Во-первых, за власть в экономике. Византия успешно общалась с кипчаками: знаменитый «шелковый путь» заканчивался в Византии, проходя по Дешт-и-Кипчаку. Путь «из варяг в греки» тоже вел в Византию, и тоже через Дешт-и-Кипчак. Торговля с восточными соседями, несомненно, усиливала позиции греков в их противостоянии Риму. Вот Рим и желал выгодных ему перемен… Это были невидимые механизмы политики, за обладание которыми дерутся.
Вторая причина противоборства Рима и Константинополя была зримой и не менее весомой — религиозные разногласия. «Чей Бог, того власть». Эти слова ткали канву политической жизни Европы. Речь шла о владении миром, о претензиях двух стран, которые лишь для вида маскировали свои истинные желания богословскими спорами.
Не Бог, а золотой телец вдохновлял правителей Европы.
Приняв в IV веке тенгрианский канон, и Рим, и Константинополь из рабов превратились в господ и не жалели сил, чтобы после смерти Аттилы отмыть, обелить свое рабское прошлое. Они шли на все, на любое преступление, лишь бы прославить себя.
В Центральной Европе преуспели римляне, переманившие много кипчаков, закрутившие их в жернова своей политики. Восточная же Европа оставалась за византийцами, которые, балансируя между Римом и Дешт-и-Кипчаком, богатели год от года. Средиземноморские колонии также приносили грекам немалые доходы.
А поскольку политическое давление вела Церковь, то правители двух враждующих стран обратили взоры именно на нее, через нее надеясь влиять и на противника, и на соседей. В Италии до IX века светская власть сама руководила делами папства — церковные нововведения, догматы и правила исходили в основном от светских политиков. Папа Николай I добился независимости для своей Церкви.
В Византии же патриарх не имел прав никогда. Он был в вечных прислужниках.
Рим в споре за лидерство долго и основательно готовился к решающим схваткам. Раннее средневековье он уступил, целиком оставив его за Византией. Она купалась в победах. Главой Церкви веками были византийские патриархи.
Но, как показали события, именно католики выбрали верный для Церкви путь, который и вывел их к вершине власти. То был самый трудный путь. Его нашел папа римский Григорий I (он возглавлял Церковь с 590 по 604 год), предложивший программу, которую можно смело назвать «Католической доктриной».
Это была настоящая идеологическая диверсия, с нею Церковь Запада прожила три века. Три века вела ее! Диверсия полностью удалась, с ней и пришла победа. Ее идею подсказал папа римский Пелагий II, странный для Рима человек. Кипчак. Его стараниями в Западной церкви появились монашеские ордена.
«Орден» — по-тюркски «данный сверху», то есть от Бога. Их устав копировал уставы алтайских монастырей. Состояли в них преимущественно кипчаки, коренные римляне монахами не становились, не в их традиции было затворничество.
Так Церковь получила профессиональное войско, во главе первого ордена встал Бенедикт Нурсийский, тоже из кипчаков, осевших в Италии. Монахи-бенедиктинцы воевали не шашкой и не пикой, их оружием было слово Христа. И яд.
Потом появились другие ордена, все они были полностью подчинены папе. Цель их одна: искоренять скверну, крепить Церковь. Это была совершенно новая тактика ведения войны и захвата. Мир такой не знал. Без крови. Без атак. Без баталий. Перед этим «тихим войском» любая конница становилась беспомощной. Любая армия — бессильной. Противники проигрывали ему атаку за атакой, удар за ударом. Проигрывали по всем статьям. Потому что ни о чем не догадывались. И в улыбающихся монахах люди не видели врагов.
Тихо и тайно монахи добивались своего. «Для достижения цели хороши все средства», — говорили они.
Папа Григорий, создав первый орден, направил своего посланника королю Испании, сам повел диалог с воинственной Брунгильдой, правительницей Австразии (нынешние Франция, Швейцария, Германия, Австрия)… Вся Западная Европа попала в поле зрения монахов. А нити политики сошлись в руках папы. Но этого никто не понимал.
В центр внимания папа поставил лангобардов. Кто они? Кипчаки, завоевавшие север Италии. Ломбардия, не раз осаждавшая Рим. Орда со столицей в Милане. О ней известно немало. Лангобарды, пишет Павел Диакон (VIII век), пришли с востока во времена Аттилы. Они были в его армии. Верили в Тенгри. И они, и гепиды, и авары, и готы, и вандалы, замечает Диакон, говорили «на одном наречии» и не отличались друг от друга «ничем другим, кроме имени».
Среди найденных бумаг, случайно уцелевших в европейских архивах, есть документы лангобардов, написанные рунами или скорописью, по-тюркски. Куда исчезли остальные бумаги? И сами лангобарды? Это тайна. Но она перестает быть тайной, когда становятся известными деяния папы Григория, названного Великим.
В 591 году он, заключив мир с лангобардами, объявил свою Римскую церковь Тюркской церковью, а себя — ее настоятелем. Выучил тюркский язык… Бедные кипчаки, они наверняка растаяли, когда папа отправил им дочь знатного римлянина, красавицу Теодолинду, которая стала женой хана лангобардов. Тюрки пустили в свой дом католичку. Следом пришли монахи-бенедиктинцы, которые стали прислуживать хану и его жене. Они, как диверсанты, проникали в храмы, к самым алтарям, умело будоражили общество, отравляя духовные колодцы.
А папа (уже не римский, а тюркский!) не уставая повторял, что он епископ «не римлян, но лангобардов». Еще он называл себя «слугой слуг Божьих». То есть кипчаков, тенгриан. Это его личные слова (все средства были хороши!).
Наконец сам явился в Милан как странник, в рваной накидке раба. И, поклонившись храму, произнес: «А вот и я, слуга слуг Божьих». Каково было видеть такое честолюбивым кипчакам? Каково слышать?.. Они — слуги Божии. И поверили хитрому лису. Куда им было деться?
Эта накидка раба у тюрков называлась «капа», ее до сих пор носят римские папы, только теперь она украшена золотом и драгоценными камнями. Реликвия, которая открыла католикам дорогу в тюркский мир. Так началась гибель тюркского народа в Европе. Не физическая, а духовная его гибель.
Монахи-католики прижились среди кипчаков-тенгриан и, как плесень, разлагали их. «Бог-отец и бог-сын — одна семья», говорили они. И им верили, потому что первым поверил предводитель лангобардов — хан, женатый на католичке.
Точно так же, без крови и войн, «католическое войско» оккупировало Бургундию, там оно орудовало через племянницу хана… Постепенно вся Западная Европа стала католической. Это придало вес Церкви и римским папам. И они к IX веку заявили о себе. За их спиной стояла сила.
Политика Константинополя была иной — не столь свободной и хитрой, благополучие Византии целиком зависело от Дешт-и-Кипчака, от торговли с ним. И не считаться с этим было нельзя.
Греки не могли позволить себе следовать примеру Рима. Не могли «завоевывать», вернее, разлагать веру и дух кипчаков Восточной Европы. Это восприняли бы в Степи как вызов. Правда, и они не сидели без дела, действуя исподтишка. События в каганате Великая Булгария — дело их рук. Христианизация. Запись кипчаков в славянство… Конечно, все это было не столь масштабным, как на Западе, но было!
Константинополь вынужденно до поры сохранял у себя традиции тюркской веры, не менял их, проявляя сдержанность, похвальный консерватизм; он-то в конце концов и привел к разделению в Европе единой христианской Церкви на Восточную и Западную.
Случилось это 16 июля 1054 года. В Константинополе, в храме Святой Софии, подписали акт взаимного отлучения Церквей. Этим актом новые Церкви объявили миру, что они отличаются друг от друга мировоззрением.
Событие увенчало политику, которую вели обе страны начиная с IV века.
…Случился новый конфликт внутри Церкви. Он был далеко не единственным: церковно-политические разногласия в Европе всегда создавали некий дипломатический фон, насыщенный взаимными упреками в ереси. Борьбой с ересью оправдывались войны, тайные убийства, публичные казни. Борьбой с ересью оправдывались новые догматы и постулаты.
Политика велась грязная и отнюдь не церковная! Слишком далекая от духовных исканий.
Более шестидесяти (!) изменений в тенгрианский канон в угоду этой политике внесли западные христиане. Некоторые не сразу и приняли. Например, филиокве — исхождение Святого Духа. Догмат, появившийся в VI веке, его внесли испанцы, а в XI веке с ним согласились в Риме.
Этот и другие примеры показывают, что согласия у христиан не было никогда: правила и обычаи им придумывали и отвергали политики, которые делали людей пешками в своей игре. На потребу дня выставляли их. Божественная суть руками неуемных людей капля за каплей вымывалась из религии. Каждым своим нововведением политика подрубала корни, связывающие Церковь с горой Кайласа и божественной благодатью.
Грешники взялись за то, что положено избранникам Божьим.
Даже называясь христианами, европейцы искали внутри себя различия. И находили их! (Не удивительно, что сегодня в христианском мире уже 97 Церквей, значит, 97 «истин», потому что каждая Церковь имеет в чем-то свой взгляд на религию, отличный от остальных.)
Разделение Церкви — это в конечном счете деление сфер в политике. Ничего иного здесь нет. Оно началось с XI–XII веков, потому что не сразу кипчаки позволили ему свершиться: они отчаянно сопротивлялись Судьбе и сами ускоряли неминуемый конец.
Честолюбивые тюрки, как дети, всегда стремились кому-то что-то доказать. Это у нас в крови. А великодушие в мире взрослых губительно.
Так в VI веке Дешт-и-Кипчак бросил вызов остальной Европе. Тогда религиозные фанатики устроили избиение евреев и изгнание иудеев из Палестины: Церковь стремилась утвердить свою власть через очищение ее от иудаизма… Было такое.
Несомненно, это — политика и только политика, которая для маскировки носила религиозный характер (не о вере же в ней шла речь?). А в политике, как и в шахматах, на ход противника полагается отвечать. Византия глубокомысленно промолчала.
Ответили кипчаки: они себе в ущерб, но в пику всем дали приют пострадавшему без вины еврейскому народу. Продемонстрировали, что заповедь «Блаженны милостивые» в Степи соблюдают не на словах.
В степных станицах с VI века едва ли не обязательными стали еврейские кварталы с синагогами — джугут-аулы. Евреям на правах граждан (а не рабов!) разрешили участвовать в жизни Дешт-и-Кипчака, исключая службу в армии, которой они не выдерживали. Ни один народ не имел столько прав и свобод у тюрков, как еврейский. В Хазарии, например, они вели торговлю, политическую переписку. Общались с собратьями, укрывшимися в Испании. Словом, степняки полностью доверяли им, за что и поплатились.
Это их покровительство дало недругам повод говорить об «иудаизации» Хазарского каганата, следовательно, об изоляции Дешт-и-Кипчака как разносчика «еврейской» заразы.
К слову, как показали археологические раскопки, в древних хазарских городищах никаких иудейских предметов религиозного культа нет. Джугут-аул был вне стен города… Упоминания Моисеем Каганкатваци и Моисеем Хоренским об интересе хазарского кагана к иудейской вере надо читать только в контексте с принятием изгнанных евреев. И все.
А рассказ о выборе каганом веры — не более чем очередная фальшивка, автор которой известен. Не случайно легенда точно такого же содержания, но с «положительным» исходом написана той же рукой для Киева… В Москве всегда знали, как побольнее уколоть тюрков.
И никто не объяснял, зачем кагану испытывать веру, если он исповедовал Тенгри? Но этой фальшивкой демонстрировали ненавязчиво, что тюрки якобы были язычниками и безбожниками. Словом, «погаными татарами»…
Конечно, соседство двух народов — кипчаков и евреев — приносило обоюдную выгоду. Евреи показали себя неплохими ремесленниками, торговцами. Кипчаки охраняли джугут-аулы, как свои. Без преувеличения, именно кипчаки спасли еврейский народ от неминуемой гибели, на которую его обрекли европейцы.
К сожалению, и это забылось. Даже евреи не вспоминают, тоже рисуют нас злодеями.
Историкам не одного поколения придется вырывать из цепких лап забвения Великую Степь и всю тюркскую культуру, распутывать хитросплетения интриг и злых умыслов… Трудно быть сильным в мире, где правят бал ложь и предательство. Судьба Степи тому лучшее подтверждение.
Византийские, римские и русские историографы не просто чернили степняков. Деля их наследство, они не оставили места Дешт-и-Кипчаку на исторической карте. Повернули так, будто и не было степной страны с ее неуемным народом, принесшим Европе веру.
Впрочем, грешили тем же и китайцы, которых тюрки покорили раньше, чем европейцев. Они мастерски повели политику, тонко играя на благородстве, честности и доверчивости алтайского народа… Попали в самую точку.
Китайцы стали стравливать тюркских правителей. Они первыми додумались воевать с сильным врагом руками самого же врага. Им удалась дьявольски хитрая игра!
Микроб раздора, как ржа, проник в тюркское общество, он передавался с молоком матери: так ненавидеть друг друга, так завидовать друг другу умеют только тюрки, у которых родной брат порой страшнее лютого врага. Верят всем, только не своим. Своих они ненавидят. Так и живут со злобой в душе. Со злобой и завистью.
Вот почему немало восточных земель Дешт-и-Кипчака в середине VII века вошло провинциями в Китайскую империю. Там, на этих землях, тоже жили тюрки, но обманутые: пожелавшие иметь над собой власть китайского императора, но только не своего кагана… Поразительная картина, мир словно перевернулся. Если во времена строительства Китайской стены китайцы бежали к тюркам на Алтай (помните, «там жить веселее»), то теперь стало все с точностью до наоборот.
Правда, каган восточных тюрков хан Кутлуг отбил у китайцев дерзко присвоенные земли. Было даже время, когда его воинов (печенегов) признали другие каганы. На несколько лет после его добрых дел восстановился хрупкий мир в Дешт-и-Кипчаке. Но после смерти хана, которого степняки назвали Эльтериш-каган (Каган-Собиратель), междоусобицы вернулись в Степь.
Второго Кутлуга не нашлось… И уже забыто, что земли к северу от Китайской стены были тюркскими, что люди, жившие там, — тюрки.
Надо ли удивляться, что в VIII веке и Византия начала отходить от своего слабеющего союзника: Константинополь захотел сам вести политику, без тюрков. Но… знать тут же свергла самонадеянного императора. К власти пришла новая, Исаврийская династия.
25 мая 717 года Лев III Исавр сел на трон Византии. Выдающийся был человек. В жилах нового императора текла благородная тюркская кровь: он отлично владел оружием, страстно любил верховую езду, передав эту страсть сыну. (За что греки назвали его и его окружение «каваллинами», то есть «лошадниками».) Он родился в Сирии, в семье кипчаков, которые жили на Ближнем Востоке с IV века. Был христианином.
Едва он сел на престол, как ему выпало первое испытание: началось нашествие мусульман. Они вплотную подошли к Константинополю, их флот из 1800 судов занял бухту Золотой Рог. Свободной воды не было видно! Силы сошлись явно не равные. Штурм был неизбежен, угроза городу была явной.
Все думали, что конец неминуем, но только не Лев Исавр. Он один не испугался. Умело построил защиту, провел несколько боевых вылазок. А главное — применил новое оружие, которого мир еще не знал. Видимо, из Дербента, с берегов Каспия, ему привезли «адскую» смесь, приготовленную из нефти. Больше добыть такую было негде, только тюрки знали рецепт.
Бакинская нефть и решила исход битвы. Хотя оружие это почему-то назвали «греческим огнем». Лев Исавр выжег корабли неприятеля, как сухую траву в поле.
Мир еще не видел такой пылающей войны. Море горело. Это восприняли как чудо… Так «состоялся» новый император. Он умело повел и государственные дела, наладил торговлю. Вернул в страну золотое время. Назначил новые суды, введя законы, удивительно похожие на «Судебники», что были в Дешт-и-Кипчаке и у лангобардов.
«Мы поставили впереди земную справедливость — посредницу с небесным, она острее всякого меча в борьбе с врагами…» С этих слов начинался суд в Византии. С этих слов всегда начинался он в Великой Степи, у тюрков, верящих в справедливость только Небесного суда.
Нового императора отличал особый интерес к Дешт-и-Кипчаку. Он чувствовал в нем братское тепло. Византийцы-тюрки умно и легко повели здесь политику. Их принимали как родных. С ними дружили, с ними роднились. Складывался союз на века. Ради него Лев Исавр женил своего сына Константина на дочери хазарского кагана, ее звали Чичак (Цветок); она, приняв греческое крещение, взяла имя Ирина и с ним вошла в историю Византии. Выдающаяся женщина.
Лев Исавр, этот отчаянный кипчак, внес много «очень кипчакского» в культуру Византии. И вместе с тем сам же всю жизнь боролся с тюркским миром.
Это он велел уродовать иконы с изображением Тенгри в ответ на упрек за их «варварское» происхождение. То был поступок! Тогда, после Трулльского собора 695 года, в Церкви появились первые иконы с изображением Христа, до этого лик Христа не рисовали, вернее, рисовали его агнцем, то есть овцой… И надо было иметь большую смелость, чтобы не побояться ради нового поднять руку на старое.
По той же причине Лев Исавр нанес удар по монастырям Византии, которые только-только набирали силу. Он так и не дал им подняться до уровня католических.
Вместе с тем он старательно брал все лучшее, что было у тюрков в Исламе, за это современники называли его «сочувствующим мусульманам». И осуждали…
Хотя, может быть, все это тоже была политика?