Первыми сожжению были преданы два оставшихся в живых верховных жреца. Я видел, как огонь вздымается перед ними, слышны были и их крики. Индейцы с ужасом и беспомощностью взирали на это. Они понимали, что так будет с каждым, кто посмеет противопоставить себя нашей воле.
Государь Эльдорадо Иратитль, который находился под стражей и по моему приказу был выведен из темницы, чтобы наблюдать смерть своих соратников, попытался мне что-то сказать. Так как я не разумел его варварского языка, то вынужден был обратить внимание на его жесты. Иратитль вещал, что желает выдать мне вход в сокровищницу индейцев, где хранится некая важная реликвия, — и это в обмен на то, что я сохраню ему жизнь. Посовещавшись с Уго, я сказал ему, что если он это сделает, то будет оставлен в живых.
Вместе с ним, а также с Уго и несколькими вооруженными матросами мы спустились по потайной лестнице вниз в библиотеку, которая была предана запустению. Оказалось, что там имеется еще один потайной лаз, ведущий вниз. Мы попали в большой коридор, который был украшен дивными и в то же время греховными фресками язычников. Уго явно предвкушал обладание скрытыми сокровищами индейцев, хотя уже к тому времени добыча составляла несколько холмов из золотых пластин, украшений и самородков, а также четыре огромных баула, полных необработанных изумрудов. Подобные сокровища не снились и коронованным особам, я в этом уверен. И если Иратитль выведет нас к другим, еще более огромным кладам, это будет чудом из чудес.
Но подлый индейский царек и не думал вверить нам свои сокровища или хотя бы указать путь к ним, он обманул нас, и я долгое время сожалел, что не приказал его сжечь, а поверил его россказням. Едва мы попали в один из боковых коридоров, как Иратитль наступил на одну из плит, и мгновенно сверху упала решетка, которая ограждала нас от еретического государя. Матросы попытались поднять ее, но не смогли. Иратитль тем временем произнес некие слова, которые явно были проклятием нам всем. После этого он бросился прочь. Ни стрелы, ни пули не могли достать его, и когда решетка была взломана, а на это понадобилось несколько часов, то след его давно простыл. Он явно знал вход в лабиринт, который располагался под долиной. Так Иратитль ушел от нас.
Жрецы, которые могли бы вывести нас на его след, были мертвы, а единственный из них, оставшийся в живых, оказался слишком молод и не был посвящен во все тайны города. Он только смог объяснить мне, что, по слухам, потайной ход располагается под всей долиной и имеет сквозной выход наружу, через горную цепь. Но как именно попасть туда, он не знал.
Взбешенный обманом Иратитля, Уго приказал направить воды озера в подземный туннель, чтобы затопить его и не дать еретическому государю спастись. При этом обнажилось дно озера, и в толще ила открылись новые сокровища, которые не были найдены ныряльщиками.
Так продолжалось почти два месяца. Наконец, когда город был полностью опустошен, жители его истреблены, а золота и сокровищ более не осталось, Уго отдал приказ двигаться назад. Мы не смогли взять сразу все сокровища, поэтому пришлось возвращаться в долину еще раз, уже когда настала зима, то есть хлынули бесконечные дожди.
Во время этого похода погибло много людей, и матросы тихо шептались, что это месть Иратитля, его проклятие, которое он наслал на нас за то, что мы низвергли языческих богов. Я предложил Уго взорвать храмовые постройки, чтобы полностью стереть с лица земли память о демоническом культе, но из-за постоянных ливней это не удалось — везде царила ужасная сырость, и бочки с порохом были полны воды. Уго подхватил лихорадку и слег, я даже соборовал его, так как был уверен, что мой брат отойдет в мир иной, но Уго, сильный, как бык, сумел справиться с этой напастью.
Настало время возращения на родину. Три каравеллы, доверху груженные золотом и изумрудами, подошли к испанскому берегу 24 июля 1538 года. Мы отсутствовали более года. Нас встретили как победителей, а рассказы о несметных сокровищах, которые привез мой брат, взбудоражили весь двор. Уго моментально расплатился с кредиторами, которые готовы были бросить его в долговую яму, и превратился в одного из самых богатых людей королевства. Я получил свою законную долю и вернулся в монастырь.
Там меня застала трагическая весть — добрый наш настоятель почил в Бозе, и место его было передано одному вздорному, однако имевшему могущественных при дворе родственников аббату. Через некоторое время я понял, что не смогу ужиться с этим себялюбивым и злобным человеком, и поэтому обратился с горячей молитвою к святому Франциску, который много раз выручал меня в тяжелых и, казалось бы, безвыходных ситуациях. Мне привиделся сон, в котором святой Франциск вразумил меня — я должен сам основать обитель Божию, дабы проповедовать в ней Слово Его.
Я поступил в соответствии с указанием святого Франциска. Тех богатств, которые я привез из Нового Света, было предостаточно, чтобы возвести большой монастырь. Свой выбор я остановил на местечке около городка моего родного Валло-дю-Крэ, а именно близ так называемого колодца бессмертия. Маги и ведьмы справляют около этого колодца, который ведет прямиком в ад, свои ужасные и кровавые празднества. Поэтому, желая положить всему этому неминуемый конец, я и решил построить монастырь с таким расчетом, чтобы колодец оказался на территории святого здания и тем самым потерял бы свое важное значение для предавших Христа.
А тем временем, пока шло строительство монастыря, земля полнилась слухами об Уго. Он сумел достаточно быстро, всего в несколько лет, растратить все те несметные сокровища, которые обрел во время экспедиции. Он швырял золото направо и налево, любой и каждый, кто обращался к нему с просьбой, получал просто так золотые монеты или даже самородок. Уго купил несколько шикарных дворцов, завел любовниц, давал роскошные пиры, которые могли сравняться с пирами Нерона и Валтасара по своему богатству и бесстыдству.
Единственное, что он сделал верно, так это выкупил для престарелой нашей матушки родовой замок, который к тому времени находился в руках хитрых и жадных заимодавцев. Увы, бедная моя матушка, которая в последние годы, пребывая в вынужденной нищете, часто посещала церковь и сделалась вдруг набожной женщиной, обретя внезапное богатство, снова стала скупать немыслимые наряды и тратить деньги на украшения и византийскую роскошь обстановки нашего замка и отошла от библейских истин. Таким образом, и Уго, и матушка моя способствовали тому, чтобы богатства, добытые в Новом Свете, улетучились без следа.
Церковь учит, что во всем нужно проявлять умеренность, а лишние деньги пускать на благочестивые цели и поддерживать тех, кто беден. Ибо истинное богатство — это не сверкание злата, а торжество духа. Но Уго никогда не знал этого, а если и знал, то напрочь забыл.
В общем, спустя пять лет, когда монастырь был практически готов и я со дня на день ждал милости со стороны парижских властей и моего назначения аббатом этой скромной обители Святого Духа, моих ушей достигла весть о том, что Уго, как и перед началом нашей экспедиции, в долгах как в шелках и многочисленные кредиторы снова осаждают его.
Уго, я забыл упомянуть, в то время был вынужден покинуть и Испанию, так как его супруга, женщина благочестивая и подарившая моему брату в общей сложности восьмерых детей, скончалась, производя на свет девятого. Однако кое-кто из сановитых и влиятельных недругов Уго обвинил его в том, что он извел супружницу свою при помощи черной магии и тонкого индейского яда. На свет были вытащены полузабытые обвинения Уго в ереси, он был вынужден, как когда-то, спасаться бегством из Французского королевства. Мне неизвестно, что случилось на самом деле, я знал, что Уго способен на убийство, однако на убийство в схватке с врагом, а не на подлый поступок.
Ему пришлось бежать под покровом ночи из испанской столицы, я не имел о нем в течение нескольких лет никаких сведений. Дети его были предоставлены попечению родителей его скончавшейся жены, причем старый гранд сказал, что не желает когда-либо встречаться с Уго — ни на этом свете, ни на том.
У меня было слишком много дел в только что отстроенном монастыре, чтобы забивать себе голову проблемами Уго. Матушка, которая промотала все вновь обретенное состояние, снова жаловалась мне на полное безденежье и, приходя ко мне в монастырь иногда по три раза на дню, горько плакала, пеняя на мое жестокосердие. Я как мог помогал ей, пытаясь наставить бедную женщину на путь истинный. Она же была, как обычно, полна нежных слов по отношению к Уго и проклинала меня, называя сушеным монахом и лицемерным ханжой. В конце концов замок наш был продан за долги, и матушка вытребовала у меня право обитать в одной из келий за полный счет монастыря.
Однажды, не выдержав ее постоянных упреков, я впал в гнев и воскликнул неподобающим тоном:
— Матушка, вы совершенно несправедливы ко мне. Уго, зная о вашей нужде, нимало не заботится о вас, более того, уже почти четыре года он не подает о себе ни единой весточки, и никто не знает, жив ли он или уже мертв. Я же забочусь о вас, позволил жить в монастыре, хотя это полностью противоречит нашему уставу, а вы воротите свое сердце от Господа! Вы твердите все время только об одном человеке — об Уго, Уго, Уго! Да будь он неладен, этот Уго! >Конечно, я позволил себе лишнее, мое богохульство в святых стенах монастыря никак не может быть оправдано, даже тем, что я в который раз был вынужден выдерживать невыносимое для меня сравнение с братом, причем не в мою пользу.
Итогом этого разговора стала тяжелая болезнь моей матушки, которая перешла в горячку. Спустя две недели, накануне Рождества Христова года 1549-го матушка моя скончалась. Я жестоко винил себя за то, что именно мои грубые слова возбудили в ее организме болезнь и нервозную горячку, сведшую ее в могилу. Однако потом я понял — во всем виноват Уго! Именно он, и никто другой! Он, бандит, лодырь, ловец удачи, никак не мог сравниться со мной, благочестивым аббатом, настоятелем монастыря Святого Духа, человеком, который был предан Господу превыше всего. Конечно, именно спор об Уго убил матушку, и на счету этого разбойника появилась еще одна жертва, на этот раз его собственная мать.
Я немного лукавил, когда сказал в пылу ссоры матушке, что Уго не подает никаких признаков жизни. Слухи о нем доходили до меня, и это были горькие и страшные слухи. Уго из Испании перебрался в Священную Римскую империю, какое-то время разбойничал где-то в Тироле, затем, едва не схваченный доблестными имперскими войсками, вынырнул во Флоренции. Наконец я узнал, что Уго решил организовать новый поход за золотом, и это ему удалось. Но мероприятие это было в отличие от первого полной катастрофой. Он, кажется, не нашел ни золота, ни изумрудов, более того, испанские королевские войска разгромили его отряд, а самому Уго чудом удалось бежать. Видимо, силы ада все же покровительствовали моему брату.
Затем он решился сделаться флибустьером и нападать на груженные золотом испанские и португальские суда, чтобы завладеть сокровищами, которые ему вовсе не принадлежали. Таков был Уго, он старался всегда стать обладателем того, чем владеют другие.
Он набрал команду таких же, как сам, беглых преступников и головорезов, среди которых были не только европейцы, но мавры и индейцы, завладел коварным и крайне жестоким образом одним из испанских быстроходных судов. И начал грабить.
В течение нескольких лет, когда Уго творил на море беззаконие и лишал жизни добрых христиан, мне было невыносимо горько сознавать, что брат мой позорит наше старинное дворянское имя. Я, признаюсь, иногда думал, что скорая смерть от шальной пули или во время шторма была бы вполне достойным наказанием Уго за его многочисленные преступления. Но из всех переделок он выходил невредимым, словно силы преисподней защищали его от праведного гнева Небес. Я даже начал склоняться к мысли о том, что Уго мог и в самом деле заниматься черной магией, чтобы сделать себя неуязвимым и заполучать как можно больше золота.
И вот однажды я получил странное письмо, которое доставил ко мне подозрительного вида бродяга. В записке этой, начертанной, несомненно, рукой Уго, брат просил меня о тайной встрече. Он хотел, чтобы я приехал в один из городков, находившихся на границе с Испанией. Несмотря на то что я к тому времени отрекся от Уго и сожалел, что он, как и я, происходит из славного рода д'Эрбервиль, я решил, что не могу не исполнить просьбы брата. Я вспомнил и то обещание, которое скончавшаяся матушка наша вымолила у меня, находясь уже на смертном одре. Она потребовала, чтобы я заботился об Уго и помогал ему.
Я отправился в путь инкогнито, стараясь не привлекать к себе внимания. Странствующий монах — что может быть прозаичнее? Пока я добирался до деревушки, где Уго обещался ждать меня в течение недели, я думал о том, что давно, еще в Испании, мне не следовало бы помогать брату, когда тот оказался на грани тюрьмы. Он бы попал в заключение, никакой экспедиции не случилось бы, и, соответственно, не было бы многочисленных грехов и глупостей, которые совершил мой брат. Но, с другой стороны, тогда бы не обрел и я богатств, которые теперь воплотились в стенах монастыря, а также в прекрасной библиотеке, начало которой положили именно деньги из заморского путешествия. Льщу себе надеждой, что мои последователи на посту настоятеля монастыря Святого Духа пополнят собрание и другими ценными экземплярами.
И вот я оказался в унылой и скудной местности. В большой деревушке, или небольшом городишке, называйте как хотите, царили нищета, падение нравов и мерзость запустения. Я заметил, что местный священник был горьким пьяницей, а в квартале разврата углядел я несколько размалеванных особ, которые явно занимались тем, что продавали свое тело и нарушали божественные заповеди, сманивая с истинного пути слабых духом христиан.
И именно в этом месте и ожидал меня Уго. Он назначил мне встречу в харчевне под названием «Ноев ковчег». Я по темноте, меся деревенскую глинистую грязь, добрался до этой харчевни. Она, как я того и ожидал, располагалась в квартале порока и греха. Мое появление там — в монашеском одеянии, с капюшоном на голове — вызвало злобную реакцию со стороны проходимцев и шлюх. Они кричали мне вслед непристойные мерзости, а пара девиц даже пыталась приставать ко мне. Я, стараясь не взирать на их бесстыдную красоту, почему-то вспомнил тот момент в сарае замка, когда покойный папаша и Уго, тогда семнадцатилетний увалень, предлагали мне согрешить с двумя поселянками. Я уже пожалел, что пошел на поводу у моего злосчастного брата. Да и что ему нужно спустя почти пятнадцать лет после нашего расставания?
Я отворил дверь и прошел в харчевню, которая была заполнена светом, дымом и гогочущими посетителями. Они хлестали дешевое вино, пиво или крепкие настойки, грязно шутили, поминали имя Господне всуе. Я проскользнул к единственно свободному столу в самом углу и замер. Тот день был последним в неделе, в течение которой Уго обещал ждать меня в харчевне.
Ко мне приблизился один из гостей и вдруг произнес, к моему великому изумлению:
— Арман, как я рад, что ты здесь!
И только тогда я понял, что передо мной находится мой старший брат Уго. Но как же он изменился за эти годы! Он превратился в старого, заросшего косматой бородой пирата, к тому же у него отсутствовал левый глаз, и голову обвивала черная повязка. В его, как прежде, буйных рыжих кудрях было уже много седины. Да и я сам к тому времени стал ощущать, что подходит осень моей жизни.
— Но как ты узнал меня, Уго? — спросил я. — Я же закрыл лицо капюшоном.
Он, усевшись на скамью около меня, зашептал:
— Не называй меня моим подлинным именем, Арман! Меня ищут повсюду — в Испании, Франции, Ватикане, Священной Римской империи и Флоренции. И все хотят одного — моей головы на блюде! Я здесь известен как Луи Крюшо, торговый человек из Парижа. А к твоему вопросу о том, как я тебя узнал… В этот вертеп разврата никогда не заходят монахи, поэтому я и назначил здесь встречу, чтобы сразу понять, что этот странник — ты.
Я кратко поведал ему трагическую весть о смерти нашей матушки, однако Уго, как и следовало ожидать, нимного не огорчился, зато заказал кружку скверного пива, чтобы помянуть душу покойницы. Я, оглядываясь на обстановку в харчевне, сказал:
— Но зачем ты, Уго… зачем ты, Луи, вызвал меня к себе? Чем я могу тебе помочь?
Брат, припав к моему уху, заговорил:
— Арман, ты единственный человек, которому я могу доверять, как самому себе. Возможно, даже еще больше! Ты с самого детства отличался умом и набожностью, это мне выпала участь превратиться в бандита. Однако я не жалею о том, что произошло. Клянусь селезенкой Марии Магдалины, я не сожалею! Но мне, как и много лет назад, требуется твоя помощь.
— Брат мой, — сказал я как можно тише, чтобы нас не слышал никто в этой богомерзкой харчевне, — но как я, простой монах, могу помочь тебе? Только выслушать твою исповедь и посоветовать обратить свою душу к Церкви?
— Хе-хе, Арман, не прибедняйся, — ответствовал Уго. — Ты слышал обо мне много сплетен, но и до меня дошли кое-какие сведения о тебе, любезный братец. Ты теперь у нас аббат, глава большого монастыря. Тебя хорошо знают и в провинции, и в Париже, и недавно даже сам святейший папа римский похвалил прилюдно твои старания по укреплению славы Христа. Еще бы, пожертвуй и я, как ты, Церкви пару миллионов золотом и изумрудами, меня бы тотчас канонизировали!