Естественно, в этой ситуации возникает необходимость вернуться к указанному вопросу, серьезная разработка данной темы только начинается[26].
В данной монографии использованы разнообразные опубликованные и архивные документы. К исследованию привлечено большое количество изданных источников, а также материалы приблизительно 170 дел 28 фондов 7 архивохранилищ России и Германии (ОР ГМТ, РГАЛИ, РГИА, НИОР РГБ, ОР РНБ, ЦА ФСБ РФ и Отдел рукописей Национальной библиотеки Берлина; в последнем собрании автором работы был найден неизвестный в России автограф Л. Н. Толстого: Staatsbibliothek zu Berlin. Handschriftenabteilung. Fond von Handschriftenlesesaal. Slg Autogr. Tolstoi Lev Nikolaevic. 1905).
Полный список источников и литературы дается в приложении, здесь же ограничимся самыми общими замечаниями.
Для осмысления проблемы восприятия учения Л. Н. Толстого в России необходимо было обратиться к философским трактатам писателя, отдельным произведениям Ф. М. Достоевского, критической литературе философского, богословского и литературоведческого характера конца XIX – начала XX в. Для анализа оппозиции «Толстой – Чертков» привлекаются первоначально источники личного происхождения – письма, дневники, воспоминания, здесь в первую очередь важен для рассмотрения процесс эволюции антицерковных взглядов писателя, насколько он вообще может быть прослежен. Наконец, третий аспект проблемы (церковно-государственная рецепция) требует обращения к источникам официального характера.
Основные документы, связанные с различными обстоятельствами антицерковной полемики Л. Н. Толстого, а также с отлучением писателя и его пребыванием на станции Астапово, в наибольшей степени представлены в Отделе рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого в Москве, где они сконцентрированы в фондах 1 (Л. Н. Толстой) и 60 (В. Г. Чертков). Многие из этих документов уже изданы, однако это замечание в гораздо большей степени относится к документам фонда 1, что не позволяет по имеющимся публикациям сделать какие-либо определенные выводы о роли В. Г. Черткова в жизни Л. Н. Толстого. Кроме того, следует иметь в виду, что часто имеющиеся публикации не сопровождаются серьезными научными комментариями и, к сожалению, были размещены в журналах, не имеющих соответствующего научного статуса.
Информация о конфликте Л. Н. Толстого с Церковью и его антицерковной деятельности может быть дополнена материалами других архивов. Некоторые важные документы хранятся в РГАЛИ, в первую очередь здесь следует назвать фонды 508 (Толстовское собрание) и 552 (В. Г. Чертков). Кроме того, ряд официальных документов, исходящих из Св. Синода, хранится в РГИА (фонды 796, 797, 1574).
Кратко останавливаясь на вопросах методологического характера, заметим следующее[27].
Очевидно, что такие понятия, как «конфликт», «восприятие», а также значимое для данного исследования понятие «кризис» в рамках богословской проблематики для своего осмысления требуют сочетания разнообразных методов исторического, литературоведческого и богословского анализа, своеобразного междисциплинарного синтеза. В этой ситуации наиболее целесообразным представляется использование метода выделения и описания констант культуры, т. е. базовых принципов, которые определяют менталитет обширных социальных групп и обладают определенной стабильностью по отношению к «внешним» факторам (политическим, экономическим, социальным).
Религиозное творчество Л. Н. Толстого требует специальных, сугубо богословских методов исследования, которые представляют собой особенность любой богословской или церковно-исторической работы. В рамках данного исследования под богословским методом понимается соотнесение конкретного культурно-исторического опыта с Божественным Откровением, так или иначе формализованным, или, выражаясь по-иному, с нормой церковного самосознания. При этом самосознание Церкви воспринимается как объективный факт, значимо влияющий на менталитет и поведение ее членов, формирующий их духовную жизнь и культурную деятельность.
Этот подход позволяет выделить три специальных метода богословского и церковно-исторического исследования:
1. Соотнесение данного явления культуры (текста в широком понимании) с конфессиональным опытом интерпретации Священного Писания.
2. Соотнесение данного явления со Священным Преданием Церкви.
3. Соотнесение данного явления с историческим опытом Церкви.
Необходимо сделать важное замечание относительно употребленного термина «соотнесение». Следует избегать упрощенной схемы, понимая его как простое сравнение исследуемого явления с набором цитат из Священного Писания или с той или иной формой Священного Предания. Такая процедура возможна в научном богословии, однако его не исчерпывает, являясь вспомогательной по отношению к выявлению богословского смысла исследуемого явления в конкретной традиции.
Богословское соотнесение связано с особым характером понимания данного культурного явления. Фактически богословие раздвигает герменевтический круг – между текстом и смыслом культурного явления оно вводит еще одну пару «текст – смысл», чтобы соотнести это явление с сознанием Церкви по следующей схеме:
ТЕКСТ – БОГОСЛОВСКИЙ КОНТЕКСТ (НОРМА РЕЛИГИОЗНОГО СОЗНАНИЯ) – СМЫСЛ.
Когда речь идет о тексте, который изначально мыслился автором как богословский, эта схема достаточно очевидна – автор заранее ориентирован на некоторую вероучительную норму. Но для современных гуманитарных исследований более важна другая ситуация, когда речь идет о «вторжении» богословия на территорию другой науки, например истории или литературоведения. В этой ситуации становится актуальным вопрос, почему и при каких условиях такое соотнесение может быть продуктивным. Именно в этом направлении должны развиваться исследования в области богословской методологии в ближайшем будущем.
Кроме того, дополнительную важность приобретает вопрос об авторе данного текста. В этом смысле следует учитывать важное замечание Ю. М. Лотмана, который подчеркивает, что в рамках русской церковной литературы автор литературного произведения в идеале мыслится не только и не столько как создатель текста, сколько как его передатчик, т. е. именно как носитель определенной нормы, причастный религиозному идеалу. Именно поэтому в такой ситуации к автору произведения предъявляются требования нравственного характера[28]. «Секулярный сдвиг» приводит к тому, что со временем эти функции литературы религиозной, церковной начинает выполнять литература светская, а авторы художественных текстов становятся учителями общества, – вспомним характерные эпизоды из жизни Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого последних лет их жизни, когда к ним начинают обращаться за духовными советами.
В данной диссертации выделяются специфические явления, которые играют в исследовании принципиальную роль и нуждаются в углубленном анализе.
Во-первых, это восприятие религиозно-философских трактатов и деятельности Л. Н. Толстого в церковном контексте. Следует отдавать себе отчет в том, что термин «восприятие» может пониматься по отношению к Л. Н. Толстому в следующих смыслах:
– философско-богословская рецепция религиозного творчества писателя;
– церковно-государственная реакция на распространение сочинений Л. Н. Толстого в России;
– наконец, в целом религиозно-культурный феномен, имеющий резонанс в России и мире.
Таким образом, толстовство в широком смысле может восприниматься как теоретическая доктрина, учение, имеющее черты философской и в меньшей степени богословской концепции. Здесь, правда, следует указать еще раз на то, что учением в точном смысле слова взгляды Л. Н. Толстого считать нельзя, тем более что он сам их так никогда не квалифицировал.
Именно поэтому в рамках описанной методологии принципиальным является вопрос соотнесения религиозных взглядов писателя как с традицией понимания и толкования Священного Писания и учения Св. Отцов, так и с особенностями церковной жизни России второй половины XIX в.
Подводя итог, заметим, что главной целью данной монографии является анализ причин и характера конфликта Л. Н. Толстого с Русской Православной Церковью, приведшего к появлению синодального определения 20–22 февраля 1901 г., а также выявление особенностей восприятия этого конфликта современниками в России.
Таким образом, в центре работы лежит проблема возникновения проповеди Л. Н. Толстого в определенных культурно-исторических условиях и проблема его восприятия современниками. Те или иные философские или богословские особенности религиозной доктрины Л. Н. Толстого рассматриваются в данном исследовании лишь в той степени, насколько это необходимо для решения вопроса о роли идей писателя в контексте русской жизни второй половины XIX в. Другими словами, само содержание религиозных идей Л. Н. Толстого интересует нас настолько, насколько оно является отражением определенных идей и социокультурных процессов. Поэтому, в частности, философская и богословская рефлексия наследия Л. Н. Толстого имеет для данной работы сугубо подчиненное значение.
Именно поэтому в рамках описанной методологии принципиальным является вопрос соотнесения религиозных взглядов писателя как с традицией понимания и толкования Священного Писания и учения Св. Отцов, так и с особенностями церковной жизни России второй половины XIX в.
Подводя итог, заметим, что главной целью данной монографии является анализ причин и характера конфликта Л. Н. Толстого с Русской Православной Церковью, приведшего к появлению синодального определения 20–22 февраля 1901 г., а также выявление особенностей восприятия этого конфликта современниками в России.
Таким образом, в центре работы лежит проблема возникновения проповеди Л. Н. Толстого в определенных культурно-исторических условиях и проблема его восприятия современниками. Те или иные философские или богословские особенности религиозной доктрины Л. Н. Толстого рассматриваются в данном исследовании лишь в той степени, насколько это необходимо для решения вопроса о роли идей писателя в контексте русской жизни второй половины XIX в. Другими словами, само содержание религиозных идей Л. Н. Толстого интересует нас настолько, насколько оно является отражением определенных идей и социокультурных процессов. Поэтому, в частности, философская и богословская рефлексия наследия Л. Н. Толстого имеет для данной работы сугубо подчиненное значение.
Более того, важно подчеркнуть, что с точки зрения задач исследования нам представляется не совсем правильным в одном разделе работы целиком реконструировать религиозные взгляды Л. Н. Толстого, которые, с одной стороны, никогда не представляли единой законченной системы, а с другой – достаточно сложны и многообразны по своему происхождению.
Если это не оговаривается специально, все выделения в цитируемом тексте (курсив, полужирный, подчеркивание) принадлежат авторам цитат.
Некоторые разделы данной монографии были опубликованы в более раннем исследовании «Жестокий суд России: В. Г. Чертков в жизни Л. Н. Толстого» (М., 2009). Именно поэтому в данном введении мы не останавливаемся подробно на вопросе взаимоотношений Л. Н. Толстого и В. Г. Черткова.
Данное исследование не могло бы увидеть свет без постоянной и заинтересованной помощи многих сотрудников Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, а также коллег из других учебных и научных центров.
Прежде всего выражаю благодарность ректору ПСТГУ прот. В. Воробьеву за ту поистине отеческую помощь, которой я имел возможность пользоваться на протяжении многих лет.
Кроме того, выражаю благодарность сотрудникам кафедры истории Русской Православной Церкви ПСТГУ, кафедры истории России исторического факультета ПСТГУ и членам рабочей группы богословского факультета ПСТГУ за внимание, проявленное к моей работе. В первую очередь это замечание относится к моему научному консультанту проф., д-р ист. наук А. И. Яковлеву, а также к завкафедрой, проф., канд. физ. – мат. наук свящ. А. Щелкачеву, канд. богосл., доц. Г. В. Бежанидзе, канд. филос. наук, доц. свящ. К. Польскову, д-ру филос. наук, доц. К. М. Антонову, доц. Л. С. Никифоровой, А. Хвостову.
Особую признательность хочу выразить рецензенту, канд. ист. наук, доценту свящ. Ф. Ильяшенко за внимательное чтение рукописи и дружески-продуктивную критику.
Большое значение в подготовке данного исследования играло общение с отечественными специалистами по творчеству Л. Н. Толстого, а также западными богословами и славистами. Все имена перечислить было бы очень сложно, но важнейшее значение для меня имели встречи и содержательные беседы с директором музея «Ясная Поляна» В. И. Толстым, директором музея Л. Н. Толстого в Москве В. Б. Ремизовым, профессорами ИМЛИ П. В. Палиевским и А. В. Гулиным, сотрудниками библиотеки и архива музея Л. Н. Толстого Т. Г. Никифоровой, В. С. Бастрыкиной, Ю. Д. Ядовкер, благодаря исключительной помощи которой ранее стал возможным выпуск отдельной монографии, посвященной В. Г. Черткову.
Главный толчок к формированию идеи и структуры монографии мне дали встречи с членом Академии наук ГДР, проф., д-ром Э. Дикманом, а также с членами исследовательской группы швейцарского проекта «Lev Tolstoj als theologischer Denker und Kirchenkritiker», в первую очередь с руководителем проекта проф., д-ром М. Георге и д-ром Х. Мюнхом.
Я отдаю себе отчет в том, что те или иные выводы данной монографии не могут быть приняты моими коллегами полностью. Именно поэтому считаю принципиальным подчеркнуть уровень профессионализма упомянутых исследователей, позволивший им отнестись к представленной работе с интересом и вниманием.
Часть I Религиозно-философские взгляды Л. Н. Толстого: возникновение и восприятие в контексте развития русского общества на рубеже XIX–XX вв
Глава 1 Духовные поиски в русском обществе во второй половине XIX в.: религиозный кризис и его признаки
Эпоха «Великих реформ» и духовное состояние русского общества. Религиозные парадигмы эпохи
Мировоззрение Л. Н. Толстого позднего периода, точнее, последних 30 лет его жизни, сформировалось под влиянием различных сложных факторов и причин, связанных частично с субъективными обстоятельствами его биографии, характера и воспитания, частично – с социально-политическими, культурными и религиозными особенностями его эпохи. Одним из важнейших объективных факторов такого рода стал мощный перелом русской жизни, связанный с завершением царствования императора Николая I и эпохой «Великих реформ».
Современники довольно единодушны в оценке последнего периода правления императора Николая I: это эпоха «мучительной беспросветности», когда «перейдена та граница терпения и выносливости, до которой сердце может еще срастаться с жизнью и “примиряться с ней”»[29].
Напряжение последних лет царствования Николая I приводит к важному результату: русский политический и идейный радикализм с переменой политических декораций решительно выходит на историческую арену.
Бурный экономический рост России, вступившей в капиталистический фазис развития, освобождение крестьян от крепостной зависимости и другие реформы 1860-х гг. – эти события привели к глобальному повороту российской истории, социальному расслоению, последствия которого ощущались как в городе, так и в деревне. Эту особенность отмечает в своем «Дневнике писателя» уже Ф. М. Достоевский: «железнодорожник и банкир стали силою», и герои Л. Н. Толстого понимают это – уже Левин «немедленно с ними затеял сношения и дружбу»[30].
Однако было бы неправильно, говоря о «Великих реформах», сводить вопрос только к социально-экономическим аспектам. Как убедительно показывает Л. Г. Захарова, реформы императора Александра II были обусловлены не только общей экономической ситуацией в России, ее отсталостью от стран Европы, ярко проявившейся в Крымской войне, но и процессом формирования новой когорты русских чиновников, «просвещенной бюрократии», т. е. людей, получивших европейское образование и связанных дружескими узами (в частности, через великосветские и литературные салоны) с либеральными общественными деятелями, учеными и литераторами. Постепенно формируется новый тип личности, для которой идеалом политическим становятся либеральные свободы, идеалом культурным – европейское Просвещение, идеалом нравственности – «общечеловеческие ценности» и критическое отношение к традиционным формам религиозности. Вместе с «Великими реформами» рождаются читатели Л. Н. Толстого – одни уже действуют на государственном, экономическом, общественном, культурном, научном поприще, другие только готовят себя к служению России на них.
60-е гг. XIX в. – время коренных изменений в социальной структуре русского общества. Исторически не совсем корректно относить рождение русской интеллигенции именно к этому времени, кроме того, этот процесс был вызван важнейшими идеологическими факторами, о которых речь пойдет ниже. Тем не менее можно утверждать, что индустриализация и расширение торговли способствовали количественному увеличению именно этой прослойки, появлению представителей новых специальностей – инженерных работников, адвокатов, профессиональных журналистов и, конечно, экономистов разного уровня и профиля. Рождалось новое русское общество, общество новых политических, культурных и религиозных парадигм. Россия переживала очередной этап модернизации на европейский манер – в сфере экономики, политики и культуры.
Важно отметить, что преобразования императора Александра II были продуманной программой переработки всего государственного строя России, перерождения всей русской жизни, более того, даже «создания русского народа» – именно так оценивали значение самих реформ и подготовительную работу к ним их главные деятели – братья Милютины, Я. И. Ростовцев и др.[31] Не случайно, цитируя самого императора, современники реформ говорили о «государственном перевороте», подчеркивая, что переворот, проведенный по повелению свыше, предупреждает начало переворота снизу.