Положение хана Сафа-Гирея тотчас упрочилось и окрепло. Оппозиция ослабела, и последовало соглашение между обоими течениями казанской политики. В марте 1542 года вожди оппозиции, продолжавшие тайные сношения с Москвой, уже выступили в пользу сближения русских с правительством хана Сафа-Гирея.
Новый конфликт обнаружился в 1545 году. На это раз выступление оппозиции вызвало со стороны русских воен[102]ный поход против Казани. Русское правительство повторило тот стратегический план, который так неудачно был применен в 1469 году: один отряд был двинут из Нижнего Новгорода, два других из Вятки и Чердыни. Предполагалось, что русское войско появится пред Казанью как раз в тот момент, когда там все будет готово к перевороту, и власть легко перейдет в руки кн. Булата. Однако, в действительности оказалось, что заговор еще не созрел, и переворот не совершился. Поход оказался совершено безрезультатным; летописец ограничился бессодержательной фразой: "Людей казанских многих побили и кабаки царевы пожгли".[142] На обратном пути русский отряд заходил в устье Свияги и разгромил здесь имение князя Муртазы Тевекелева, причем самого князя и сына русские увели с собой в плен, а жену князя и остальных детей убили. Пермский отряд запоздал к соединению с русскими войсками и был уничтожен казанцами.[143]
Во время русского похода 1545 года правительство сразу увидело враждебное себе настроение. — "Оттоле нача рознь быти в Казани".[144] Правительство не без основания обвинило оппозицию в измене: "Царь почал на князей неверку в измене: вы-де и приводили воевод великого князя". Начались репрессии, казни. В этот момент сошли с политической сцены и царевна Ковгоршад, и князь Булат. Их место в качестве вождей оппозиции теперь заступили сеид Беюрган, князь Кадыш (брат князя Отуча) и талантливый деятель Чура Нарыков. Репрессии вызвали сильную эмиграцию: "И они поехали многие из Казани к великому князю, а иные по иным землям".[145]
Политический кружок, группировавшийся вокруг царевны Ковгоршад и князя Булата, представляет собой интереснейшее явление в жизни Казанского ханства, к сожалению — недоступное для надлежащего изучения по недостатку источников. Этот кружок имел в себе достаточно авторитета и силы, чтобы в течение 15 лет стоять во главе государства и руководить казанской политикой. Свою политическую зрелость, государственный опыт и широту умственных взглядов правительство кн. Булата проявило в идее коалиционной власти, которая дала Казанскому ханству то, чего ему не доставало в самые тяжелые моменты исторической жизни — примерение политических партий, единение всех казанцев вокруг[103] своей государственности. Кружок князя Булата боролся с иностранным засилием, как с русским, так и с крымским; он сумел найти выход из трудного положения, в котором государство оказалось в 1531 году, и имел достаточно смелости, чтобы изменить курс политики в 1535 году, когда это властно подсказывалось живыми интересами государства. Возвративши власть хану Сафе, правительство сумело работать с ним вместе, причем неоднократно находило пути к выходу из назревших конфликтов и обнаружило большую ловкость в дипломатическом искусстве.
Падение коалиционного правительства и поворот политики в сторону восточной партии оказались роковыми для хана Сафы. Репрессии, обрушившиеся на оппозицию в 1545 году, не могли спасти положения и, напротив, доставили победу казалось бы разгромленной оппозиции. Оппозиция сломлена не была, и уже в июле ее представители поехали в Москву с просьбой о новой военной поддержке, Русское правительство, наученное горьким опытом безрезультатного похода 1545 года, не доверяло казанцам и ответило, что оно пошлет войска после того, как Сафа уже будет низложен.[146] Это было равносильно отказу, так как оппозиция предоставлялась своим собственным силам.
Тем не менее, оппозиционное настроение в стране наростало, и в начале января 1546 года переворот совершился. Хан Сафа был вторично низложен с престола. При перевороте в Казани произошел погром, направленный против крымцев: "Казанцы Сафакирея царя с Казани согнали, а крымских людей многих побили".[147] В переписке сыновей князя Юсуфа Ногайского с русским правительством имеются следующие сведения о перевороте 1546 года: "Яналия царя убили, а сестру нашу за Сафа-Кирея царя дали. А в то время Сафа-Кирей царь пришел был с немногими людьми, и год другой спустя крымских голодных и нагих привел, да над казанскими людьми учал насильства делати: у кого отца не стало, и он отцова доходу не давал, а у кого брата большого не станет, и он того доходу меньшому брату не давал. А и с тобою долго завоевася жил. И тех его дел казанские люди и князи не могли терпети, да от него отступив выехав вон с крымцы завоевалися и побилися, и крымцев в прогоны побили, а иных многих прогонили, а Сафа-Гирся царя с немногими людьми оставили".[148] [104]
Правительство сеида Беюргана. Шах-Али. В Казани образовалось временное правительство, в состав которого вошли сеид Беюрган, князь Кадыш и Чура Нарыков. С извещением о перевороте в Москву был отправлен Гамет-Шейх. Хан Сафа-Гирей бежал в Ногайское княжество и встретился в Сарайчике с астраханским сеидом Мансуром. Вступив в переговоры с последним, Сафа-Гирей пробыл в Сарайчике всего лишь несколько дней и отправился в Астрахань. Астраханское правительство оказало поддержку хану Сафе и дало ему военный отряд. С ним Сафа-Гирей возвратился к Казани и осадил город — "У Астраханского царя и у царевича силу взяв, пришед Казань облег, чаял того, нечто-ль де князи и лучшие люди его похотят. С такою надежею постоял, и казанских князей и лучших людей никто к Сафа-Гирею царю не пошел. После того пришед да побилися, да ничего не учинил, да и побежал"…[149] Разумеется, отряда астраханского войска, без пушек, было недостаточно для того чтобы, взять такую сильную крепость, какою была в то время Казань. Надежда хана Сафа-Гирея на слабость временного правительства и на то, что восточная партия поддержит его, не оправдалась. Поэтому попытка его вернуть себе власть на этот раз оказалась неудачною, в открытом бою он ничего не достиг и ушел в Ногайское княжество — "да приехал к Юсуфу князю" в Сарайчик, где зимовали его жены. "Казанский Летописец" говорит о неудачной попытке реставрации хана Сафа-Гирея: "И стояше два месяца приступая ко граду, и не взя града прочь отступи, поиде в ногаи, токмо землю повоева и поплени. И ни мало имущи у себе стенобитного наряду, кто может взяти таков град единою стрелою, без пушек, аще не Господь предаст?"[150]
Таким образом, временному правительству удалось успешно отразить нападение хана Сафа-Гирея. По миновении опасности, русское правительство прислало в Казань посольство для возобновления союзных договоров и для переговоров о кандидатуре на ханский престол. В марте 1546 года на престол был избран хан Шах-Али. По маловероятному сообщению "Казанского летописца", когда поднялся вопрос о кандидатах, то одна группа выдвигала кандидатуру кого-либо из крымских царевичей — "овии убо хотяху в Крым послати по царевича какова-либо", другие — "за турского царя мышляху заложитися", третьи стояли будто-бы за самого Московского[105] великого князя (что явно неправдоподобно), четвертые — за прежнего хана Сафа-Гирея.[151] Между тем победили сторонники русского кандидата, и на престол был избран Шах-Али.
Два брата из Касимовской династии на казанском престоле несколько напоминают своею судьбою двух царственных братьев, которыми закончилась династия Улу Мухамеда. Как там чередовались Эмин, Латыф и снова Эмин, так и теперь престол занимали Шах-Али, Джан-Али и опять Шах-Али; как там младший из братьев безвременно сошел в могилу, так и здесь младший пал от руки убийц. Но на этом аналогии кончаются: сыновья Ибрагима были различны по своим убеждениям, дети шейх-Аулиара одинаково симпатизировали России; младший из потомков Улу Мухаммеда провел много лет в заключении и сделался жертвой русской интриги, тогда как теперь арест и ссылка выпали на долю старшего брата, убит же был младший при переходе власти в руки хана Сафа-Гирея. Две пары братьев на казанском престоле, представители двух поколений, сделались жертвами иностранной политики и игрушками в руках казанских партий, но на судьбе их ясно виден тот процесс, который происходил в недрах казанского общества: темп политической жизни становился быстрее и лихорадочнее, засилье иностранцев делалось все сильнее, — все это было признаками наростания внутреннего кризиса в ханстве. В 1490-х годах отсутствовал такой фактор, игравший крупную роль в III периоде, как наличие «крымской» партии. Во II-м периоде власть принадлежала руссофильским кругам, теперь первое место занимала восточная партия, и вместо одной влиятельной группы боролись две сильных организации. В этом заключалось усложнение политической жизни страны. С другой стороны, Казанское ханство все больше и больше вовлекалось в связь с иностранными государствами — с Россией, Крымом и Турцией, и колебания внутренних кризисов теперь стали более резко осложняться иностранным вмешательством. Постоянное вмешательство русских в дела Казанского ханства создало наконец в Московском государстве, окончательно вступившем на путь великодержавной политики, стремление поглотить Казанское ханство, и вскоре это стремление становится уже сознательной целью русского правительства.
Два брата из Касимовской династии на казанском престоле несколько напоминают своею судьбою двух царственных братьев, которыми закончилась династия Улу Мухамеда. Как там чередовались Эмин, Латыф и снова Эмин, так и теперь престол занимали Шах-Али, Джан-Али и опять Шах-Али; как там младший из братьев безвременно сошел в могилу, так и здесь младший пал от руки убийц. Но на этом аналогии кончаются: сыновья Ибрагима были различны по своим убеждениям, дети шейх-Аулиара одинаково симпатизировали России; младший из потомков Улу Мухаммеда провел много лет в заключении и сделался жертвой русской интриги, тогда как теперь арест и ссылка выпали на долю старшего брата, убит же был младший при переходе власти в руки хана Сафа-Гирея. Две пары братьев на казанском престоле, представители двух поколений, сделались жертвами иностранной политики и игрушками в руках казанских партий, но на судьбе их ясно виден тот процесс, который происходил в недрах казанского общества: темп политической жизни становился быстрее и лихорадочнее, засилье иностранцев делалось все сильнее, — все это было признаками наростания внутреннего кризиса в ханстве. В 1490-х годах отсутствовал такой фактор, игравший крупную роль в III периоде, как наличие «крымской» партии. Во II-м периоде власть принадлежала руссофильским кругам, теперь первое место занимала восточная партия, и вместо одной влиятельной группы боролись две сильных организации. В этом заключалось усложнение политической жизни страны. С другой стороны, Казанское ханство все больше и больше вовлекалось в связь с иностранными государствами — с Россией, Крымом и Турцией, и колебания внутренних кризисов теперь стали более резко осложняться иностранным вмешательством. Постоянное вмешательство русских в дела Казанского ханства создало наконец в Московском государстве, окончательно вступившем на путь великодержавной политики, стремление поглотить Казанское ханство, и вскоре это стремление становится уже сознательной целью русского правительства.
По низложении с престола в 1521 году Шах-Али жил в Москве, при дворе Василия III. Здесь его видел[106] в 1526 году посол Римского императора барон Сигизмунд Гсрберштейн; Шах-Али участвовал в царской охоте на зайцев вместе с императорскими послами. Во время охоты Шах-Али оказывался особый почет: он ехал рядом с Василием III, одновременно с послами спустил собаку, на месте стоянки имел отдельный шатер, во время обеда сидел опять рядом с Василием и т. д.[152] Наружность хана Герберштейн описал в следующих нелестных словах: "Великую ненависть к нему подданых умножали безобразие и слабость его тела, ибо это был человек с выпятившимся вперед животом, с редкою бородою; с лицом почти женским: все это показывало, что он нисколько не способен к войне".[153] В то время Шах-Али был всего 21 год от рождения.
При московском дворе Шах-Али прожил 91/2 лет, пока в Казани царствовали Сагиб и Сафа, а в Касимове правил его брат Джан-Али. В декабре 1530 года, в виду ожидавшегося переворота в Казани, Шах-Али был отправлен в Нижний, чтобы оттуда при первой возможности ехать в Казань и занять ханский престол. Однако, переворот, совершившийся в мае 1531 года, доставил престол не ему, а Джан-Али. Шах-Али был вызван в Москву, где прожил несколько более года, но оказался неприятным для двора и был удален из Москвы: в сентябре 1532 года ему были даны в управление Кошира и Серпухов, куда он и должен был немедленно выехать.[154]
Шах-Али был недоволен тем, что престол достался Джан-Али, а не ему, и что Касимовского удела он также не получил. Бывший хан начал тайные переговоры с Казанью, надеясь на поддержку там своей кандидатуры — "учал ссылатися в Казань и в иные государства без великого государя ведома".[155] Для бдительных агентов русского правительства эти сношения не остались тайными, и Шах-Али был уличен в нарушении договора, связывавшего «служилых» татарских царевичей с великим князем Московским: удельные властители были лишены права вести самостоятельную иностранную политику, и вся их дипломатическая переписка должна была прочитываться Посольским приказом. [107]
В январе 1533 года Шах-Али был арестован, лишен Коширы и Серпухова и вместе с женою — царицей Фатимою — сослан под конвоем на Белоозеро. Не огра ничившись этим, русское правительство произвело страшный разгром среди людей, состоявших на службе у Шах-Али. Огланы, мурзы, князья и другие лица, находившиеся при бывшем хане, были вместе с женами и детьми арестованы и разосланы по тюрьмам в Тверь, Псков, Новгород, Орешек (Шлиссельбург) и Карелу (Кексгольм), Русские летописцы сохранили грустный рассказ о дальнейшей судьбе этих несчастных. В Пскове "того же (1535) лета, месяца июня в 26 день посадиша татар царя Шига лея людей 73 в тюрьму, в Середнем городе под Бурковским костром (башнею) от Великие реки, на смерть, к малых деток 7 в том же числе, и ти изомроша в день и в нощь, и выкидаша их вон, а восемь живы осташася в тюрьме, ни поены, ни кормлены на многи дни, а тех прибиша; а катуней (жен) посадиша в иную тюрьму, легчае и виднее, у Трупеховых ворот к Василью Святому на горку".[156] Что значат выражения "посадиша на смерть" и "ти изомроша в день и в нощь", видно из более краткой записи, имеющейся в другой псковской летописи: "Того же года татарок крестиша; а мужей их утушили (удушили) в тюрьме 72 человека".[157] Жутью веет от этих слов летописца. Посадили в тюрьму 73 человек "и малых деток 7 в том же числе", а затем в течение суток произвели в тюрьме ужасную бойню — всех их задушили "и выкидаша их вон"; уцелевших 8 человек морили жаждой и голодом в течение нескольких дней и, не сумевши заставить их умереть, убили…
В Новгороде происходило то же: "Бысть их в Новегороде восемьдесят и более, и пометаша их в тюрьму; они же, по своей скверной вере, в пять дней все изомроша, такоже к во Пскове семьдесят вскоре изомроша".[158] Пошажен был один татарин Хасан, согласившийся креститься в православную веру. Для женщин русское правительство приготовило другую участь; "Тоя же зимы (1536 г.), по Крещении Господни, архиепископ Великаго Новагорода к Пскова владыка Макарий приехал во Псков на 4-ый год, и упроси у великого князя Ивана Васильевича всея Руси и у его матери великой княгини Елены, у вдовы, на свое бремя татар Шигалея — людей к жен, кои сидели в тюрьмах в Новегороде и в Пскове, и пода[108]ваше их священником и повеле их крестити во християнскую веру; и бысть радость велия в людех о новокрещеных, и начаша их священники давати замуж, а оне к вере христианской добры быша".[159] Другой летописец — едва ли не сам виновник этого насильственного крещения — прикрыл все это дело лицемерно-благочестивыми фразами: "Онех прежереченных татар жены же их видевше мужей своих, по своей скверной вере, скорую и нужную (принудительную) смерть и погибши же душею и телом, они же яко от злаго сна воспрянувше и начата приходяща молитися боголюбивому архиепископу Макарию, просити святаго крещения… А кресташася числом в Великом Новегороде жен 43, а детей 36, а во Пскове крестиша жен и детей 50 и един, в Орешке 12, а в Кареве 30; и се елико множество душ избыша козни лукавого диавола и познаша святую православную веру!".[160] Это крещение происходило в тот момент, когда Шах-Али был уже на свободе. Несчастных татарок, по инициативе архиепископа Макария, было приказано выпустить из тюрем, но тотчас же крестить и выдать замуж за русских. Поэтому слишком осторожными кажутся предположения проф. Вельяминова-Зернова: "Быть может, тогда было разрешено им, в знак особой милости, креститься, или же вдовы и сироты казненных лиц, не предвидя другого исхода своим бедствиям, решились сами принимать христианскую веру".[161] Всего было казнено по процессу татар Шах-Али не менее 200 человек. Поразительна та жестокость, с которой русское правительство произвело расправу над арестованными. Тяжесть репрессий над татарами настолько не соответствовала обвинению Шах-Али, что не подлежит никакому сомнению, что возбужденному делу придавалось какое-то особенное политическое значение. Так печально окончилось дружественное покровительство Василия III, проявлявшего прежде почет и внимание к Шах-Али; разгром служилых татар внутри русского государства, разумееться, не мог способствовать усилению Московского великого княжества.
Шах-Али, сосланный на Белоозеро, находился под арестом около трех лет. Вельяминов-Зернов справедливо отметил: "Эпоха эта была самая тяжелая в жизни Шах-Алия. Если не ему самому, то его татарам, которые были заключены с ним в опалу, привелось вытерпеть[109] много горя".[162] Улучшение в судьбу Шах-Али было внесено переменой на казанском престоле с убийством его брата Джан-Али. Шах-Али оказался единственным кандидатом со стороны партии, сочувствовавшей союзу с Россией, Мысль об освобождении его из-под ареста подали казанские эмигранты, приехавшие тогда в Москву; они заявили — "Государь бы нас пожаловал, Шигалею бы царю гнев свой положил и к себе бы ему велел на Москву быти; и коли будет Шигалей у великого государя на Москве, и мы совокупимся с своими советники, кои в Казани, и тому царю крымскому в Казани не быти".[163] Правительство Елены Глинской нашло это целесообразным, и по постановлению боярской думы Шах-Али был освобожден в декабре 1535 года. В Москве состоялся официальный прием хана и царицы Фатимы великим князем и регентшей, но далее дело не двинулось, так как в Москву прибыло посольство от князя Сафы и заключило договор с русским правительством. Шах-Али получил в управление свой прежний Касимовский удел. В качестве претендента на казанский престол он участвовал в русских походах против Казани: в 1537 году он был в штабе русской армии во Владимире, в 1540 году действовал против казанцев на Муромском направлении, в 1541 году был вновь на сборном пункте русских войск во Владимире. В 1543 году Шах-Али владел Коширой (может быть, вместе с Касимовым). При вторичном вступлении на казанский престол Шах-Али был в возрасте 35 лет.