Как-то, закончив разработку очередного предложения, я с удовольствием написал на титульном листе:
«Подготовлено С.П. Мамонтовым».
И чуть не умер от неожиданности, когда за спиной у меня эхом раздался голос Протасова:
– Подготовлено С.П. Мамонтовым…
Я вздрогнул. Во-первых, потому что не думал, что в этот час в офисе есть еще кто-нибудь, кроме меня. Во-вторых, потому что, надо же: именно начальник накрыл меня за не моей работой.
– Дай-ка гляну…
Я протянул папку дрожащей рукой. Протасов начал листать страницы.
«Ну, вот и все, – думал я. – Сначала он посмеется над моими мыслями. А потом скажет, чтобы в дальнейшем не лез в чужие дела…»
Протасов строго спросил:
– Точно подготовлено С.П. Мамонтовым?
– Точно…
– Ну, тогда держи… – вернул он мне папку. И ничего больше не сказал. Молча вышел из комнаты.
Настроение продолжать работу этим вечером у меня испарилось. Я выключил компьютер и поплелся домой – в свою снимаемую на окраине Москвы каморку. Это была комната в огромной квартире, где жили еще около двух десятков человек. Приезжие строители, разведенный учитель школы, повариха, какие-то безработные алкаши. Компания еще та, но денег на лучшее жилье у меня не было. В Москве жизнь дорогая.
Я клял себя за неосторожность. Надо же было проверить, действительно ли остался в офисе один. А я только глянул по сторонам, но посмотреть, горит ли свет в кабинете Протасова, не догадался.
И еще несколько дней не оставался в офисе вечерами. Ждал вынесения приговора. Но его все никак не было. Через неделю решил, что, наверное, и я сам, и тот случай со мной для Протасова оказались настолько мелки, что он попросту забыл обо мне. И тогда решил продолжить работать в офисе над предложениями клиентам. Но теперь, конечно, сначала проверял: ушел Протасов или еще у себя. Если его не было, то я спокойно работал. Если он был в кабинете, то брал какие-нибудь материалы с собой домой. Работал под шум скандала, перемещающегося за стеной от кухни к туалету и обратно.
Где-то через месяц после вечернего разговора с Протасовым, когда я уже окончательно решил, что мой начальник все забыл, он неожиданно вызвал меня к себе:
– Заболел один из менеджеров. Тот, что у Козина стажировался. Похоже, серьезно и надолго. В общем, подменишь его месяца на три-четыре…
Я знал, что в штатном расписании есть две должности стажера. На них брали перспективных молодых работников, чтобы готовить резерв на случай расширения штата или ухода кого-нибудь из основных специалистов. Вышел от Протасова просто обалдевшим. Я был почти менеджером! Да, стажером. Да, временным. Но работа-то по сути были самая настоящая менеджерская! Теперь смогу заниматься интересным делом вполне свободно, на законных основаниях, в любое время суток.
– Растешь, – удивился Круглов.
– От коллектива отрываешься, – зевнули референты и курьеры.
– Поздр’авляю, – улыбнулась Катя.
– Ап-чхи, – чихнула Нонна, чуть не выплюнув карамельку.
– Будь здорова, красавица!
Наконец-то я мог похвастаться дома и перед друзьями своей настоящей работой. Впервые позволил себе вырваться на два выходных дня в Воронеж. Не сказал, конечно, ничего ни про «временно», ни про «стажера». Только:
– Работаю менеджером. В самом главном отделе одного из лучших рекламных агентств.
– Ну, ты даешь, – восхищались Гарик с Вовкой. – Надо к тебе в гости нагрянуть…
– Чувствую, что так и останешься в своей Москве… Отрезанный ломоть… – вздыхал отец.
Впрочем, это не мешало ему с гордостью рассказывать о моей работе соседям.
– Не ждать тебя, значит, обратно… – переживала мама.
– И чего ты там нашел? Ты бы и здесь прекрасную карьеру сделал… И мы бы вместе были… – убеждала Алена. И тут же спрашивала: – Ну и что, как мы дальше?..
Я накрепко залепил ее рот поцелуем. Прощаясь же на вокзале, Алена, видимо, побоялась переспросить.
«Ну и что, как мы дальше?..» Это был воронежский вопрос. В Москве я о нем не задумывался. Мне это было совсем неинтересно. Мысли мои по-прежнему были заняты работой. Приставленный к менеджеру Козину, я просто изводил его вопросами:
– А какой галстук лучше надевать на встречу с клиентом?
– А что делать, если ему сразу наши предложения не понравятся?
– А если он скажет, что в другое агентство переходит?
– А он будет проверять наши расчеты или просто поверит?
– А если он сам нам неверные данные дал, и мы из-за него ошиблись?
Козин поначалу спокойно отвечал на мои вопросы. Думал, видимо, что они когда-нибудь иссякнут. Но чем больше я входил в работу, чем больше непосредственно соприкасался с теми или иными сторонами дела, тем больше вопросов у меня возникало. Утром Козин заходил в офис и с порога, видя мой молящий взгляд, вздыхал:
– Ну, спрашивай.
Вечером говорил:
– Спрашивай сейчас. Домой мне не звони, дай хоть там от тебя отдохнуть.
Со временем я все же стал задавать меньше вопросов. А Козину, думаю, пришлось по душе, что на меня теперь можно свалить уже не только абсолютно всю техническую работу, но также и часть организационной. Многое из того, что раньше приходилось делать ему, я добровольно взял на себя. Он только распоряжался:
– Сделай это так. А то эдак. К такому-то числу…
Разумеется, большей частью это была черновая работа. Я перелопачивал горы исследований, составлял таблицы, вычерчивал по ним графики. Используя архивы, сочинял письма недовольным клиентам. А еще от имени Козина писал поздравительные письма к дням рождения и к праздникам. Да, я уже делал почти всю его работу. Козин только непосредственно общался с клиентами, вручал им все планы и предложения. Доводил их замечания до меня. Я не имел ничего против. Чувствовал, что мне это на пользу – делать все от «а» до «я» самому. Нужно, нужно разобраться во всем этом деле до конца. А для этого следует очень хорошо знать всю подноготную своего бизнеса.
Второй штатный стажер, видимо, получая упреки от своего менеджера, подзуживал:
– Ну ты и развратил своего Козина. Он же тебе на шею сел. Вообще ничего не делает…
– Да… Как-то так получается… – мямлил я что-то в ответ. Но не обращал никакого внимания на эти замечания. Мне было приятно ощущать, что понимаю в рекламе все больше и больше. В процессе работы у меня рождались свои, по-моему, весьма интересные мысли. И я их высказывал Козину:
– У меня тут соображение возникло вот по этому продавцу зубных щеток… Может, стоит уменьшить сроки общей телевизионной трансляции, но давать ролик чаще. Ведь это предотпускное время. Последние телевизионные показы рекламы могут вообще аудитории не собрать. Люди же в отпуска разъедутся…
– Может быть, может быть, – задумывался Козин, и добавлял, – Хотя исследования подтверждают наличие необходимой аудитории и на последнем этапе. Но может быть, может быть…
На всякий случай он сделал дополнительный запрос в отдел медиапланирования. В этом подразделении знали все про все, касающееся телевидения, радио, газет и журналов. Вплоть до того кто, когда, сколько раз и почему читает ту или иную страницу в любом журнале. Этот отдел, собственно, и составлял план рекламной кампании. Ошибки его сотрудников дорого обходились агентству. И поэтому они всегда очень щепетильно относились к замечаниям нашего отдела. И – ура! – по моему запросу они действительно чуть сократили сроки кампании зубных щеток. Я был горд: значит, и впрямь, начинаю понимать что-то в рекламе.
Козин, глянув на меня, покачал головой:
– Вот развеселился…
Я его не слушал. Меня распирали новые идеи. Хотелось провести какую-нибудь действительно классную кампанию. Я думал над этим и на работе, и после по пути домой. И даже во сне.
И меня осенило. Я предложил Козину:
– У нашего клиента – производителя сейфов «Супер-форт» мало денег. Но мы можем более эффективно их использовать. Только надо убедить его не рекламировать офисные сейфы в деловой газете. Вместо двух маленьких объявлений, лучше пять сотен писем разошлем. С фотографиями. С заключениями экспертов из милиции. Или даже можно запросить мнение кого-нибудь из сидящих в тюрьме воров – специалистов по сейфам. Давай, я свяжусь с тюремным начальством – найду подходящего «медвежатника»…
Козину направление моей мысли почему-то не понравилось. Но я не отставал. Излагал ему все новые и новые «гениальные» идеи:
– А что, если объявить конкурс фокусников по открытию сейфов? А если сбросить сейф клиента с крыши небоскреба и показать потом журналистам, что и после такого падения он работает, как нужно? Или набить его деньгами и подорвать. Или посадить туда…
Козин остановил меня:
– Тебя туда надо посадить, запереть и сбросить в глубокое синее море…
Я не понял:
– Почему?
Козин вздохнул:
– По кочану… После работы, мой друг, пойдем-ка поговорим.
Я был удивлен. Странно, что Козин захотел поговорить со мной вечером. Он всегда спешил к семье:
Я был удивлен. Странно, что Козин захотел поговорить со мной вечером. Он всегда спешил к семье:
– Возраст у меня уже не тот, чтобы одной работой жить. Два сына, дочь… Я и так полжизни в командировках провел. Надо же им меня не пенсионером увидеть…
И вот после работы Козин привел меня в «Репу», в знаменитый клуб «Рекламный пир» на соседней улице. Я еще никогда здесь не был. Вход в «Репу» – только по клубным картам.
Козин кивнул охраннику:
– Со мной.
И меня пропустили.
Мы шли через зал. Козин на ходу жал руки, здоровался:
– Привет…
– Как сам?
– Созвонимся…
Со стен на меня смотрели рекламные плакаты всех времен и народов. С потолка свисали огромные муляжи мыла, шампуней, пива, известных по роликам. Из невидимых колонок доносилась рекламная песенка:
Я втянул в себя воздух – здесь пахло рекламой.
Козин хлопнул меня по плечу:
– Садись.
Я сел, завертел головой, стараясь рассмотреть все поподробнее. Козин тем временем заказал нам пива. Внимательно посмотрел на меня:
– Значит, говоришь, конкурс фокусников по открытию сейфов объявить… Это хорошо, что в тебе так много идей. Вот только направить бы их, куда надо. Реклама – это не трюк, не идейка, которую можно прицепить к любому товару. Реклама – это как бухгалтерия, все должно точно просчитываться. Разве ты делаешь рекламу для того, чтобы все сказали, какой ты умный, творческий?
– Нет, конечно. Для того чтобы продать товар клиента.
– Правильно. Знаешь, какая самая страшная беда нашего бизнеса?
– Какая?
– То, что в него лезут неудачники из других сфер. Реклама – штука денежная, и в ней подвизалась целая армия людей, не могущих заработать в других местах. Да, не надо иллюзий. Зачастую в рекламе работают творческие отбросы. Те, кого отбросило большое искусство. Голодные неудачники-писатели пишут тексты «а ля рекламные рассказы». Бездарные дизайнеры в рекламе создают «а ля картины». И по их разумению, этим «а ля творчеством» все вокруг должны любоваться, восхвалять гениев-творцов. А ты только что сказал, что задача рекламы заключается совсем в другом. Повтори.
– Продать товар клиента.
– Вот, а у неудачников, окопавшихся в рекламе, задача другая – раскрутить себя, сделать значимым. Причем за деньги самих же клиентов… Странные они, эти клиенты. Когда платят зарплату сотрудникам или арендуют офисы, то считают каждую копейку. А на всякое творческое отребье выбрасывают тысячи. Нанимают модных дизайнеров. Не хороших дизайнеров, а именно модных… Ты слышал когда-нибудь, чтобы говорили «модный бухгалтер», «модный офис-менеджер», «модный грузчик»?…
Модные неудачники-режиссеры «создают» клипы. Модные неудачники-дизайнеры «творят» постеры и объявления. Модные неудачники лингвисты и семиотики лепят тексты. Модные неудачники поэты и писатели крутят-вертят слова, сочиняют «творческие» головоломки, шарады, перевертыши: «Вкус имеет форму», «Легкость, опережающая время». Вот, положим, нужна реклама сигаретам «Парламент». Ты с чего начнешь?
Я немного задумался:
– Как с чего… Узнаю, для кого предназначен этот продукт? Кто его пользователи? Где живут? Сколько зарабатывают?..
Козин удовлетворенно кивнул:
– Правильно, начнешь с вопросов. Потому что ты, хоть и начинающий, но профессионал. А «творцы» сразу начнут крутить карусель из букв «Пар костей не ламент», «Par la мент», «При – парламент – нись!» Как будто в игре слов и есть смысл рекламы. Они не понимают сути нашего дела. Не знают, что реклама – штука сложная, многокомпонентная. Повтор, удачное время или место могут вбить идею в голову лучше любой творческой прибаутки. Но это все остается за кадром. «Творцы» этого не знают и «творят», «творят», «творят». Транжирят деньги клиентов. Льют «творческие» помои на головы бедных обывателей. Зачем заниматься рекламой всерьез – тратить время, усилия. Легче придумать трюк, примазаться к рекламе. Посмотри по сторонам.
Я оглянулся. Козин кивнул в сторону столика у окна:
– Видишь эту компанию? Самый высокий, спиной к нам сидит Борзов.
– Это же клипмейкер из «Бонзы». У него куча наград с фестивалей.
– Точно. Рядом с ним с большим брюхом – это Налимчик.
– Президент Союза российских рекламных агентств.
– Молодец, знаешь… Лицом к нам, рыжий – это профессор Варлоу.
– Да, читал.
– Тот, что наклонился в сторону Налимчика, это Гребнюхин из журнала «Реклама России».
– Тоже знаю – известный журналист, про рекламу пишет.
Я смотрел на этих известных людей. Я был совсем рядом. Выдохнул:
– Могучая кучка.
Козин усмехнулся:
– Вот именно – кучка. Не такая уж, правда, могучая. Скорее дерьмовая.
Я не понял его иронии:
– Дерьмовая кучка?
Козин кивнул:
– Эта кучка весьма показательна для бизнеса, в котором мы с тобой работаем. Это те люди, о которых я тебе только что говорил. Это те самые, что не смогли выделиться, заработать себе на жизнь на своем профессиональном поле. И пытаются сделать это в рекламе. Возьмем Налимчика. Физик по образованию. Но ученый из Налимчика оказался никакой. А уважение ему иметь хотелось. И мелькать желалось на страницах журналов, на радио и на телевидении. Физики его отвергли как непрофессионала. Он помыкался, помыкался по разным делам, да и вполз в рекламу. Пришел администратором в Союз рекламных агентств. Лебезил, лебезил, и гляди-ка, вылебезил – президент.
Я перевел взгляд:
– А Борзов?
– Клипмейкер? Он не смог поступить в кинематографический вуз, ума не хватило. А хотелось в красивую жизнь, в богему. Полез через рекламу. Сначала осветителем на съемочной площадке был. Присмотрелся, как камера работает и все прочее. Нахватался по верхам. Потом обманул клиента, выдав чужой ролик за свой, и так снял свою первую рекламу. А имея один ролик (не важно, какого качества), уже легче обманывать других рекламодателей… Борзов самоучка, человек не без таланта. Но на самом-то деле ему хочется заниматься не рекламой, а кино. Посмотри его ролики, он их снимает как красивые фильмы. У него все «как бы кино» А ведь ролики, как и кино, показывают по телевизору. Они примелькаются, а потом будет конкурс, а на конкурсе жюри, в котором такие, как прикормленный в «Репе» Налимчик, присуждают призы, награды. А журналисты, вроде Гребнюхина, пишут об этом. Видишь, как писака ловит каждое слово Борзова. Ему в кайф, что он рядом с таким человеком. И он будет писать еще и еще, преумножая славу Борзова. А тот в нее все больше и больше верит…
Я заметил:
– Гребнюхин и на Налимчика влюбленными глазами смотрит.
– Еще бы… Налимчик, как президент Союза, входит в оргкомитеты и жюри фестивалей, конференций, круглых столов. Может легко попросить кого-то исключить из списков приглашенных, а кого-то, наоборот, внести. Гребнюхину пропустить любое заметное мероприятие смерти подобно. Он из кожи вон лезет, чтобы только оказаться в тусовке. Обписать – обслужить, облизать… Придворный журналистик.
– А профессор Варлоу в их компании случайно?
– Отнюдь. Думаю, еще будешь иметь счастье с ним познакомиться. Такие профессора кислых щей накрутят всяких как бы умных слов, навертят, закружат голову. «Для обеспечения коммуникативной парадигмы слоганного функционального бессознательного восприятия позиционированных целевых адекватно-амбивалентных респондентов…» Человек, читая такое, думает, что ему что-то умное сказали. И доверяется «профессорам»…
– То есть тот, кто умным прикидывается, сам ничего не понимает?
– Ну да.
Тут уж я блеснул своим образованием:
– «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает». Шопенгауэр.
– Мудрый человек, ничего не скажешь.
Я вспомнил:
– Пробовал читать «Мифорекламу» этого Варлоу.
Козин покачал головой:
– Я тоже не смог, потому что это бред. Варлоу ни черта не понимает в рекламе. Но напускать на себя ученый вид он мастак. Видишь, какой солидный. «Профэссор»…
У меня зароились вопросы:
– Но почему люди покупают книги Варлоу? Почему клиенты тратят деньги на Борзова? Почему имеют дело с Налимчиком, с Дымпшиком?..
Козин грустно улыбнулся:
– Потому что бездари умеют убеждать. Замаскированным враньем или мощным напором. Энергию свою им ведь больше некуда приложить – приличного таланта бог не дал. Вот и вкладываются в собственное продвижение. Тусуются, болтают, обещают, предлагают, завораживают, наседают. Давят, давят, давят и продавливают…
Я огляделся вокруг и заметил еще одну знакомую фигуру:
– А это, это же Дымпшик из «Дымпшик и партнеры»…