— Нет нужды упоминать о том, — сказал Челленджер, — что в прошлый раз я испробовал все возможные способы восхождения. Будучи опытным скалолазом, я все-таки не достиг плато. Разумеется, я не льщу себя надеждой на то, что усилия дилетантов окажутся успешнее моих. Однако следует принять в расчет то, что в прошлый раз со мной не было альпинистского снаряжения, а ныне оно — здесь. С его помощью я доберусь до вершины одинокого утеса. Разумеется, взбираться на плато по стене, имеющий отрицательный угол бессмысленно. В прошлый раз я вынужден был торопиться. Надвигался сезон дождей, и припасы подходили к концу. Время было крайне ограниченно. Тем не менее, я успел осмотреть скалы на шесть миль в восточном направлении, и на осмотренном участке нигде не нашел подходящего для восхождения места. Что же в таком случае нам лучше всего предпринять сейчас?
— Полагаю, — сказал Саммерли, — если вы, двигаясь на восток, ничего не обнаружили, то нам есть смысл сосредоточить поиски пути на вершину, двигаясь вдоль стены на запад.
— Именно так, — включился в разговор лорд Джон. — Плато представляется мне не очень большим, и, обойдя его кругом, мы либо найдем путь наверх, либо вернемся сюда, на исходную точку.
— Я уже как-то рассказывал моему юному другу, — сказал Челленджер (он почему-то, когда говорил обо мне, всегда пользовался определениями, подходящими скорее для десятилетнего школьника, чем для взрослого молодого человека), что подъем на вершину будет нелегким. Оно и понятно. Иначе на плато никогда не смогли бы возникнуть исключительные условия, при которых нарушились общие законы выживания вида. И все же можно допустить, что где-то есть место, опытный альпинист сможет взобраться на вершину и при том этот путь должен быть совершенно непреодолим для громоздкого ящера, если бы тому вздумалось, к примеру, спуститься в долину. Во всяком случае, в том, что хотя бы одно такое место есть, я уверен.
— Чем продиктована ваша уверенность, позвольте узнать? — холодно осведомился Саммерли.
— Тем, что мой предшественник американец Мейпл Уайт каким-то образом забрался же на плато. Иначе он не смог бы зарисовать это чудовище.
— Вы забегаете вперед, профессор, оперируя непроверенными гипотезами, как фактическими аргументами, — возразил упорный Саммерли. — Я убедился в существовании плато, потому, что увидел его собственными глазами. Но пока что мы не встретили здесь ни одного свидетельства животной жизни.
— Убедились вы, или не убедились, какая в том сейчас разница, уважаемый коллега, — сказал Челленджер. — Впрочем, я рад, что хотя бы в оценке факта существования плато теперь между нами нет разногласия.
Челленджер посмотрел на вершину и вдруг, ко всеобщему удивлению, вскочил с булыжника и, схватил Саммерли за шею, запрокинул ему голову.
— Ну что, сэр, — закричал он охрипшим от волнения голосом, — теперь, надеюсь, мне удалось вас убедить, что на плато есть животные?
Из кустов, окаймляющих край вершины высунулось нечто длинное черное и блестящее. Оно удлинялось и раскачивалось над пропастью. По виду это была гигантская змея с приплюснутой, как лопата, головой. В течение минуты она извивалась над нами, сверкая на солнце кольцеобразным узором на блестящей, словно полированной коже; потом медленно втянулась обратно и исчезла в кустах. Саммерли настолько был захвачен увиденным, что какое-то время не замечал того, как Челленджер запрокидывал ему голову. Внезапно опомнившись, он отбросил его руку, стараясь восстановить status quo.
— Я попросил бы вас, профессор, найти другой способ привлекать к себе внимание, нежели хватать собеседника за подбородок. Даже появление редкого скального питона, не оправдывает такой вольности.
— А все-таки на плато есть жизнь! — торжествуя, ответил Челленджер. — И, установив эту истину, не смотря на долгое, упорное нежелание коллеги Саммерли ее признавать, мы теперь можем покинуть лагерь и направиться на запад, в поисках места, пригодного для восхождения.
Поверхность у подножья скалы неровная, каменистая; поэтому экспедиция продвигалась медленно. Внезапно мы наткнулись на нечто такое, что давало надежду. Это было место, чьей-то старой стоянки. На земле валялось несколько пустых консервных банок, бутылка из-под бренди, сломанный консервный нож и разные другие мелочи походного быта. Изодранный комок старой газеты оказался «Чикагским Демократом». Дату найти не удалось.
— Не мое, — сказал Челленджер. — Наверное, это все Мейпла Уайта.
Лорд Джон в этот момент внимательно что-то разглядывал на стволе древовидного папоротника, под которым некогда была развернута эта стоянка.
— Посмотрите-ка на это! — сказал он. — По-моему это похоже на стрелку-указатель.
К стволу была прибита щепка от какой-то твердой древесины, так, что острый конец указывал на запад.
— Конечно, указатель, — согласился Челленджер. — Что же еще? Предчувствуя опасность, наш предшественник оставил путевой знак, по которому его смогли бы отыскать его последователи. Может быть, дальше еще что-нибудь найдем.
И мы действительно нашли. Но так ужасно было то, на что мы вскоре натолкнулись. В этом месте у подножья скал простираются бамбуковые заросли, вроде тех, через которые мы недавно проходили. Пространство, занимаемое новым участком, меньше прежнего, но высота стеблей — больше. Здесь они достигают двадцати футов, сужаясь и заостряясь на конце, как иглы. На этот раз наш путь шел мимо. Еще несколько шагов, и заросли окажутся позади. Вдруг я заметил что-то белевшее между стеблями.
Просунув голову в заросли, я увидел человеческий череп. Чуть подальше в глубине покоился и весь скелет. Быстро расчистив индейскими мачете небольшое пространство, мы смогли рассмотреть печальную картину в подробностях. От одежды остались лишь небольшие лоскутки, но ботинки сохранились неплохо, и теперь обували голые кости. По всей видимости, погибший был европейцем. Золотые часы фирмы «Гудзон Нью-Йорк», авторучка на цепочке, серебряный портсигар с выгравированной надписью на крышке: «Дж. К. от А.Э.С.», — все это валялось между костями. Серебро на портсигаре почти не потускнело, — свидетельство того, что трагедия произошла не очень давно.
— Кто же он такой, этот бедолага? — сказал лорд Джон. — Ни одной целой косточки во всем скелете.
— Сквозь разбитую грудную клетку растет бамбук, — прибавил Саммерли. — Конечно бамбук растет очень быстро. Но вряд ли можно допустить, что тело пролежало здесь столько времени, что стебли успели вырасти на двадцать футов.
— В отношении личности погибшего, — сказал Челленджер, — у меня, пожалуй, сомнений нет. Поднимаясь вверх по реке на пути к вашей фазенде, я порасспросил у местных жителей о Мейпле Уайте. В Паре о нем ничего не знают. По счастью в альбоме, который мне достался был рисунок, изображавший Мейпла Уайта за завтраком в компании с каким-то священником в Розарио. И вот этого священника мне удалось найти. Не смотря на то, что оказался довольно упрямым субъектом и на за что не хотел признать того факта, что наука способна поколебать религиозные догматы, он поведал мне много интересного. А именно:
Мейпл Уайт был в Розарио, так сказать, проездом четыре года назад, или два года до того, как я его увидел умершим в индейской хижине.
Он был не один, а в компании с американским другом по имени Джеймс Колвер. Колвер тогда остался на корабле и в завтраке со священником участия не принимал.
Так что, думаю, нет сомнений, — перед нами — останки этого Джеймса Колвера.
— Думаю, что нет сомнений и относительно причины его смерти, — сказал лорд Джон. — Он упал, или был сброшен со скалы. Иглы бамбука пронизали его насквозь как шампур куропатку. Иначе не объяснить переломанных костей и того, что бамбук пророс сквозь него так высоко.
После этих слов наступило тревожное молчание. Скала здесь нависает тяжелым карнизом над бамбуковыми зарослями. Конечно, погибший упал оттуда. Но почему он упал? Несчастный случай? Или… Чем-то невыносимо зловещим теперь повеяло от этих ребристых скал. Молча, мы двинулись дальше, и долго шли вдоль каменной стены, неприступной и гладкой, как бесконечные айсберги Антарктики, простирающиеся насколько хватает глаз от горизонта до горизонта, во много раз превосходя высоту мачт самых крупных судов, бороздящих ледяные просторы. Пройдя около пяти миль, мы увидели белую стрелу на скалах. Она помещалась в надежно укрытом от дождя месте. Здесь мелом была нарисована указывавшая на запад стрелка.
— Опять Мейпл Уайт, — сказал Челленджер. — Ему не откажешь в чувстве предвидения. Он знал, что кто-то пойдет по его следам.
— Значит, у него был мел?
— У него в вещмешке была целая коробка цветных мелков. Я, помню, еще тогда обратил внимание, что белый стерт до маленького огрызка.
— Ну что же, очень надежное доказательство. Пойдем по его указаниям на запад, — сказал лорд Джон.
Еще пять миль осталось позади. Опять белая стрела на скале. Здесь в базальтовой громаде мы обнаружили первую узкую расщелину. В ней и была нарисована стрела, но теперь она указывала куда-то вверх. До чего же величественно выглядело все вокруг. Гигантская высота стен от того, что расщелина — узка казалась еще больше. Лоскуток синего неба над нами и тяжелые мрачные сумерки внизу, потому, что свет сквозь двойной заслон травы и кустов едва пробивал себе дорогу вниз.
Мы уже много часов не ели и были измучены от долгой ходьбы по камням. Но сейчас нельзя было помышлять об отдыхе. Мы приказали индейцам разбить лагерь, а сами вчетвером, в сопровождении обоих метисов углубились в узкое ущелье.
У входа оно было не менее сорока футов в ширину, но быстро сужалось и в конце упиралось в такой крутой и скользкий откос, что о подъеме в этом месте не могло идти и речи. Конечно, наш предшественник, оставляя свою стрелу, имел в виду не это. Мы вернулись обратно. Все ущелье было не больше, чем в четверть мили глубиной. И здесь внезапно орлиный глаз лорда Джона нашел то, что искал. Над нашими головами на темном унылом фоне выделялось совершенно черное пятно. Это, конечно, был вход в какую-то пещеру. На дне ущелья лежало много гальки и валунов. Немного поработав, мы нагребли из них кучу, по которой без труда взобрались вверх до уровня отверстия. Здесь все сомнения окончательно рассеялись: рядом с этим входом опять оказалась меловая стрела. Значит, именно с этой точки начали свое восхождение злосчастные Мейпл Уайт и Джон Колвер.
Увидев этот ход, мы настолько разволновались, что, несмотря на усталость, решили вместо возвращения в лагерь немедленно его исследовать. У лорда Джона в ранце оказался электрический фонарик. Лорд Джон пошел первым, освещая желтоватым кольцеобразным пятном путь, а мы гуськом двинулись следом. Пещера очевидно была образована дождевыми стоками. Стены были скользкими, а под ногами шуршала гладкая галька. Потолок нависал низко, и нам приходилось нагибаться. Около пятидесяти ярдов мы шли вперед почти горизонтально, а потом начался крутой, не меньше, чем в 45 градусов подъем. Понемногу он стал забирать еще круче. Теперь нам уже приходилось буквально карабкаться, цепляясь и отталкиваясь руками и ногами. От нашего движения то и дело срывались и скользили вниз камни.
Внезапно лорд Рокстон воскликнул:
— Стоп. Дальше хода нет. Завал.
Собравшись позади него, мы увидели в тусклом свете фонарика груду базальтовых валунов, достигавшую потолка пещеры. Мы попытались вытащить несколько мелких камней. Но это только расшатывало более крупные глыбы, которые теперь могли, сорвавшись, нас придавить. Стало ясно, что мы не сможем преодолеть это новое препятствие. Пути, которым некогда продвигался Мейпл Уайт, больше не существовало.
Крайне удрученные, мы повернули назад и потащились по мрачному ущелью. Ничего не хотелось, — даже разговаривать. Здесь с нами произошло одно приключение, которое, как станет понятно из дальнейшего, имело немаловажное значение в истории нашей экспедиции.
Мы стояли плотной группой на дне ущелья где-то в футах сорока ниже входа в пещеру. Вдруг мимо нас со свистом пролетел большой камень, лишь чудом никого не задев. В адской полутьме мы не могли точно определить траектории, по которой двигался этот нехитрый и в то же время ужасный снаряд. Наши слуги-метисы, задержавшиеся на время у входа в пещеру, сказали, что камень пролетел и мимо них откуда-то сверху. Значит, он был пущен кем-то с вершины плато. Запрокинув головы, мы не смогли обнаружить признаков какого-нибудь движения в кустах наверху. Тем не менее, не оставалось сомнений в том, что камень предназначался нам; — значит, был сброшен человеческой рукой. Пришлось сделать вывод, что на вершине есть не только растения и животные, но и люди; и люди эти были нам смертельными врагами.
Мы поспешили покинуть ущелье. Ситуация с каждым часом становилась сложнее. Ведь, если к естественным препятствиям присоединяться, чинимые людьми, то нам несдобровать. И все-таки никто не хотел возвращаться в Лондон, не узнав тайны, скрываемой этой роскошной зеленой каймой в нескольких сотнях футов над нашими головами. Посовещавшись, мы решили продолжить обход плато. Может быть, повезет найти другое, подходящее для восхождения место. Скалы, заметно снизившись, постепенно заворачивали с запада на север, и, если этот поворот принять за часть окружности, то вся окружность, вероятно, была не очень велика. Самое большее в два-три дня мы ее должны были обойти и вернуться на исходную позицию. В этот день мы прошли около двадцати двух миль и не нашли ничего нового. Анероидный барометр указывал на то, что от места, где были оставлены лодки, мы в общей сложности поднялись не меньше, чем на 3 тысячи футов над уровнем мира. Температура воздуха и растительность весьма изменились. Мы, наконец, избавились от надоедливых комаров и мошкары, тропического проклятья, постоянно отравляющего жизнь путешественника в этих местах. Кое-где по-прежнему встречались пальмы и древовидные папоротники, но деревья-гиганты, которыми так богат амазонский ландшафт, остались позади. Зато, какой приятной неожиданностью казались нам знакомые европейские цветы: вьюнок, страстоцвет, бегония, все они в этих неприветливых краях напоминали об Англии, о родном доме. Тут встретилась, например, красная бегония, точно такого же оттенка, как я однажды видел в горшке на одной вилле в Стритеме.
Однако не буду вдаваться в личные воспоминания.
В ту ночь (я возвращаюсь к первым суткам нашего обхода вокруг подножия плато), произошло нечто такое, после чего всем сомнениям относительно утверждений Челленджера был положен конец. Дорогой господин Мак-Ардл! Прочтя это письмо, вы сможете обрести уверенность в том, что отправили меня сюда не напрасно. Впрочем, давать какую-то информацию в печать до нашего возвращения с неопровержимыми доказательствами, думаю, не стоит, чтобы не подорвать репутацию нашей «вечерки» и не прослыть сочинителями небылиц. Все произошло в мгновение ока, а свидетельством тому — только наша память. Дело было так. Лорд Джон подстрелил агути. Это — небольшой зверек, похожий на свинью. Половину туши получили слуги, а другую — мы поджаривали для себя на открытом огне. По ночам на этих высотах становится прохладно, и мы старались держаться поближе к костру. Луны не было. Лишь звездная россыпь немного разрежала нависшую над равниной темень. Вдруг откуда-то из непроглядной тьмы что-то большое пронеслось в воздухе, издавая свист и жужжание как аэроплан. На какое-то время вся наша компания оказалась под сенью гигантских перепончатых крыльев, передо мной мелькнула длинная змееобразная шея, горящие свирепым блеском голодные глаза, исполинский разверстый клюв, утыканный мелкими белыми зубами. Ловко, словно клещами, подцепив клювом недожаренного агути, чудище взметнулось ввысь и исчезло за кустами плато. В молчании мы очумело уставились друг на друга, как персонажи Вергилия, после нападения жутких гарпий. Молчание нарушил Саммерли:
— Профессор Челленджер, — произнес он торжественным, дрожащим от волнения голосом. — Я обязан принести вам мои извинения, сэр. Не веря вашим словам, я был не прав. Надеюсь, в дальнейшем вы не будете вспоминать о моем временном заблуждении.
Это было сказано искренне и проникновенно. Потом ученые впервые пожали друг другу руки.
Таким был результат нашей первой встречи с птеродактилем. Право же, ради того, чтобы примирить столь замечательных людей как наши профессоры, не жаль поступиться ужином.
Впрочем, если на плато и обитают доисторические животные, то, скорее всего, их здесь не так уж и много. В последующие три дня мы ничего такого не встречали. Все это время мы продвигались вдоль северной, а затем восточной стен плато по удручающе пустынной местности. Поначалу нам пришлось преодолевать каменистую пустыню, потом коварные болота, изобилующие пернатой дичью. Эти места — совершенно непроходимы, и если бы у самого подножья скал не существовало что-то вроде твердопородного плинтуса, нам бы пришлось поворачивать обратно.
Много раз мы едва не по пояс проваливались в смрадную топкую жижу. Но самое неприятное — это, конечно, ярокаки, необыкновенно ядовитые и злые змеи южноамериканского континента. Они целыми пучками выползали из трясины и алчно кидались нам вслед. Я наверное никогда не забуду кошмарной картины. В одной конусообразной низине в трясине укрытой лишайником оказалось невероятное скопище этих тварей. Склоны воронки были усеяны извивающимися пучками склизких гадов.
Заметив нас, они немедленно устремлялись в нашу сторону. Это — главная особенность ярокак. Стоит им только заметить человека, они немедленно на него кидаются. Нас хорошо выручали винтовки и дробовик. Мы какое-то время ловко отстреливались. Но всех змей не перестреляешь; и, когда их стало слишком много, мы попросту пустились наутек и бежали до тех пор, пока хватало дыхания. Совершенно выбившись из сил, мы оглянулись и увидели, как наши мерзкие преследователи извиваются в камышах, не желая прекращать погоню. Живописная картина, нечего сказать. Такое вряд ли скоро забудешь. На карте, которую мы составляем, это место так и будет значится «Змеиное болото (ярокака)». С обратной стороны скалы, окружающие плато, постепенно утратив рыжеватый цвет, сделались темно-шоколадными; высота их заметно уменьшилась, дойдя до 400, а кое-где даже до 300 футов. Но по-прежнему нигде не было сколько-нибудь пригодного для подъема места. Скорее напротив. Скалы вздымались здесь даже под более отвесным к земле углом, чем там, где мы начинали обход. Когда в очередной раз мы совещались о дальнейших действиях, я сказал: