— Раз уж мы заговорили о смерти, — послышался голос лорда Джона, — то разрешите мне вмешаться. Я в некотором роде христианин, но мне кажется очень разумной и вполне естественной традиция наших предков класть рядом с умершим его топор, лук со стрелами и другую полезную мелочь. Древние люди думали, что, несомненно, в будущей жизни умершему это может пригодиться. Не знаю как вы, — лорд Джон стыдливо оглядел присутствующих, — но я бы чувствовал себя намного уютней, если бы рядом со мной положили мой экспресс, ягдташ и утиный манок. И еще рог, тот, покороче, с резинками у мундштука. Ну, в общем, вы знаете, о каком я говорю. Да, и не забудьте про патроны, нескольких обойм на первый случай вполне хватило бы. О, из-вините, какие-то у меня странные фантазии. Да, ну ладно. А вы что скажете, герр профессор?
— Если вас интересует мое мнение, то скажу вам следующее. Ваше сознание возвращается или пребывает в глубинах каменного века, а может быть и в еще более раннем периоде развития человечества. Я — продукт двадцатого века и предпочел бы умереть, как человек разумный, цивилизованный. Не думаю, что я боюсь смерти больше, чем вы, ведь я уже стар. Да, я достаточно пожил и будь что будет. Только я не могу просто сидеть и ждать конца, я — не агнец и не желаю покорно тащиться на бойню к мяснику. Челленджер, мы что, ничего не можем сделать?
— Чтобы спастись? Ничего, — ответил ученый. — Мы можем лишь ненадолго продлить свое пребывание здесь и увидеть, как перед нашими глазами будет разворачиваться величественная трагедия человечества, в которой и нам суждено стать участниками. Да, мы сможем пережить всех и для этого я кое-что предпринял.
— Кислород?
— Совершенно верно, кислород.
— Но как можно с помощью кислорода противостоять воздействию яда? Эфир и кислород — качественно разные вещи. Нейтрализовать яд кислородом абсолютно бесполезно. С таким же успехом мы можем пытаться загородиться от яда кирпичом. Кислород и эфир не взаимодействуют друг с другом. Нет, Челленджер, здесь ваша позиция крайне уязвима.
— Мой дорогой друг Саммерли, на содержащийся в эфире яд можно воздействовать материальными веществами. Посмотрите, как развивается ситуация, как распространяется волна. Разумеется за недостатком фактов доказать ничего невозможно, но я не сомневаюсь в том, что кислород приостанавливает волну. Он увеличивает сопротивляемость организма, поэтому я даже убежден, что столь важный для жизнедеятельности газ отодвинет воздействие отравляющего вещества, весьма удачно определенного вами как дурманин.
— Что касается меня, то я не собираюсь продлевать себе жизнь с помощью кислородной соски. Я — не младенец, а мужчина.
— Вам не придется сидеть с клапаном во рту, дорогой лорд Джон, — сказал профессор Челленджер. — Все необходимые приготовления сделаны и этим мы обязаны моей жене. Мы позаботилась о том, чтобы сделать свою спальню насколько возможно герметичной. Все щели тщательно заделаны, а вся комната оклеена вощеной бумагой.
— Боже милостивый, он собирается сдерживать яд вощеной бумагой, — воскликнул Саммерли.
— Мой друг, мне кажется, вы не совсем меня поняли. Мы собираемся не сдерживать яд, а удерживать кислород. Если мы на немного повысим содержание кислорода в комнате, то нам удастся продержаться в течении довольно долгого времени. Два баллона с кислородом у меня есть, три привезли вы. Немного, но уже кое-что.
— И насколько их хватит?
— Представления не имею. Включать кислород мы будем только тогда, когда симптомы станут невыносимыми. Если пользоваться кислородом разумно и заполнять комнату только при крайней необходимости, то всех баллонов должно хватить на несколько часов, а то и дней. Во всяком случае, успеем наглядеться на проклятый, исчезающий мир. Да, пожалуй мы, пятеро, уйдем из него последними, завершив торжественный марш человечества в неизвестность. А теперь, джентльмены, помогите мне перетащить баллоны. Предлагаю покинуть зал, я чувствую, что атмосфера здесь с каждой минутой становится все более опасной.
Глава 3 Погруженные
Судьба уготовила нам засвидетельствовать кончину мира в прелестной гостиной, площадью в четырнадцать или шестнадцать квадратных футов, на всей обстановке которой лежал отпечаток заботливой женской руки. За гостиной, отделенной от нее красными бархатными портьерами, находилась комната профессора, откуда можно было попасть в спальню. Портьеры все еще висели, хотя гостиная и комната профессора, соединенные в одну большую комнату, уже были подготовлены для проведения незабываемого эксперимента. Окно и одна из дверей, та, что вела на балкон, были предусмотрительно заделаны глянцевой бумагой. Супруга профессора Челленджера постаралась сделать комнату максимально непроницаемой, по крайней мере, она казалась такой на первый взгляд. Небольшое вытяжное отверстие над дверью можно было открывать и закрывать при помощи шнура. Вентилировать комнату мы договорились только в самом крайнем случае. По углам комнаты стояли большие бочки с цветами.
— Очень деликатный и очень важный вопрос — что делать с выдыхаемой нами двуокисью углерода? Ее здесь будет слишком много, — проговорил профессор Челленджер, оглядывая стоящие у стены баллоны с кислородом. — Будь у меня побольше времени, я бы напряг весь свой могучий интеллект и обязательно решил бы эту проблему. Придумывать что-нибудь сейчас на ходу нет возможностей. Ладно, попробуем обойтись так. От цветов помощи не будет почти никакой. Итак, два баллона подготовлены к немедленному включению, значит, яд не застанет нас врасплох, кто-нибудь да успеет среагировать. В то же время призываю вас всех далеко не отходить, так как кризис может наступить неожиданно.
Через окно в заделанной двери мы видели балконное окно и открывающийся из него вид. Все было таким же ярким и великолепным, как и некоторое время назад, когда мы разглядывали округу из кабинета профессора. Я смотрел в окно и не видел ничего необычного, ни следов беспорядка, ни разрушений. Напротив, я был поражен безмятежности и красоте открывающегося вида. Вверх по вьющейся вокруг холма дороге тащился кэб, один из тех доисторических экипажей, встретить которые можно только в глухой провинции. Чуть дальше я увидел медсестру, одной рукой она толкала впереди себя детскую коляску, другой держала за руку шагавшую рядом маленькую девочку. Синеватые струйки дыма, идущего из труб коттеджей довершали идиллическую картину размеренной жизни, полной домашнего тепла и уюта. Ничто ни в ярко-голубом небе, ни на залитой солнцем земле не предвещало грозного приближения катастрофы. Все было на месте — и лес, и дома, и крестьяне на кукурузных полях, и игроки на поле для гольфа. Последние, разбившись на пары и четверки, преспокойно продолжали игру. Я ничего не понимал, в голове у меня был сплошной сумбур. В то время как я считал каждую минуту своего существования, индифферентность игроков в гольф потрясала меня.
— На них, похоже, яд не оказывает никакого воздействия, — кивнув в сторону поля, предположил я.
— Вы когда-нибудь играли в гольф? — спросил лорд Джон.
— Да нет, — ответил я.
— Тогда, молодой человек, вы ничего не поймете. Игра в гольф захватывает настолько, что перестаешь замечать, что делается вокруг тебя, — пояснил лорд Джон. — Настоящий игрок в гольф оторвется от игры только если небеса разверзнутся, настолько он занят. Ага, снова телефон звонит.
Начиная с обеда телефон буквально разрывался от звонков. Профессор Челленджер то и дело уходил разговаривать в соседнюю комнату, а, возвратившись, коротко сообщал нам новости. Они были такими жуткими, что по коже у меня продирал мороз. Никогда за всю историю существования человечества людям не доводилось оказываться в таком угрожающем положении. Зловещая тень смерти покрыла весь юг и медленно ползла вверх. Она двигалась к северу, сметая с лица Земли страны и континенты. В коматозном состоянии находился Египет. В Испании и Португалии, после жестоких и кровопролитных схваток между клерикалами и анархистами, воцарилось неожиданное спокойствие. В течение долгого времени не поступило ни единого сообщения из Южной Америки. В южных штатах Северной Америки произошли массовые расовые волнения. В Мериленде следы воздействия яда были пока довольно слабыми, что же касается Канады, то там смертоносный прилив не отмечался вовсе. Значительно пострадали Бельгия, Голландия и Дания. Со всех уголков мира в крупные университетские центры сыпались отчаянные телеграммы. Мировые знаменитости, светила в области химии и физики ломали голову над происходящим. Просьбами о помощи забросали и астрономов. Но ответов не было ни от кого, ученые молчали. Да и что они могли сделать, если трагедия захлестнула всех, безболезненная смерть не встречая на пути преград, шла по Земле. Она не щадила никого — ни стариков, ни детей, ни мужчин и ни женщин. С одинаковым успехом она косила сильных и слабых, бедняков и богачей и никому не было от нее спасенья. Люди в панике бежали от смерти, но она настигала их и безжалостно убивала. Вот такие страшные новости сообщались нам время от времени по телефону. Поэтому и игроки в гольф, и крестьяне на кукурузном поле казались мне ягнятами, весело прыгающими под занесенным над ними топором мясника. Они даже не замечали, как над ними медленно нависает тень смерти. Я был удивлен, но с другой стороны, конечно, понимал, что ни крестьяне, ни увлекшиеся игроки просто не знали, что происходит вокруг. Все началось столь внезапно и шло так стремительно, что многие до самого конца не понимали, что же происходит на Земле. Как я уже говорил, вокруг не было ничего пугающего, приближение безжалостной смерти не имело никаких видимых признаков. Поступь ее была мягкой, неслышной, незаметной. Но, кажется, кое-какие слухи до крестьян в конце концов долетели, я увидел, что все они вдруг разом побросали работу и побежали. Даже игроки в гольф, правда, далеко не все, заторопились к домику, где находился гольф-клуб. Некоторые из них побежали, словно спасаясь от проливного дождя. Однако, оставшиеся на поле спокойно продолжали игру. Вскоре на дороге показалась и нянька. Толкая перед собой коляску, она бежала вверх по горе. Иногда нянька отрывала руки от коляски и хваталась за голову. Через некоторое время я увидел и кэб. Усталая лошадь то и дело останавливалась и, опускаясь на передние ноги, отдыхала. А небо было все таким же безмятежно-голубым, без единого облачка до самого горизонта. Окружающие дом профессора прекрасные равнины и ухоженные поля казались такими же мирными, как и прежде. Нет, внешне ничто не предвещало беды. Я продолжал остолбенело смотреть в окно. Мне подумалось, что если человечеству суждено умереть сегодня, то сама природа позаботилась создать для этого столь величественное ложе, настолько открывающийся передо мной вид был поразителен по своей красоте и умиротворенности. И тем более жестоким виделось мне все происходящее. Природа словно издевалась, показывая ничтожество и беспомощность мелких, копошащихся людишек избежать своей участи перед лицом неизбежного. Я был подавлен и напуган.
Не помню, говорил ли я, что пока я, раздумывая о происходящем, стоял у окна, телефон снова зазвонил.
— Мелоун! Вас к телефону! — послышался громовой голос профессора Челленджера. Я бросился к аппарату и взял трубку. Говорил мистер Мак-Ардл, он еще находился в Лондоне.
— Мелоун, это вы? — спросил он меня. Услышав утвердительный ответ, редактор продолжал:
— Слушайте, в Лондоне происходит нечто ужасное. Умоляю вас, ради Бога попросите профессора Челленджера что-нибудь предпринять.
— Он ничем не может вам помочь, мистер Мак-Ардл, — ответил я. — Он считает кризис всемирным и неизбежным. У нас здесь есть немного кислорода, но единственное, на что мы рассчитываем — это оттянуть известный финал на несколько часов.
— Кислород! — воскликнул редактор. — Да где я его сейчас достану!? Кого пошлю за ним!? У нас здесь полный бедлам. Половина сотрудников редакции лежат без сознания. Я сам еле держусь, тошнит, голова кружится. Видели бы вы сейчас, что творится на Флит-стрит. Брошенные машины, ни единого человека вокруг. Пустыня! — он немного помолчал. — Судя по телеграммам, то же самое творится и во всем мире…
Голос Мак-Ардла внезапно дрогнул, раздался тихий стон, затем мягкий удар. Я сразу же понял, что общая участь настигла и мистера Мак-Ардла, как и все остальные, он внезапно потерял сознание и упал.
— Мистер Мак-Ардл! Мистер Мак-Ардл! — закричал я. Ответа не последовало. Я понял, что его и не будет, медленно положил трубку на рычаг и только тогда осознал, что я больше никогда не услышу голос Мак-Ардла.
Я отшатнулся от телефона, и в ту же секунду новое чувство охватило меня. Признаюсь, до тех пор я думал обо всем происходящем несколько отстраненно, мне казалось диким, невероятным, что оно коснется и нас. Порой мне казалось, что я вижу дурной сон. Теперь он начинал становиться явью, ибо все мы одновременно ощутили на себе дыхание смерти. Нам показалось, что мы находимся в бассейне, по плечи в воде. Возле нас плескались невидимые волны, они мягко захлестывали, нас и с каждым их плеском из нас уходила частица жизни. Явственно чувствовалось, как силы оставляют нас. Грудь мне сдавило, голова словно налилась свинцом, в ушах послышался нежный и печальный звон колокольчиков, в глазах замелькали яркие цветные огоньки. Они то загорались, то гасли, затем загорались вновь. Вдруг мне почудилось, что я слышу чье-то пение. Шатаясь, я поднялся на несколько ступенек вверх по лестнице и остановился, не в силах идти дальше. Мимо меня, фыркая и недовольно мотая головой, словно раненый бизон, промчался профессор Челленджер. Это было похоже на кошмарное видение — и его неистовое, налитое кровью лицо, дикие, выпученные глаза, и развевающиеся волосы. На его могучем плече болталось безжизненное тело его жены, та, очевидно была без сознания. Из последних сил, спотыкаясь и падая, царапаясь за ступеньки и перила, профессор стремился вырваться из удушающей атмосферы, уйти наверх, в наше ненадежное временное убежище. Ужас смерти подхлестнул меня, и я заставил себя оттолкнуться от перил. Я рванулся вслед за Челленджером, упал, но, почувствовав, как в меня вползает ядовитая жижа, вскочил и, хватаясь слабеющими руками за перила, пополз вверх. Добравшись до верхней площадки лестницы, я в изнеможении рухнул на пол почти у самой двери спасительной комнаты. Сквозь уходящее сознание я почувствовал железные пальцы лорда Джона. Схватив меня за воротник пиджака, он рывком втащил, точнее, вбросил меня в комнату. Я долго лежал ничком, не в силах ни двигаться, ни говорить. Немного придя в себя, я увидел перед собой ковер и догадался, что лежу на полу. Жена профессора Челленджера находилась в кресле, в другом кресле, у окна, сжавшись в маленький, беззащитный комочек, сидел Саммерли. Сквозь застилающую глаза пелену фигура профессора Челленджера казалась мне гигантским жуком, неторопливо ползающим по комнате. Вскоре послышалось легкое шипение, это профессор Челленджер открыл клапан одного из баллонов. Припав к клапану, Челленджер сделал несколько мощных глотков, я даже слышал, как свистят и хрипят его легкие.
— Сработало! — восхищенно воскликнул Челленджер. — Значит, моя гипотеза подтвердилась! — Я видел, что профессор полностью пришел в себя и, такой же сильный и уверенный, как и прежде, был готов к новым подвигам. Одев на клапан шланг, он подбежал к жене и начал поливать ее лицо кислородом. Не прошло и нескольких секунд, как она застонала, затем открыла глаза, поднялась, оглядела комнату и снова села в кресло. Профессор подошел ко мне, вставил мне в рот шланг и я почувствовал, как в мои артерии входит жизнь. И хотя я понимал, что облегчение временное, я был неимоверно рад лишнему часу жизни, ибо как бы легковесно мы ни оценивали наше существование, сколько бы ни считали его бессмысленным и как бы ни бравировали своими словами друг перед другом, для всех из нас в реальности ценность жизни оказывалась довольно высока. Вскоре тяжесть в моей груди исчезла, дыхание восстановилось и я снова был спокоен и счастлив. Повернувшись и облокотившись на руку, я принялся наблюдать за процессом воскресения Саммерли. Когда профессор зашевелился, Челленджер подошел к лорду Джону. Хлебнув порцию кислорода, тот, как ни в чем не бывало, вскочил и, подойдя ко мне, помог подняться. Челленджер снова подошел к жене, та оперлась на его руку и пересела на пуфик.
— О, Джордж, ну зачем ты принес меня сюда, — произнесла жена профессора, не отпуская руки Челленджера. — Ты был прав, я видела дверь и она была великолепной. Как только я перестала задыхаться, я увидела даже те самые восхитительные шторы. Какое чудо, это просто незабываемо. У меня нет слов, Джордж. Ну, зачем ты принес меня сюда?
— Потому что уйти мы должны только вместе, — ответил профессор. — После стольких лет, проведенных рядом с тобой я не хочу расстаться с тобой в такую минуту. Для меня это было бы очень печально.
— Мне показалось, что я слышу голос другого Челленджера, не рыкающего, коротконогого крепыша-увальня, скандально известного ученого, поражавшего всех как своей грубостью, так и выдающимися открытиями. Перед нами стоял тот Челленджер, который жил внутри его, тот, кому удалось добиться любви этой очаровательной женщины, такой хрупкой и беззащитной. Но не прошло и секунды, как он снова исчез в недрах давно знакомого нам профессора Челленджера.
— Я — единственный из всех живущих, кто увидел и предсказал эту катастрофу, — гордо заявил он голосом триумфатора. — Ну, а вы что скажете, дорогой Саммерли? Или снова начнете сомневаться в моей прозорливости? А, может быть, у вас появилось желание снова покритиковать мое письмо в «Таймс»? Пожалуйста. Можете сказать, что оно бредовое, вы же так обзываете все, что вам не нравится.
Впервые наш сварливый, вечно недовольный друг не принял вызов. Жадно дыша, он сидел в кресле и рассматривал свои хилые ручонки, будто впервые видел их. Похоже, ему еще не верилось, что он жив и снова видит нас. Челленджер улыбнулся, подошел к баллону и закрыл клапан. Шипение прекратилось.
— Не стоит расточать кислород понапрасну, — сказал Челленджер. — В комнате явный избыток кислорода и в ближайшее время никто из нас не почувствует опасных симптомов. Когда кислород снова понадобиться, я не знаю, выяснить это можно только экспериментальным путем. Надеюсь, нам удастся установить, какое именно количество кислорода требуется для полной нейтрализации яда. Давайте-ка попробуем это сделать.
Минут пять или больше мы сидели в полном молчании, следя за своими ощущениями. Когда мне уже начало казаться, что мое горло начинает захлестывать ядовитая петля, послышался голос миссис Челленджер.
— Я задыхаюсь, — прошептала она, едва не теряя сознание. Профессор сразу же повернул клапан.
— В те дни, когда настоящей науки еще не существовало, на подводных лодках держали белых мышей. Держали их для безопасности. Дело в том, что организм этих животных реагирует на малейшие изменения в атмосфере. Вы, моя дорогая, и станете для нас этой белой мышкой. Ну как, вам уже лучше?
— Да, намного лучше.
— Значит, нам повезло, мы с первого раза угадали правильную концентрацию. Теперь осталось еще немного поэкспериментировать, чтобы узнать минимальное количество кислорода, которым мы можем обойтись. К сожалению, я даже не подозревал, что кислород так быстро кончится. Да, потребляем мы изрядно, в первом баллоне кислорода осталось чуть больше половины.
— Зачем вам все это нужно? — вдруг спросил лорд Джон. Все это время, засунув руки в карманы пиджака, он продолжал безмолвно стоять у окна. — Какой смысл проводить какие-то идиотские эксперименты, если мы все знаем, что скоро умрем. Или вы все-таки считаете, что у нас есть шанс выжить?
Профессор Челленджер горько усмехнулся и покачал головой.
— Тогда зачем вам все эти кривляния? — переспросил лорд Джон. — Не будет ли достойней просто гордо уйти. Лично мне претит вся эта возня с кислородом. Я предлагаю закрыть клапан и открыть окно.