Это всё ты виновата, ведь ты его никогда не любила. С тех пор как появился Винворт, ты перестала быть младшей в семье. И он таскался за тобой хвостом, и был обузой, и ты только и мечтала, чтобы его не было, верно? Вот он и пропал.
— Неправда, — тихо-тихо прошептала Тиффани. — Мы с ним… ладили.
Не слишком-то. И не всегда. Он не умел играть как надо и вечно не слушался. И ты то и дело думала, как было бы здорово, если б он пропал пропадом.
«И вообще, — мысленно добавила она, — невозможно всё время любить человека, у которого непрерывно течёт из носу. И всё же… Что, если…»
— Как бы я хотела отыскать моего брата, — сказала она вслух.
Похоже, это не возымело никакого действия. Но в доме было полно людей, и все кричали, хлопали дверьми и путались друг у друга под ногами. А Фигли, хоть у многих из них физиономии и смахивали на сжатые кулаки со множеством костяшек, были довольно застенчивы…
«Не надо хотеть, — сказала бы мисс Тик. — Надо делать».
Тиффани спустилась вниз. Оказалось, даже кое-кто из женщин, что должны были паковать шерсть в мешки в хижинах стригалей, вернулся на ферму. Они собрались вокруг матери, которая сидела за столом, заливаясь слезами. На Тиффани никто не обратил внимания. Так часто бывало.
Она мышкой прошмыгнула в молочню и наклонилась заглянуть под раковину… Дверь с грохотом распахнулась, в комнату влетел отец и резко остановился. Тиффани с виноватым видом обернулась.
— Его не может быть там, детка, — сказал папа.
— Ну, я… э… — промямлила Тиффани.
— Ты наверху смотрела?
— Даже на чердаке, пап.
— Что ж… — Отец глядел на неё с отчаянием и в то же время нетерпеливо. — Тогда иди и… поищи ещё где-нибудь.
— Хорошо, папа.
Когда дверь за ним закрылась, Тиффани снова всмотрелась в темноту под мойкой:
— Эй, жаб! Ты там?
— В помойном ведре, и поживиться нечем, — пожаловался тот, выбираясь на свет. — Уж больно ты заботишься о чистоте. Даже ни одного паука нет.
— У меня срочное дело! — рявкнула Тиффани. — Мой младший брат пропал. Среди бела дня! Выше по склону, где видно на много миль вокруг!
— О, брекекекс! — сказал жаб.
— Что?
— Это я… выругался по-жабьи. Извини, но…
— Как думаешь, в этом замешана магия? — перебила Тиффани. — Ведь замешана, правда?
— Надеюсь, что нет, — ответил жаб. — Но полагаю, что да.
— Это маленькие человечки украли моего брата?
— Что ты! Фигли не крадут детей!
В том, как жаб это сказал, Тиффани послышалось нечто подозрительное. Детей, значит, не крадут…
— Тогда кто забрал моего брата? — настойчиво спросила она. — Ты знаешь, кто это сделал?
— Нет. Но, может быть… — принялся юлить жаб. — Послушай, мисс Тик строго наказала мне, чтобы ты не…
— Моего брата похитили, — отрезала Тиффани. — Прикажешь мне сидеть сложа руки?
— Нет, но…
— Вот и ладно. Где сейчас Фигли?
— Попрятались, наверное. Тут ведь полно людей, которые обшаривают каждый уголок, но…
— Что мне сделать, чтобы они вернулись? Они нужны мне!
— Гм, мисс Тик сказала…
— Как их вернуть?
— Ты правда хочешь, чтобы они вернулись? — сокрушённо спросил жаб.
— Да!
— Просто обычно люди хотят совсем другого, — пояснил жаб. — Пикеты — это тебе не домовые. Если в доме завелись Фигли, остаётся только убраться восвояси. — Он вздохнул. — Скажи, твой отец выпивает?
— Иногда он пьёт пиво, — сказала Тиффани. — А при чём тут это?
— Только пиво?
— Ну, есть ещё то, что папа зовёт особой овечьей притиркой, только мне вроде как не полагается о ней знать, — призналась Тиффани. — Бабушка делала её в старом хлеву.
— А она крепкая, эта притирка?
— В ней ложки растворяются. Папа держит её для особых случаев. Он говорит, что это пойло не для женщин, потому что от него волосы на груди растут.
— Тогда, если ты правда хочешь найти Нак-мак-Фиглей, раздобудь немного этой выпивки, — посоветовал жаб. — И они явятся, вот увидишь.
Тиффани управилась за пять минут. Трудно что-то утаить от ребёнка с хорошим зрением, так что она знала, где хранятся бутылки, и утащила одну. Бутылка была плотно заткнута, под пробку подложена тряпица, но пробка была старая, и Тиффани удалось подцепить её кончиком ножа. От запаха у неё заслезились глаза.
Тиффани наклонилась налить немного золотистокоричневой жидкости в блюдце.
— Нет! — крикнул жаб. — Так они затопчут нас до смерти. Просто не затыкай бутылку.
Пары поднимались над бутылкой волнами, как горячий воздух над камнями в знойный день.
Тиффани почувствовала, как в полутёмной прохладной комнате сгустилось напряжение, и села на табурет для дойки.
— Ладно, — сказала она. — Можете показаться.
Их были сотни. Они вылезали из-под вёдер. Спускались с потолочных балок по верёвкам. Воровато выбирались из-за полок для сыров. Выползали из-под мойки. Появлялись из таких мест, где, казалось бы, никак не мог бы остаться незамеченным человечек с волосами, пылающими, как сверхновая.
Все они были не выше шести дюймов ростом, все синекожие, хотя трудно было сказать, это их природный цвет или всё дело в татуировках, которые покрывали пикетов с головы до пят. Все носили короткие килты, на некоторых красовались и другие детали одежды вроде тесных кожаных жилеток. Кое-кто щеголял в шлемах из кроличьих или крысиных черепов. И у каждого за спиной висел меч. Мечи были ненамного меньше своих хозяев.
Но прежде всего Тиффани бросилось в глаза не всё это, а то, как они её боятся. Большинство упрямо таращилось на свои ноги, а это было зрелище не для слабонервных, ибо ступни у Фиглей были большие, грязные, обмотанные звериными шкурками в качестве весьма посредственной замены башмакам. И никто не смел поднять на неё глаза.
— Это вы наполнили вёдра водой? — спросила Тиффани.
Раздалось множественное шаркание, покашливание, и нестройный хор ответил:
— Ах-ха.
— И дровяной ящик?
— Ах-ха, — снова вразнобой донеслось снизу.
Тиффани сердито оглядела собрание:
— А баран — ваших рук дело?
Тут уж потупились все поголовно.
— Почему вы украли барана?
В толпе принялись толкаться и пихаться, пока не выдавили вперёд одного человечка. В руках он смущённо вертел свой шлем — кроличий череп.
— Мы жратс хотели, — сказал Фигль. — Мы не бум-бум, что ме-зверь твоя. А как бум-бум, быро его взад.
Пикеты выглядели такими виноватыми, что Тиффани стало жаль их.
— А, значит, вы украли его только потому, что были голодны? А иначе бы не стали воровать? — спросила она.
Фигли обменялись сотнями удивлённых взглядов.
— Мы б всё одно тырили, хозяйка, — сказал за всех тот, что крутил в руках шлем.
— Всё равно воровали бы? — Тиффани не смогла скрыть изумления, и говоривший оглянулся на своих товарищей в поисках поддержки.
— Да, хозяйка. Мы токо так. Все бум-бум: мы тырим. То слава! Ах-ха, ребя? Чё для нас самолучшее?
— Тыркс-лямзь! — дружно заорали синие человечки.
— А ишшо?
— Дракс-передракс!
— А ишшо?
— Пойло жракс!
— А ишшо?
На сей раз пикетам потребовалось некоторое время на размышление, но вскоре у всех был готов один ответ:
— Пойло жракс, морда драке!
— А что ж ишшо-то… — пробормотал обладатель кроличьего шлема как бы про себя. — Ах-ха! А ну-кась, ребя, пусть карга бум-бум!
— Тыркс, драке, пойло жракс! — радостно грянули Фигли.
— А ну, сказаните карге, кто мы такие, ребя?
Множество крохотных мечей взметнулись в воздух.
— Нак-мак-Фигли, нах! Долой Королька! Долой Кральку! Долой господавов! Нас ужо не окрутнёшь!
Тиффани сердито оглядела их. Все Фигли напряжённо смотрели на неё, не зная, что она будет делать дальше. Чем дольше тянулось молчание, тем больше они нервничали. Пикеты смущённо опустили мечи.
— Но мы признаём могучу каргу, если только не нахрюксаемся выш-крыш, — добавил тот, что всё теребил в руках шлем. От волнения он принялся вертеть череп быстрее прежнего и не сводил глаз с бутылки. — Ты нам подмогнёшь?
— Помочь вам? Я думала, вы поможете мне! — сказала Тиффани. — Кто-то похитил моего брата среди бела дня!
— Ой-ёи-ёи-ёи! — завопил Фигли. — Горе, горе! Мы опоздали, она ужо тута со своими о’чарами! Кралька тута!
— Никаких кралей тут не было! — сказала Тиффани.
— Они имеют в виду Королеву, — вмешался жаб. — Королеву м-м-м…
— Пасть затыкни! — рявкнул Фигли со шлемом, но его голос утонул в общем вое.
Фигли катались по полу, рвали на себе волосы, причитали: «Ой-ёи! Раскирдыкс-беда!» Жаб и шлемоносец о чём-то жарко спорили, и каждый старался перекричать остальных…
Тиффани встала:
— Все замолчали, живо!
Пала тишина, лишь несколько запоздалых всхлипов и «Ой-ёи!» донеслось из задних рядов.
— Мы просто шмыг-шмыг свой удел, хозяйка, — сказал шлемоносец.
Когда Тиффани прикрикнула на них, он присел от страха, да так и остался стоять на полусогнутых.
— Нашли место! — возмутилась Тиффани. — Это молочня! Здесь должно быть чисто!
— Гм, он хотел сказать, что они оплакивали свою судьбу, — перевёл жаб.
— Тамушта раз Кралька здесь, нашая кельда* скоро будет слаб-слаба! На кого ж мы останемся? Кто по-за нами будет зырить?
«Кто за нами присмотрит», — мысленно перевела Тиффани. Толпа маленьких забияк, каждый из которых мог бы претендовать на приз за самый переломанный нос, нуждалась, чтобы за ними кто-то присматривал.
Она глубоко вздохнула.
— Моя мама сидит на кухне и плачет, — сказала Тиффани. — И…
«И я не знаю, как её утешить, — добавила она про себя. — Не сильна я в этом. Никогда не могу подобрать слова».
— И хочет, чтобы мой брат вернулся. Гм. Очень хочет. — И добавила скрепя сердце: — Она любит его больше всех.
Тиффани ткнула пальцем в шлемоносца, который испуганно попятился:
— Но сначала вот что. Я не могу больше звать тебя про себя «тот, со шлемом». Как твоё имя?
Фигли дружно ахнули, и кто-то прошептал:
— Точнякс карга! Токо карга так спросит!
Обладатель шлема испуганно поднял взгляд.
— Я — Большой Человек нашего клана, — сказал он. — И моё имя… — он нервно сглотнул, — Явор Заядло Фигль. Токо, пжлста, не пользувай его сиротив мя!
Жаб с готовностью пояснил:
— Они думают, что имена имеют волшебную силу. И держат их в тайне, чтобы никто не мог записать.
— Ах-ха, особливо в о-фи-ци-яль-ных бумагах, — кивнул Фигль.
— В повестках типатого! — добавил кто-то.
— И под словом «разыскивается»!
— Ах-ха, ишшо в счетах и показаниях!
— Ив залоговых описях!
При одной мысли обо всех этих страшных бумагах Фигли бледнели и испуганно переглядывались, ища поддержки.
— Они верят, будто написанное имя обладает даже большей магической силой, — прошептал жаб. — Боятся слов на бумаге. Видишь их мечи? Они начинают светиться голубым, если поблизости появляются законники*.
— Ладно, — сказала Тиффани. — Идём дальше. Я обещаю не писать его имя. А теперь расскажите мне про эту Королеву, которая похитила Винворта. Что ещё за Королева, кем она правит?
— Низзя грить, хозяйка, — ответил Явор Заядло. — Она слыхает, когда её зовут, и приходит.
— Так и есть, — подтвердил жаб. — И поверь мне, ты не хочешь с ней встречаться.
— Она что, плохая? — спросила Тиффани.
— Хуже. Зови её просто Королева.
— Ах-ха, Кралька. — Явор Заядло смотрел на Тиффани с тревогой. — Ты не бум-бум про Кральку? И ты — отпрыкс Ма Болен, у кой эти холмы в костях? Ты не бум-бум путей? Она не показала те? Так ты не карга? Как так? Ты ж шандаракснула зелён-бошку, ты зырила Всаднику Без Бошки в глазья, каких нет?
Тиффани натянуто улыбнулась ему и шёпотом спросила у жаба:
— Кто кого бум? И что такое «отпрыкс Ма Болен»?
— Насколько я понял, — ответил жаб, — они удивляются, что ты ничего не знаешь про Королеву и, э… магические пути, при том что ты внучка матушки Болен и не испугалась чудовищ. «Отпрыкс» значит отпрыск, потомок.
— А кто кого бум-то?
— Забудь, не до того, — прошипел жаб. — Они думают, что матушка Болен научила тебя всему, в смысле, магии. И, э… поднеси меня к уху, пожалуйста. — Тиффани послушалась, и он прошептал: — И лучше их не разочаровывать, ага?
Тиффани обмерла.
— Но бабушка никогда не рассказывала мне ни о чём волшеб… — Она осеклась.
Да, матушка Болен и правда ни слова не говорила ей о чудесах. Но она каждый день творила чудеса так, что все это видели.
Однажды, давным-давно, случилось так, что лучшая собака барона загрызла овцу на глазах у людей. Неудивительно, ведь это был охотничий пёс, он случайно выскочил на пастбище, овца побежала, он и погнался…
Барон знал, что полагается за вред, причинённый овцам. На Меловых холмах были древние неписаные законы. Никто уж и не помнил, кто их придумал, но закон на такой случай знали все: собаку, которая загрызла овцу, убивают.
Но этот пёс стоил аж пять сотен золотых, и потому барон, как гласит легенда, послал своего слугу к кибитке матушки Болен. Старуха сидела на ступеньке, покуривала трубочку и смотрела на овец вдалеке.
Человек барона подъехал к кибитке на лошади, не соизволив спешиться. Не стоит так делать, если не хочешь попасть в немилость к матушке Болен. Подковы портят дёрн. Она этого не любит.
Слуга сказал:
— Барон повелевает тебе изыскать способ спасти его пса, госпожа Болен. В награду за это он даст тебе сотню серебряных монет.
Матушка Болен долго молчала, с улыбкой разглядывая горизонт и попыхивая трубочкой. Потом промолвила:
— Кто восстанет против своего господина, того повесят. Кто с голоду украдёт овцу своего господина, того повесят. Таков закон холмов, а мел холмов — у меня в костях. Кто таков барон, чтобы заради него закон рушить?
— Барон — хозяин этой земли, — сказал слуга. — И это его закон.
И тогда матушка Болен посмотрела на него так, что тот поседел. Так говорят. Истории о матушке Болен всегда немного сказочные.
— А коли это его закон, как ты говоришь, — сказала она, — так пусть барон плюёт на него, и посмотрим, что из этого выйдет.
Несколько часов спустя барон прислал к матушке Болен своего управляющего. Тот был человеком куда более важным, чем давешний слуга, но знал матушку дольше.
— Госпожа Болен, — сказал он, — барон просит тебя оказать ему услугу. Люди прислушиваются к тебе, так что ты можешь спасти его пса. А барон с радостью отблагодарит тебя за помощь полусотней золотых. Уверен, все останутся довольны.
Матушка некоторое время курила, разглядывая новорождённых ягнят, а потом ответила:
— Ты говоришь за своего господина. Господин твой заступается за своего пса. А кто заступится за холмы? Где твой барон, чтобы заради него закон рушить?
Рассказывают, что, когда барону передали ответ матушки, он не сказал ни слова. Но, пусть он и был человеком высокомерным, заносчивым и порой безрассудным, глупцом он не был. И тем же вечером он пешком поднялся к кибитке и сел возле неё на траву.
Помолчав, матушка Болен спросила:
— Что привело тебя ко мне, господин мой?
— Матушка Болен, пожалуйста, спаси мою собаку, — сказал барон.
— А ты принёс злато? Аль серебро? — спросила матушка Болен.
— Нет, — ответил барон. — Ни золота, ни серебра.
— Хорошо. Закон, который можно перебороть златом аль серебром, — никудышный закон. И что же?
— Я прошу тебя, матушка Болен.
— Хочешь перебороть закон силой слова?
— Да, матушка Болен, этого и хочу.
Говорили, матушка Болен долго любовалась закатом, прежде чем ответила:
— Видишь вон тот старый каменный хлев ниже по склону? Приходи туда завтра на рассвете, и посмотрим, можно ли старого пса научить новым трюкам. Каждый получит по заслугам. Спокойной тебе ночи.
Наутро чуть не вся деревня собралась возле старого каменного хлева. Матушка Болен приехала на небольшой телеге с фермы и привезла с собой овцу с новорождённым ягнёнком. Она завела их в хлев.
Люди барона привели пса. Пёс рычал и огрызался после ночи на цепи в сарае и пытался укусить дюжих мужиков, которые вели его на двух кожаных поводках. Пёс был косматый. И клыкастый.
Барон приехал верхом, и с ним был управляющий. Матушка Болен кивнула им и распахнула дверь хлева.
— Хочешь запереть в одном хлеву пса и овечек, госпожа Болен? — спросил управляющий. — Чтобы пёс придушил ягнёнка?
Смех быстро стих. Люди не очень-то жаловали управляющего.
— Посмотрим, — только и сказала матушка Болен.
Люди барона подтащили пса к хлеву, втолкнули его внутрь и быстро захлопнули дверь. Все бросились к маленьким оконцам.
Заблеял ягнёнок, зарычал пёс, подала голос мать-овца. Но это было не обычное овечье блеяние. От её крика волосы вставали дыбом.
Что-то ударилось о дверь, да так, что она едва не слетела с петель. Пёс отчаянно взвизгнул.
Матушка Болен взяла Тиффани на руки и поднесла к окну.
Пёс весь дрожал. Он пытался подняться, но не успел — овца снова ударила его, всеми своими семьюдесятью разъярёнными фунтами, словно хотела забодать.
Матушка Болен опустила внучку на землю и раскурила трубку. Она мирно попыхивала табачком, а хлев за её спиной трясся и содрогался, собака скулила и визжала.
Через минуту-другую матушка кивнула людям барона. Те распахнули дверь.
Пёс вышел, хромой на три лапы, и не успел уковылять далеко — овца вылетела за ним и поддала так, что он упал и остался лежать. Возможно, понял, что вставать лучше не пытаться.
Матушка Болен снова кивнула, и овцу затолкали обратно в хлев.
Барон смотрел на всё на это разинув рот.