Далее мы будем исходить именно из этой описанной выше схемы построения проповеди Л. Н. Толстого.
Нужно иметь в виду, что на эмоциональном уровне (а не мировоззренчески!) отношение Л. Н. Толстого к православию могло меняться в зависимости от различных обстоятельств. Об этих изменениях неоднократно упоминает в своем дневнике М. С. Сухотин, подчеркивая периоды то ожесточения, то относительного спокойствия. Эти колебания были связаны особенно с вопросом о личном бессмертии, о молитве (частной и общественной) и т. д.[434] Однако в целом именно стремление подчинить логику и смысл христианской проповеди своему собственному пониманию жизни и учения Христа и определяет все последующее после переворота философское учение Л. Н. Толстого и всю его антицерковную деятельность.
Таким образом, можно констатировать, что та связь между ранней и поздней «фазами» творчества Л. Н. Толстого, о которой свидетельствуют различные авторы, была в значительной степени связана с тем обстоятельством, что всю свою жизнь писатель находился под стойким влиянием конкретных идей. Фактически всю свою жизнь – не только после переворота, но и до него – писатель был сторонником того типа христианства, который генетически восходит к идеям эпохи Просвещения и основан на примате рационально-нравственной сферы и именно поэтому кардинально расходится с православием. Это обстоятельство, а также некоторые субъективные особенности интеллектуальной конституции писателя в определенном смысле делают по отношению к нему термин «переворот» очень относительным, так как реально, т. е. на религиозной, духовной почве, переворота, встречи со Христом Евангелия, у Л. Н. Толстого не было: он все более утверждается в том представлении о христианстве, с которым жил всегда. Кроме того, очень важно, что всю свою жизнь Л. Н. Толстой в первую очередь оставался писателем, в том числе и тогда, когда после так называемого переворота перестал признавать вообще ценность художественного творчества: реальностью жизни Л. Н. Толстого является не духовное открытие нового, а художественное изображение всегда существовавшего. Именно эти два обстоятельства – панморализм и художественная стихия – в значительной степени определяют характер противостояния Л. Н. Толстого и Церкви.
Возникает вопрос: как же воспринимала современная Л. Н. Толстому и более поздняя богословская и философская мысль эти идеи писателя? Насколько философы и богословы признавали эти идеи адекватными христианскому Благовестию? В ответе на этот вопрос, очевидно, кроется понимание богословской природы расхождения писателя с Церковью.
Богословско-философская рецепция проблемы «Л. Н. Толстой и Церковь» в России. В центре внимания русских ученых – членов богословских корпораций – находится критика толстовской интерпретации Евангелия (в первую очередь исследование вопроса о ее адекватности с точки зрения достижений библеистики второй половины XIX в.), а также подробный разбор аргументов писателя, направленных против догматического учения Православной Церкви. Очевидно, перед исследователями этой группы стояла конкретная апологетическая задача: дать ответ на ожесточенную критику Л. Н. Толстого, защитить церковную доктрину от его нападок. Здесь следует учитывать два важных обстоятельства.
Уже изначально профессора академий находились в очень невыгодном положении: романы Толстого читали все образованные русские люди, богословские исследования «публику» не интересовали (естественно, за отдельными исключениями). Следует также учитывать, что по цензурным соображениям до 1905 г. сочинения писателя легальным образом в России распространяться не могли.
В то же время смысл работы православных богословов-полемистов против Л. Н. Толстого не может быть сведен только к апологетике: богатая эрудиция, трудолюбие, хорошее знакомство с актуальной философской литературой фактически позволили им рассмотреть в полемике с Толстым сложнейшие аспекты христианского вероучения.
Современный норвежский исследователь П. Колсто уделил большое внимание анализу русской богословской литературы о Л. Н. Толстом. С его точки зрения, Л. Н. Толстой был главной доминантой исследований в полемической православной богословской литературе и в православных средствах массовой информации. П. Колсто подсчитал, что в конце XIX – начале XX в. только авторы, позиционирующие себя сторонниками Православной Церкви, выпустили в свет в общей сложности 85 книг и брошюр и 260 статей против Л. Н. Толстого. Правда, он замечает, что, за исключением журнала «Вера и разум», другие специализированные богословские издания, например московский «Богословский вестник» или киевские «Труды КДА», особой активности в данном вопросе не проявляли[435].
Данные П. Колсто могут быть существенно дополнены материалами Н. Ю. Суховой, опубликованными в ее недавней монографии. Анализируя содержание приложений 3 и 4 (докторские и магистерские диссертации, защищенные в четырех российских духовных академиях за период с 1884 по 1911 г.), можно сделать вывод, что:
– в СПбДА в указанное время было защищено 30 докторских диссертаций или присвоено докторских степеней без защиты, причем ни одна из них не была посвящена Л. Н. Толстому; 57 магистерских диссертаций, среди них ни одной, посвященной Л. Н. Толстому;
– в МДА за этот же период – 31 докторская диссертация, ни одной, посвященной Л. Н. Толстому; из 102 магистерских диссертаций к религиозным идеям Л. Н. Толстого имела отношение одна (Н. Н. Страхов, «Христианское учение о браке и противники этого учения», 1895 г.);
– в КДА за этот же период – 13 докторских диссертаций, ни одной, посвященной Л. Н. Толстому; из 82 магистерских диссертаций к Л. Н. Толстому прямое отношение имеет диссертация М. А. Кальнева «Обличение лжеучения русских сектантов-рационалистов» (1915), косвенно вопросы, связанные с «толстовством», затрагиваются еще в 4 работах;
– в КазДА за этот же период – 35 докторских диссертаций, из них одна посвящена Л. Н. Толстому (А. Ф. Гусев, 1895); из 117 магистерских диссертаций прямое отношение к Л. Н. Толстому имеют диссертации П. П. Оболенского «Критический разбор вероисповедания русских сектантов-рационалистов» (1899) и К. Г. Григорьева «Христианство в его отношении к государству по воззрению графа Л. Н. Толстого» (1904), косвенное – еще 5 работ[436].
Таким образом, всего из 109 докторских диссертаций, защищенных в русских духовных академиях за период с 1884 по 1911 г., Л. Н. Толстому была посвящена только одна (менее 1 %). Из 358 магистерских диссертаций, защищенных за это же время, прямое или косвенное отношение к писателю могли иметь 13 работ (чуть больше 3 %).
На этом основании можно сделать вывод о том, что русские богословы практически не проявляли интереса к взглядам Л. Н. Толстого, причем в наибольшей степени это справедливо для двух столичных академий. Это тем более удивительно, что представители русской духовной науки достаточно живо и «оперативно» реагировали на вопросы, волновавшие Русскую Церковь в последней четверти XIX – начале XX в., будь то диалог с англиканством, старокатолическое движение, протестантская догматика и сакраментология и т. д.
П. Колсто справедливо подчеркивает, что вся православная литература о Толстом может быть разделена на две большие группы. К первой относятся те авторы, которые, вопреки ожесточенной критике Л. Н. Толстым Церкви, в конечном счете считали творчество писателя несущим в себе отдельные элементы православного миропонимания. Эта группа обозначена в работе П. Колсто как «Tolstoi – The Orthodox Double».
Яркими представителями этой группы автор статьи считает С. Н. Булгакова, митр. Антония (Храповицкого), проф. В. Экземплярского и некоторых священников, служивших в городах и озабоченных проблемами социального неравенства[437].
Конечно, в этом списке особый интерес вызывает фигура будущего председателя зарубежного Синода, митр. Антония (Храповицкого). Вывод норвежского исследователя подтверждается не только анализом сочинений владыки Антония, но и тем обстоятельством, что для современников он действительно был человеком, отчасти сочувствующим Л. Н. Толстому, – ведь не случайно В. Н. Ильин назвал его однажды «православным толстовцем», пережившим (правда, несколько позже) кризис, подобный тому, который пережил сам писатель[438]. Это же подтверждает и жизнеописатель митр. Антония, архиеп. Никон (Рклицкий), который свидетельствует, что в течение всей жизни Л. Н. Толстого владыка (в 1880-е гг. – архимандрит) Антоний «с доброжелательством относился к личности великого русского писателя» и пристально следил за его творчеством, причем не только художественным, называл писателя «талантливым ревнителем исправления общественных нравов» и всегда надеялся, что «в конце концов великий писатель, имеющий столь крупный талант, постигнет истину Евангелия и возвратится к Церкви»[439]. Более того, владыка Антоний очень горевал о столь трагических обстоятельствах смерти писателя в Астапове: если бы не эта смерть, то, как полагал митр. Антоний, Л. Н. Толстой, столь подробно познакомившийся с учением Христа, «не лишил бы нас надежды об усвоении им всего Евангельского учения»[440].
В РГАЛИ хранится вырезка анонимной статьи из неизвестного эмигрантского издания, в которой приводится следующая цитата из одной, по всей видимости, достаточно поздней лекции митр. Антония о Л. Н. Толстом: «Этот замечательный художник, мудрый человек, сердцем столь чуткий, способный изображать и личность, и общество, не был нищий духом, а проникся гордыней и пал жертвой своей ранней знаменитости»[441].
Очень характерно, что и Л. Н. Толстой хорошо знал о молодом ректоре МДА и даже сам изъявил желание с ним встретиться, но только не на территории Троице-Сергиевой Лавры. Эта единственная встреча состоялась при посредничестве профессора Н. Я. Грота в 1892 г., причем уже за границей владыка Антоний вспоминал, что в ходе указанной беседы Л. Н. Толстой показал себя «весьма сдержанным и деликатным человеком» и не навязывал собеседникам своих собственных выводов: «…его речи были скорее вопрошающими, нежели наставительными»[442].
Приведенная информация соответствует содержанию тех сочинений владыки Антония, которые были направлены против Л. Н. Толстого. Действительно, в своих многочисленных произведениях, содержащих критику толстовских взглядов, владыка Антоний указывает на ряд важнейших обстоятельств, сопровождавших распространение взглядов Л. Н. Толстого в России, из которых самым главным является практически полное отсутствие истин православия в жизни образованного общества. Именно поэтому насколько несправедливы нападки писателя на Церковь, настолько он точен в своем приговоре современному обществу: «Мы рады укорять автора новой веры за искажение Православия? Но показали ли мы ему в своем быту истины Православия? Не себя ли самих мы укоряем?»[443] Митр. Антоний подчеркивает, что хулителя новой веры породил «языческий быт»: пока Православие существует только в книгах и проповедях, а осуществляется только в деревенской глуши, в пустынях Валаама и Афона, обличения Л. Н. Толстого будут «страшно заманчивы и заразительны»[444]. Наконец, в лекции, произнесенной 22 ноября 1910 г., т. е. через две недели после смерти Л. Н. Толстого, владыка Антоний подчеркнул, что «на организме русской национальности» выросли два печальных явления – «раскол в народе и толстовщина в обществе», причем последняя, являясь, по сути, своим национальным «доморощенным явлением», нашла для себя определенную форму «под сильным влиянием Запада» (в первую очередь здесь имеется в виду учение А. Шопенгауэра)[445]. Эта последняя констатация очень характерна: признается, что толстовщина, по сути, является общенациональной формой религиозного бунта против Православия.
Проф. В. Экземплярскому принадлежит в отмеченной группе особая роль: он прямо провозгласил, что русское богословие разошлось с социальным учением Вселенской Церкви, а Л. Н. Толстой, наоборот, адекватен в своем призыве к Евангелию и жизни по Евангелию и в этом, в сущности, не расходится со Святыми Отцами Востока, в первую очередь со святителем Иоанном Златоустом[446]. Очевидно, церковная власть и академическое начальство не могли оставить без последствий подобные заявления: за проф. В. Экземплярским была оставлена свобода проповедовать свои личные богословские мнения, но только вне стен конфессионального учебного заведения.
Следует добавить, что к первой группе могут быть с отдельными оговорками отнесены и некоторые другие авторы, например профессор МДА Н. А. Заозерский. Однако деятельность «представителей городского духовенства» здесь переоценивать не следует: многие из них стояли, как показывает углубленный анализ, на абстрактных позициях «церковного обновления», не имея возможности точно определить, что же это такое.
Ко второй группе («Tolstoj Demonized»), по классификации П. Колсто, относятся те авторы, которые оценивали религиозное творчество писателя и его деятельность крайне критично и даже были склонны находить в ней аналогии с описанием облика Антихриста. Следует указать, что к этой группе можно отнести большинство авторов. Ярким представителем этой группы является вологодский архиерей Никон (Рождественский).
Для работ этой многочисленной группы характерны две особенности.
Во-первых, в сочинениях профессоров русских духовных академий религиозные взгляды Л. Н. Толстого подвергнуты последовательному и подробному анализу. Некоторые авторы справедливо считались специалистами по Л. Н. Толстому и даже защищали специальные диссертационные исследования. В первую очередь таким специалистом должен быть признан профессор КазДА А. Ф. Гусев, а также архиеп. Никанор (Бровкович) и некоторые другие. В своих исследованиях представители этой группы убедительно показывают, что «религия Толстого» совершенно расходится с богословием Церкви практически по всем параметрам, включая как христианскую догматику, так и нравственное учение Церкви.
Во-вторых, авторов этой группы не интересует вопрос, поставленный во главу данного исследования, – почему идеи Л. Н. Толстого находятся в такой конфронтации с церковным учением, каковы исторические и культурные корни этого явления. Представители русской богословской науки, отмечая, что с богословской точки зрения религиозные трактаты Л. Н. Толстого не представляют интереса, за отдельными исключениями, фактически прошли мимо того факта, что этим творчеством горячо интересуется вся Россия, более того, весь мир. Не воспринимая работы Л. Н. Толстого как явление богословского характера, они «по инерции» игнорировали их историческую, культурную и социальную остроту, которая и представляет реальный научный интерес.
Краткий обзор выводов церковных авторов – членов богословских корпораций можно свести к следующему.
1. Религиозная доктрина Л. Н. Толстого «безусловно противоречит истинно-христианскому учению», более того, он сам является «злейшим и непримиримым врагом действительного христианства, взятого во всех его существенных сторонах и особенностях»[447].
2. Л. Н. Толстой исказил учение Христа, а Его Личность изобразил в своих сочинениях в ложном виде, лишив Его Богочеловеческого достоинства и превратив в одного из пророков. Его критика традиционного для Церкви понимания евангельского учения, игнорирующая мистико-догматическую составляющую евангельского учения, неадекватна. Одна из основных мыслей писателя, делающего вывод, что в Евангелии учению Христа принадлежит ведущая роль, глубоко ошибочна: наоборот, для христианского учения первостепенную роль играет именно Личность Спасителя и факт Его Воскресения.
3. Доктрина Л. Н. Толстого носит выраженный пантеистический характер, при этом писатель совершенно игнорирует важное для святоотеческого богословия понятие «личность». Отсюда вытекает и ошибочное представление писателя о личности человека, особенно что касается его учения о якобы первозданной неиспорченности человека, учения, отвергающего факт грехопадения и церковную доктрину первородного греха. То же самое можно сказать об учении писателя о двух личностях – духовной и животной, а также представлении о загробной участи человека – Л. Н. Толстой последовательно отвергает учение о личном бессмертии[448]. Более того, в своих метафизических глубинах воззрения Л. Н. Толстого «ни в чем существенном не расходятся с материализмом, остаются таким же скрытым атеизмом, в каком коснел наш писатель во время своей молодости»[449].
4. Идеи Л. Н. Толстого неспособны наполнить жизнь человека смыслом, так как его рационалистическая философия не может искоренить в человеческом обществе дурных инстинктов и вожделений и не дает твердых оснований в вопросе о вечной жизни. Фактически, как замечает практически во всех своих антитолстовских сочинениях митр. Антоний (Храповицкий), толстовская интерпретация Евангелия превращает духовные, религиозные заповеди в правила социального поведения.
Нужно отметить, что, несмотря на обилие богословской литературы о Л. Н. Толстом, о котором говорит П. Колсто, обращает на себя внимание то обстоятельство, что основная критика взглядов писателя связана с немногими именами (в первую очередь здесь отмечены проф. А. Ф. Гусев и вл. Антоний (Храповицкий): большинство специалистов академической корпорации не проявляли к религиозному творчеству Л. Н. Толстого никакого интереса, считая, что с богословской точки зрения оно не может представлять собой ничего серьезного. Очень характерно, например, что у ведущего русского библеиста, профессора СПбДА Н. Н. Глубоковского, отсутствуют какие-либо работы о Л. Н. Толстом.
Совершенно особое место в полемике с Л. Н. Толстым занимает В. С. Соловьев, который, по мнению П. Колсто, осуществил своеобразный синтез этих двух подходов («Antichrist as a Double»).