушка совсем не понравилась.
— Правда?
— Да. Он довольно подробно высказался на этот счет. Он сказал, что у него в полку, или батальоне, или еще где-то, был… ну как это… младший капрал, который очень походил на Бетти Кейн. Он говорит, что это была сама угнетенная невинность, из-за которой перессорился весь батальон, и бед он натворил больше, чем дюжина крепких орешков. Правда, очень милое выражение: «крепкий орешек»? Полковник Виттакер говорит, что кончил этот капрал в тюрьме. А что касается этой Глин, он говорит, что стоит ее увидеть, сразу начинаешь считать, сколько раз она соврет в минуту. Она ему тоже не понравилась. Так что, как видишь, дорогой, напрасно ты думал, что мне безразличны твои заботы. Я тоже болею за справедливость. Я буду еще усерднее молиться за твой успех. Сегодня днем я хотела зайти к Глизонам (у них сегодня прием в саду), но лучше я пойду в собор Святого Матфея и помолюсь там часок. К тому же, по-моему, собирается дождь. Когда Глизоны собирают гостей на открытом воздухе, всегда бывает дождь.
— Ну что же, тетя Лин, ваши молитвы нам не помешают. Сейчас нас может спасти только чудо.
— Хорошо, я буду молить Бога о чуде.
— Героя в последнюю минуту спасают от виселицы? Такое бывает только в детективах и финалах мыльных опер.
— Ничего подобного. Где-нибудь на земле такое случается каждый день. Если бы можно было узнать о каждом таком случае и подсчитать их, ты бы удивился, как часто так бывает. Провидение вмешивается только тогда, когда исчерпаны все средства. Тебе не хватает веры, мой дорогой, впрочем, я повторяюсь.
— Да, я не верю, что в контору явится ангел-спаситель с подробным отчетом о том, чем весь месяц занималась Бетти Кейн.
— Твоя беда в том, мой мальчик, что, по-твоему, ангел-спаситель — это создание, осененное крылами, а им может оказаться невзрачный человек в цилиндре. В любом случае, я буду очень усердно молиться сегодня днем и вечером тоже, и, надеюсь, к утру Бог нам поможет.
20
Однако ангел-спаситель явился не в образе невзрачного человечка, и на нем был не цилиндр, а фетровая шляпа легкомысленного французского фасона с загнутыми кверху полями. Он вошел в контору «Блэр, Хэйвард и Беннет» ровно в половине двенадцатого на следующий день.
— Мистер Роберт, к вам пришел мистер Ланге, — сказал мистер Хезелтайн, заглянув в кабинет Роберта. — Он…
Роберт был очень занят и к тому же не мог знать, что к нему явился ангел божий, а посетителей каждый день приходило немало, поэтому он сказал:
— Что ему нужно? Я занят.
— Он не сказал. Он говорит, что хотел бы с вами побеседовать, если вы не слишком заняты.
— Я страшно занят. Пожалуйста, постарайтесь узнать, что ему нужно. Если это не столь важно, пусть им займется Невиль.
— Хорошо, я узнаю, но он довольно плохо говорит, и, похоже, не хочет…
— Плохо говорит? Он что, шепелявит?
— Нет, у него плохое произношение. Он…
— Так он иностранец?
— Да. Он из Копенгагена.
— Из Копенгагена? Что же вы мне сразу не сказали!
— Не успел, мистер Роберт.
— Пригласите его, Тимми, и поскорей. Господи, неужели сказки и впрямь сбываются?
Внешне мистер Ланге был очень похож на колонну. Такой же круглый, высокий, солидный и надежный. А наверху этой круглой, прочной и прямой колонны сияло добродушием открытое лицо.
— Мистер Блэр? Меня зовут Ланге. Прошу прощения за вторжение, но это есть важно. Важно для вас, я имею в виду. По крайней мере да, я думаю.
— Садитесь, мистер Ланге.
— Спасибо, спасибо. Сегодня тепло, верно? Видимо, потому, что сегодня тот день, когда у вас лето? — И он улыбнулся. — Это такая английская идиома, такая шутка про однодневное лето. Я очень интересуюсь английскими идиомами. Из-за этого интереса я и приехал к вам.
Сердце Роберта ушло в пятки, как при спуске скоростного лифта. Вот вам и сказки, подумал он. Нет, сказки остаются сказками.
— Вот как? — любезно спросил он.
— Я держу в Копенгагене отель, мистер Блэр. Он называется отель «Красные башмаки». Конечно, не потому, что там все носят красные башмаки, а из-за сказки Андерсена, которую вы, может…
— Да-да. Мы тоже знаем эту сказку.
— Ах так! Да. Великий человек Андерсен. Такой простой человек и такой теперь международный. Можно только удивляться. Но я трачу ваше время, мистер Блэр, я трачу ваше время. Что я говорил?
— Вы говорили об английских идиомах.
— Ах да. Английский — это мое хобби.
— Хобби?! — вырвалось у Роберта.
— Хобби. Спасибо. Для хлеба с маслом я держу отель — и еще потому, что мой отец и отец моего отца до меня тоже держали отель — а для хаб… хобби, да? Благодарю вас… для хобби я изучаю разговорный английский. Поэтому мне каждый день приносят газеты, которые они оставляют.
— Кто они?
— Посетители из Англии.
— Вот как!
— Вечером, когда они уходят спать, мальчик-слуга собирает английские газеты и приносит ко мне в кабинет. Я занят, и у меня часто нет времени посмотреть на них, поэтому они идут в кучу, и когда у меня досуг, я беру одну и изучаю. Я понятно говорю, мистер Блэр?
— Абсолютно понятно, мистер Ланге. — Газеты? Кажется, опять забрезжила надежда.
— Так и идет. Несколько минут досуга, немного чтения в английской газете, новая идиома — может, две — все очень без волнения. Как это у вас говорится?
— Однообразно.
— Так. Однообразно. И потом однажды я беру эту газету из кучи, как мог взять любую другую, и забываю про все английские идиомы. — Он достал из емкого кармана сложенную вдвое «Ак-Эмму» и развернул ее на столе перед Робертом. Это был номер за пятницу, 10 мая, с фотографией Бетти Кейн на две трети страницы. — Я смотрю на фотографию. Потом я смотрю на вторую страницу и читаю рассказ. Потом я говорю себе, что это очень странно. Очень странно это. Газета говорит, что это фотография Бетти Канн. Канн?
— Кейн.
— Ах так! Бетти Кейн. Но это также фотография миссис Чэдвик, которая жила у меня в отеле с мужем.
— Что?!
Мистер Ланге сиял от удовольствия.
— Вы заинтересованы? Я так надеялся, что вы заинтересуетесь. Я очень так надеялся.
— Продолжайте, расскажите мне все.
— Они жили у меня две недели. И это было очень странно, мистер Блэр, потому что пока эту бедную девушку избивали и морили голодом на английском чердаке, миссис Чэдвик в моем отеле ела, как молодая волчица, — мистер Блэр, эта девушка могла съесть столько сливок, что даже я, датчанин, удивлялся, — и очень наслаждалась жизнью.
— Да?
— Тогда я сказал себе: это только фотография. И хотя она именно так выглядела, когда распустила волосы, чтобы идти на бал…
— Распустила волосы?
— Да. Обычно она зачесывала их наверх. Но у нее был бал с костюмом… с костюмом?
— Да, костюмированный бал. Маскарад.
— Ах так. Маскарад. А на маскараде она распускает волосы. Вот так, как там. — Он ткнул в фотографию. — Поэтому я говорю себе: это только фотография. Как часто мы видим фотографию, которая нисколько не похожа на живого человека. И какое отношение имеет эта девушка в газете к маленькой миссис Чэдвик, которая в это время здесь со своим мужем! Так я рассудителен сам с собой. Но я не выбрасываю газету. И каждый раз, как я смотрю на нее, я думаю: но ведь это миссис Чэдвик. Поэтому я все так же озадачен, и, идя спать, я думаю об атом, вместо того, чтобы думать о завтрашних делах. Я ищу у себя объяснения. Может, близнецы? Нет, Бетти — единственный ребенок. Сестры. Совпадение. Двойники. Я думаю о них всех. Ночью я успокаиваюсь, поворачиваюсь и засыпаю. А утром я смотрю на фотографию, и все опять разваливается на куски. Я думаю: конечно, без сомнения, это миссис Чэдвик. Вы видите мою дилемму?
— Разумеется.
— Поэтому, когда я еду в Англию по делу, я кладу газету с арабским названием…
— Арабским названием? Ах, да, конечно. Извините, что перебил вас.
— Я кладу ее в чемодан, и вечером, после ужина, достаю ее и показываю другу, у которого остановился. Я остановился у моего соотечественника на Бейзвотер, в Лондоне. И мой друг тут же очень возбуждается и говорит: теперь дело в суде, и эти женщины говорят, что никогда раньше эту девушку не видели. Их арестовали за избиение девушки, и скоро их будут судить. И он зовет жену: «Рита! Рита! Где у нас газета за прошлый вторник?» Это такой дом (моего друга), где всегда есть газета за прошлый вторник. И он несет газету и показывает мне репортаж судебного рассмотрения… нет, судебного…