Я шел самым последним, не вполне оправившись после утреннего происшествия, с трудом передвигая ноги. Шея набрякла, как полено; голова не поворачивалась. Саммерли и Челленджер, оба хромали. Все трое моих товарищей потеряли головные уборы, и теперь, чтобы защитить голову от вертикально бьющего в темя экваториального солнца, покрыли головы носовыми платками, смочив их водой и повязав по углам узелки. В общем, выглядели мы весьма плачевно, и ничего удивительного в том, что наши попутчики индейцы, порой оглядываясь, взирали на нас с недоумением и даже испугом.
Часам к четырем пополудни мы вышли к берегам озера. Едва мы приблизились к его просторной сверкающей, как зеркало, глади, наши краснокожие проводники подняли радостный крик, указывая куда-то вдаль над водой. И действительно было от чего радоваться. От едва видимой кромки воды на противоположном берегу в нашу сторону направлялась целая флотилия челноков. До них было несколько миль, но они так стремительно неслись по спокойной воде, что через каких-то полчаса гребцы уже смогли нас видеть. Еще несколько минут, и над озером громоподобным эхо раскатились ликующие крики. Встав в рост и взметнув ввысь копья и весла, лодочники ими потрясали в знак общей радости. Потом они опять опустились и с возросшей энергией подналегли на весла. Вскоре, мягко проутюжив носами песок пологого берега, флотилия причалила. Гребцы высыпали на берег и все, за исключением одного старика, с криками подобострастного приветствия распростерлись ниц на песке перед нашим молодым проводником. Шею пожилого индейца опоясывало ожерелье из блестящих камешков; на запястьях были такие же браслеты; плечи укрывались янтарно-пятнистой шкурой какой-то крупной кошки. Он вышел вперед и очень тепло по-родственному обнял молодого человека. Посмотрев на нас, он что-то у него спросил и затем, сохраняя достоинство, подошел к каждому и всех по очереди обнял, выражая этим покровительственное одобрение нам. Потом он дал своим людям знак, и по его команде все краснокожее общество распростерлось перед нами на песке, точно так же, как недавно приветствовали своего молодого вождя.
Я почувствовал себя неловко, столкнувшись со столь допотопно-раболепным способом изъявления благодарности. По-моему, то же ощущали лорд Джон и Саммерли. Зато Челленджер расцвел и заблагоухал, как цветок под весенним солнцем.
— Ну и что из того, что они представляют отсталую расу, — сказал он, поглаживая бороду, — поведение этих людей в присутствии лиц, опередивших их в умственном развитии, может послужить уроком для многих европеоидных хамов, не имеющих понятия об уважении к уму, знаниям и таланту. До чего же безошибочна у этих первобытных людей этическая интуиция.
По виду и настроению приплывших на челноках индейцев стало понятно, что они собрались в военный поход. Все были вооружены луками и копьями, представлявшими бамбуковые стержни с костяными наконечниками. У многих за спиной висели каменные топоры и тяжелые дубины. То и дело бросая полные ненависти взгляды на джунгли, откуда мы пришли, они переговаривались, часто повторяя слово «дода». Индейцы отправились в поход с тем, чтобы спасти своих товарищей, среди которых был сын их пожилого вождя, или, если не удастся, то хотя бы отомстить за их смерть.
Сейчас они, рассевшись широким кругом на прибрежном песке, вели военный совет. А мы, устроившись на теплых базальтовых глыбах, за ними наблюдали. Их насчитывалось человек четыреста. Вся пологая часть побережья была усеяна их лодками.
Кто-то один, поднявшись на камень, громко говорил, а остальные с большим вниманием слушали. После того, как выступили два-три оратора на камень поднялся молодой вождь и произнес яркую речь, сопровождая ее столь выразительными жестами, что мы, не зная языка, почти все поняли. Вот, что он сказал:
— Сейчас нет смысла возвращаться домой. Рано, или поздно нам предстоит решительная схватка с врагами. Они убили наших людей. Мне посчастливилось остаться в живых, но наши товарищи погибли, — и это в любой день может случится с каждым. Мы сейчас все в сборе и готовы к битве.
Здесь он указал на нас.
— Эти чужеземцы — наши друзья. Они — храбрые воины и ненавидят обезьянолюдей не меньше, чем их ненавидим мы. Нашим друзьям подчиняются, — тут он вознес руку к небесам, — гром и молния. Когда еще представится такой благоприятный случай? Пойдемте же на врага и либо умрем, либо завоюем свободную жизнь для себя и для наших детей. Без этого нам будет стыдно возвращаться к нашим женщинам.
Маленькие краснокожие воины, затаив дыхание, слушали речь молодого вождя, а когда он закончил, воздух заполнили их мощные радостные крики. Они подбрасывали вверх копья и луки в знак единодушного согласия следовать за своими вожаками. Пожилой вождь подошел к лорду Джону и последовательно произвел несколько жестов. Вначале он показал на лес, потом на индейцев, затем, перебирая двумя пальцами и двигая кистью в направлении к лесу, обозначил, что они решили туда идти. Потом он, указывая взглядом на нас, словно сгреб воздух обеими руками и, внезапно их опустив, вопросительно посмотрел в глаза лорду Джону. Он хотел знать пойдем мы с ними, или нет.
Рокстон молчал, пораженный удивительным красноречием своего собеседника. Поняв его молчание как знак нерешительности или непонимания, вождь оскалили зубы и зарычал, подражая обезьяне, а затем ребром ладони постучал себя по шее и опять вопросительно посмотрел на лорда Джона. Лорд Джон показал на нас, на себя, а потом на свой рот, давая вождю понять, что тот должен подождать, пока мы посовещаемся.
— Ну что же, пусть каждый решает сам, — сказал Рокстон, обращаясь к нам. — Лично я не прочь свести счеты с этими обезьяньими рожами, и, если после боя они совершенно исчезнут с земной поверхности, не велика потеря. Я пойду бок о бок с краснокожими ребятами и буду стоять с ними до конца. Ну, а как вы, молодой человек?
— Конечно, я тоже пойду.
— А вы, Челленджер?
— Да. Можете на меня рассчитывать.
— А вы, Саммерли?
— Похоже, мы сильно уклоняемся от цели нашей экспедиции, лорд Джон. Уверяю вас, что не для того я оставил профессорскую кафедру в Лондоне, чтобы возглавить войну краснокожих троглодитов против человекообразных обезьян.
— До чего же низко мы пали! Не так ли, профессор, — улыбнулся лорд Джон, — но ничего не поделаешь, — надо. Итак, каков ваш ответ?
— Вы затеваете очень сомнительное предприятие, — Саммерли стоял на своем, сколько хватало сил, — но если вы все так решили, я не смогу остаться в стороне.
— Ну что же, значит решено, — сказал лорд Джон и, повернувшись к вождю краснокожих, утвердительно покачал головой и пошлепал ладонью по стволу своей винтовки.
Старик пожал каждому из нас руку, а его бойцы приветствовали наш военный договор радостными криками. Дело приближалось к вечеру, — выступать в поход немедленно было поздно, и потому индейцы на скорую руку разбили лагерь и разожгли множество костров. Несколько человек отправились в джунгли и через какое-то время вернулись, подгоняя впереди себя молодого игуанодона. Как и других у приведенного животного на плече стояло асфальтовой пятно. Лишь теперь, когда вышел человек, который вел себя по отношению к игуанодону, как его владелец, и дал согласие мясникам на его заклание, мы наконец поняли, что эти громадные существа выполняли здесь роль домашней скотины, а асфальтовые бляшки, так долго мучившие наше любопытство, были ничем иным, как клеймами их хозяев. С неуклюжим беспомощным травоядным, наделенным огромным туловищем и маленьким мозгом, легко справлялись даже дети. В несколько минут игуанодон был забит, и его туша, разделанная на много кусков, жарилась на кострах вместе с большими рыбинами из семейства ганоидов, которых индейцы наловили в озере, орудуя копьями, как острогой.
Саммерли лег на теплый песок и сразу уснул. А остальные отправились на прогулку вдоль берега в надежде увидеть и узнать, что-нибудь новое об этой удивительной стране. Дважды мы находили небольшие кратеры, содержащие голубую глину, такую же, как там, на болоте птеродактилей. Эти погасшие вулканические жерла почему-то особенно интересовали лорда Джона. Внимание же Челленджера привлек грязевый гейзер, где на поверхности маслянисто-густой темной жижи вздымались и лопались пузыри от пробивавшегося из-под земли газа. Профессор погрузил туда полый тростниковый стебель и обрадовался, как мальчишка, когда, поднеся зажженную спичку, получил на противоположном конце трубки вспыхнувшее с хлопком синее пламя. Но настоящее его ликование вызвал следующий эксперимент. Когда Челленджер нахлобучив на камышовую трубку свой предварительно опорожненный кожаный кисет и, наполнив его газом выпустил из рук, кисет взмыл ввысь и увлекаемый воздушным течением исчез за базальтовыми утесами.
— Горючий газ, — дрожа от восторга, произнес профессор, — и при том намного легче воздуха. Несомненно, в его составе — изрядная доля свободного водорода. Ну что же, друзья мои, еще немного терпения, и вы увидите, как человеческий ум подчинит своим целям силы природы. Возможности Джорджа Эдуарда Челленджера еще не исчерпаны. Вскоре вы в этом убедитесь.
От гордости грудь его раздалась, глаза горели заговорщеским огоньком, но больше он ничего не сказал.
Меня же более всего занимало само озеро. Звери и птицы, напуганные кострами и большим количеством людей исчезли с побережья. Лишь несколько птеродактилей парили высоко в небе, высматривая рыбу. Но в светящихся розоватыми отблесками костров водах центрального озера во всю кипела жизнь. То и дело из воды вздымались чьи-то массивные грифельно-черные спины с зубчатыми плавниками вдоль хребта и, разметав серебристые брызги, опять погружались в глубину. Отмели кишели какими-то уродливыми пресмыкающимися, напоминавшими гибрид черепахи с ящерицей. По песку к воде, дрожа и переливаясь всем телом, ползло нечто похожее на большой толстый блин, политый черным маслом. Добравшись до воды, блин немного повибрировал на ее поверхности, а затем странно изогнув края кверху, сомкнул их и, превратясь в шар, вдруг стремительно покатился по воде. Удалившись от берега ярдов на сто, он опять перестроился в плоское положение и, не спеша, утонул в озере. Иногда из воды возникали какие-то птичьи головы на змеиной шее и, как перископ подлодки, быстро устремлялись вперед, от чего вода бурлила и пенилась, образуя вокруг шеи что-то вроде жабо. Одно из этих существ выползло на берег в нескольких сотнях ярдов от нас, и мы увидели, что змеиная шея растет из цилиндрического туловища, снабженного мощными перепончатыми плавниками. Челленджер и успевший после короткого отдыха к нам присоединиться Саммерли были на седьмом небе от восхищения.
— Плезиозавр! Пресноводный плезиозавр! — кричал Саммерли. — Разве мог я даже мечтать, что когда-нибудь доживу до такой минуты. Дорогой Челленджер, мы с вами — счастливейшие из всех зоологов, когда-либо живших на земле.
Лишь глубокой ночью нам удалось увести ученых от очаровавшего их первозданного озера и уговорить лечь спать. Но даже сквозь сон мы продолжали слышать фырканье и всплески населявших его воды гигантских существ.
Едва забрезжил рассвет, весь лагерь пришел в движение, и через час мы выступили в достославный поход. Я давно мечтал побывать на фронте военным корреспондентом. Наконец-то моя мечта сбылась, и я приступаю к своему первому репортажу с поля военных действий.
В течение ночи наши ряды пополнились новыми отрядами индейцев, так что теперь нас уже насчитывалось до полутысячи человек. Впереди шла разведка, а за ней единым фронтом двигались основные ударные силы. Мы преодолели плавный поросший кустарником подъем и вышли к джунглям. Лучники и копьеносцы рассыпались зигзагообразной цепью вдоль опушки. Челленджер и Рокстон находились на правом фланге, а Саммерли и я, — на левом. Итак, вооруженные новейшими образцами стрелкового оружия фирм «Джеймс Стрит» и «Стрэнд», мы принимали участие в битве лучников каменного века.
Враг не заставил себя ждать. Внезапно лесные дебри огласились мощным воем и орава обезьянолюдей, вооруженных дубинами и камнями, устремилась в самый центр атакующих туземцев. Это был отважный, но стратегически неверный маневр, так как кривоногие обезьяны не могли на открытой местности противостоять ловким и изворотливым, как кошка, индейцам. Перед нами развернулось неприглядное зрелище: брызгая изо рта злобной пеной и неистово сверкая глазами, разъяренные огромные обезьяны кидались на маленьких юрких индейцев, бесстрашно стрелявших из луков.
Мимо меня с чудовищным ревом пронесся рыжешерстый гигант. Грудь и живот его были утыканы частоколом стрел, напоминавшим спину дикобраза. Я пожалел его и выстрелил, — он упал в кусты алоэ, сраженный наповал. Но больше спускать курок мне не пришлось. Атака обезьян была направлена в самый центр вооруженных сил туземцев, и те легко ее отбили. При этом все обезьяны, участвовавшие в этом броске, погибли.
Но совсем по-другому пошло дело, когда мы вошли в лес. Здесь немедленно почувствовалось превосходство обезьян. Бой продолжался уже более часа, и иногда мне казалось, что мы — обречены. Неожиданно появляясь из разных укрытий, обезьяны крушили индейцев огромными дубинами, одним махом укладывая по два-три человека, не давая им времени схватиться за оружие. Вдруг я вскрикнул от ужаса, увидя, как над Саммерли нависла громадная дубина. Я прицелился, но оказалось поздно, — дубина рухнула, раздробив в щепки винтовку профессора. Следующим ударом мохнатый верзила хотел размозжить Саммерли голову. Но вовремя подоспевший индеец пронзил нападавшего копьем. Обезьяны, взобравшись на деревья, обстреливали нас сверху камнями и толстыми, как поленья, ветками. Иногда они спрыгивали в самую гущу боя, затевая дикую, кровавую свалку, и дрались до последнего дыхания. В какой-то момент индейцы дрогнули и пустились наутек, но старый вождь сумел их остановить и, встав во главе отряда, опять повести в атаку. Их стремительные действия, подкрепленные огнем наших винтовок, на сей раз склонили чашу судьбы сражения в нашу пользу. Саммерли оказался обезоружен. Но я неустанно выпускал пулю за пулей, а с правого фланга тоже звучали непрерывные залпы. И наконец, настал долгожданный час. Обезьян охватила паника. Неистово воя от страха, они кинулись врассыпную, а индейцы с воплями триумфа бросились за ними вдогонку.
Важность победы в этом сражении невозможно переоценить. Отныне человек должен стать полновластным хозяином плато, а человекозверь раз и навсегда ему подчинится.
Как ни старались побежденные спастись бегством, ничто не могло им помочь уйти от возмездия. Лес то и дело оглашался звоном тетивы, победными криками туземцев и тупыми ударами падающих с деревьев тел. Я бежал вслед за победителями, когда, подойдя справа, со мной поравнялся лорд Джон и Челленджер. Несколько минут спустя, подоспел запыхавшийся Саммерли.
— Ну что же, теперь дело в шляпе, — сказал Рокстон. — Заключительную фазу операции надо предоставить туземцам. Зрелище, я вам скажу, будет не для слабонервных. Чем меньше увидим, тем лучше будем спать.
Глаза Челленджера горели азартным огнем. По-наполеоновски засунув ладонь за лохмотья, бывшие некогда бортом пиджака, он прохаживался взад-вперед и торжественно вещал:
— На нашу долю, джентльмены, выпало редкое счастье присутствовать при решающей битве; битве призванной определить дальнейшую судьбу мировой истории. Давайте же подумаем, друзья мои, что представляет собой победа в какой-нибудь межгосударственной войне. Да ничего существенного. Рано или поздно все «возвращается на круги своя» и опять все идет по старому: те же войны, те же так называемые «победы» и «поражения».
Совсем, однако, другое дело, когда пещерному человеку вдруг удалось одержать победу над тиграми, или, когда слон впервые понял, что у него есть двуногий хозяин, которому он должен подчиняться и на которого впредь будет работать. Именно такую битву нам сегодня посчастливилось наблюдать. В ней была одержана великая победа. Отныне и навсегда хозяин на этом плато человек.
Вот уж не устанешь удивляться Челленджеру. До чего раскованное нужно иметь сознание, чтобы, наблюдая жестокую кровавую бойню, суметь в ней разглядеть оправдывающие ее мотивы.
Продвигаясь по лесу, мы то и дело встречали пронзенные копьями и стрелами индейцев трупы обезьян. Там и здесь валялись изуродованные человеческие тела; — в этих местах недавно шли особо жаркие схватки, — враг дорого продавал свою жизнь. Мы держали направление по не утихавшим впереди человеческим крикам и звериному реву. Обезьяны были оттеснены к их городу, — там у них оставался последний резерв. Но и это им не помогло. Мы пришли как раз к заключительному эпизоду. На ту самую площадку у обрыва, с которой два дня назад едва не был сброшен Саммерли, туземцы выгнали сотню обезьян. Все произошло в мгновение ока. Около сорока зверей индейцы закололи копьями, а остальные, несмотря на отчаянное сопротивление, были сброшены в пропасть, где на глубине шестисот футов под обрывом и нашли свою смерть, напоровшись на бамбук, разделив таким образом судьбу своих прежних жертв.
Челленджер был прав. Отныне на земле Мейпла Уайта властелином становился человек. Самцы обезьянолюдей были поголовно истреблены, а самки с детенышами угнаны в неволю. Вековая вражда между человеком и зверем, напоследок разыграв впечатляющую кровавую драму, навсегда завершилась.
Нам эта победа предоставила возможность вернуться к старому лагерю, чтобы унести оставшиеся там вещи и повидаться с Замбо.
Добрый негр был смертельно напуган, когда, сидя у своего костра, вдруг увидел, как в отдалении с обрыва в пропасть лавиной посыпались обезьяны.